Евгений Шталь
Если человек пьет водку – значит, хороший человек. Андрей Рябушкин. Кабак. 1891. ГТГ
В 2015 году третьим изданием вышли комментарии Эдуарда Власова к поэме Венедикта Ерофеева «Москва–Петушки». Каждый раз Власов их дополняет и уточняет. Следует сказать, что из всех опубликованных комментариев к поэме (Юрий Левин, Алексей Плуцер-Сарно) комментарии Власова самые подробные. Он разбирает буквально каждое предложение Ерофеева, отчего комментарий по объему в три раза больше, чем текст поэмы. Власов проделал огромный объем работы, за что ему честь и хвала. Но, еще читая второе издание комментариев, не мог отделаться от ощущения, что комментатор упустил из виду русского классика, творчество которого Ерофеев ценил и считал одним из своих учителей. У них много сходных тем, но ни в одном издании комментариев имя этого классика даже не упоминается.
В своем интервью Венедикт Ерофеев среди своих учителей назвал Михаила Евграфовича Салтыкова, выступавшего под псевдонимом Н. Щедрин. Этот факт неоднократно подтверждали и те, кто хорошо знал Ерофеева, – Наталья Шмелькова, Владимир Муравьев и другие.
Мнение классика писатель ценил. В записных книжках Ерофеева имя Щедрина встречается неоднократно: «А вот Михаил Евграфович говорил, что если хоть на минуту замолчит литература, то это будет равносильно смерти народа» или «Салтыков-Щедрин придумал слово «мягкотелый».
Щедрина (1826–1889) и Ерофеева (1938–1990) разделяет столетие. Но, несмотря на столь огромный временной разрыв, у них много общего. Сближает их уже то, что и произведения Щедрина, и поэма Ерофеева требуют комментариев.
Творчество Щедрина отличает эзопов язык, множество идиоматических выражений, фразеологизмов, глубокий и сложный подтекст, не говоря уже об исторической обстановке ХIХ века, которую нынешнему поколению представить трудно. Салтыков писал, что будущим читателям его «без комментариев шагу ступить будет нельзя». Щедрин утверждал, что потомки будут говорить о нем: «Вот странный человек! Всю жизнь описывал чепуху да еще предлагает нам читать свои описания… с комментариями!»
Реалии 60-х годов ХХ века, время, когда происходит действие в поэме Ерофеева, с трудом воспринимаются современным молодым читателем.
Произведения Щедрина с огромными сложностями пробивали себе дорогу в печать сквозь рогатки цензуры. Поэма Ерофеева ходила в самиздате (цензура ее бы не пропустила) и появилась в российской печати лишь незадолго до смерти автора.
Щедрин и Ерофеев – это свободолюбивые художники, которые чувствовали себя неуютно в тисках современного им общества и пытались противостоять ему с помощью писательского пера.
Оба они были сатириками по своей природе. Их сатира выполняла очистительную работу. Она не принимала государственного насилия, разрушала ложь властей, помогала читателям преодолевать страх перед ними. Такая сатира воспитывала человека честного, духовно богатого, устойчивого ко лжи.
Оба они любили свою родину и не мыслили своей жизни вдали от нее. Все печали и беды России отзывались в их сердцах болью за судьбу отечества.
Как, по словам Горького, без произведений Щедрина «невозможно понять историю России во второй половине XIX века», так и без «Москвы–Петушков» не представить себе Россию 60-х века ХХ.
Одна из важнейших тем их творчества связана с христианством, хотя жили они в разное время и в разных условиях: Щедрин в православной России, Ерофеев – в атеистическом Советском Союзе. Писателей объединяло прекрасное знание Библии. В их произведениях мы найдем множество библейских цитат, библейских образов, евангельских притч.
Красной нитью проходят через всю поэму «Москва–Петушки» евангельские мотивы. Думается, библейские выражения запали в душу Ерофеева не только от чтения Библии, но и из русской литературы, в частности из произведений Щедрина.
Оба писателя не симпатизировали революционерам, видели в революции кровь, жестокость, насилие над людьми. Ерофеев писал: «Я с самого начала говорил, что революция достигает чего-нибудь нужного, если совершается в сердцах, а не на стогнах». Негативное отношение к революции выразилось у писателей в отношении к вождям Французской революции 1789–1799 годов, в частности к Марату и Робеспьеру.
Не могли Щедрин и Ерофеев обойти тему пьянства в России. Остановлюсь на этом подробнее. Но сначала несколько цифр. Обратимся к статистическим данным о потреблении спиртных напитков в XIX и ХХ веках. В 1890 году в пересчете на стопроцентный спирт в России потреблялось 3,63 л на человека в год. В переводе на сорокаградусную водку душевое потребление в 1885 году составляло 0,7 ведра, а к концу 1890-х снизилось до 0,51 ведра, или в пересчете на литры соответственно 8,4 л и 6,12 л.
Данные о душевом потреблении алкоголя за 1960 год в статистических сборниках не приводились, но их можно приблизительно вычислить. В 1960 году было продано 239 млн декалитров водки, вина, коньяка и шампанского. Допустив, что все спиртное было употреблено по назначению, и разделив это число на количество населения СССР (по данным переписи 1959 года, оно составляло 208 млн 827 тыс. человек), получим 11,44 л на человека, включая младенцев, стариков и женщин. В пересчете на сорокаградусную получится примерно 9 л на человека. И это без учета самогона и различных суррогатов. Дореволюционные цифры употребления спиртных напитков были перекрыты во времена социализма.
Почему же русские люди столько пили? Устами своих героев Щедрин пытается доискаться до причин этого явления. И таких причин находится много.
Выгнанный со службы подьячий Гегемониев из «Невинных рассказов» высказывает свою версию: «Одно нашего брата губит – это питие безмерное. Залезешь это в трущобу, театров нет, балов не имеется – и пошел курить! Слоняешься иной раз по дорогам и в слякоть, и в стыть; и в глаза-то тебе хлещет, и сквозь-то тебя пронимает, ну и воскликнешь: «жажду!»
Лукьяныч из села Чемезово солидарен с ним: «Это что и говорить! чего лучше, коли совсем не пить! только ведь мужику время провести хочется. Книжек мы не читаем, местов таких, где бы без вина посидеть можно, у нас нет, – оттого и идут в кабак. А попал туда раз – и в другой придешь. Дома-то у мужика стены голые, у другого и печка-то к вечеру выстыла, а в кабак он придет – там и светло, и тепло, и людно, и хозяин ласковый – таково весело косушечками постукивает» («Благонамеренные речи»).
Француз Капотт, проживший 30 лет в России, имеет другое мнение: «Постоянное молчание приводит к угрюмости, а угрюмость – к пьянству. Напротив того, человек, имеющий привычку пользоваться даром слова, очень скоро забывает о водке и употребляет лишь такие напитки, которые способствуют общительности. Русские очень талантливы, но они почти совсем не разговаривают» («За рубежом»).
С утверждением Капотта Щедрин не согласен: «…в целом мире не найдется людей столь сообщительных, как русские. Ошибочно утверждают, будто бы на родине нам предоставлено молчать. Совсем напротив… Не молчать предоставляется нам, а только говорить пустяки – вот в чем состоит наша внутренняя политика». Беда в том, по Щедрину, что русский человек не может высказать свое мнение по важным вопросам из-за боязни подвергнуться наказанию.
В «Письмах о провинции» Щедрин иронизирует над глубокомысленными историографами, предрекающими гибель России от пьянства: «В самом деле, представьте себе страну, которой жители поголовно пьяны, в которой господа с утра до ночи пьют мадеру, а рабочий и прочий «подлый» народ сивуху, – какое будущее может ожидать такую страну?» Сетуя на народное пьянство, историографы сами опорожняют бутылку за бутылкой («Сколько вопросов, столько рюмок, сколько рюмок, столько вопросов») и «в регламентации распивочной продажи водки видят единственный способ выйти из периода лаптей и вступить в период сапогов». Щедрин развенчивает таких историографов: «Нет нужды также утверждать, что предположение о пьянстве, как об органическом пороке целого народа, есть предположение глупое, могущее возникнуть только под влиянием паров мадеры. Подобного рода ребяческие клеветы свидетельствуют только о низкой степени умственного развития их слагателей».
Отсутствие свободы слова, цели в жизни, неумение заполнить чем-то полезным свой досуг, кляузная жизнь, привычка – вот лишь некоторые, согласно героям Щедрина, причины пьянства на Руси.
За прошедшие 100 лет люди пить не перестали, и, как можно было видеть по статистическим данным, потребление спиртного даже увеличилось. Для Венички пить и жить – равнозначные величины: «Ибо жизнь человеческая не есть ли минутное окосение души? и затмение души тоже. Мы все как бы пьяны, только каждый по-своему, один выпил больше, другой меньше».
Герой поэмы пьет не только потому, что человек слаб, что общество жестоко к нему, не только от обиды и грусти, одиночества и страданий, обмана и подлости. Опьянение для Венички – это способ вырваться на свободу, стать свободным в несвободном обществе. Только в таком состоянии он может жить в родном государстве. Душа его страдает, потому что народу плохо, и он пьет, чтобы утопить в вине горестные мысли. Ерофеев ссылается на Дмитрия Писарева, указавшего на причины пьянства в России: «Народ не может позволить себе говядину, а водка дешевле говядины, оттого и пьет русский мужик, от нищеты своей пьет! Книжку он себе позволить не может, потому что на базаре ни Гоголя, ни Белинского, а одна только водка, и монопольная, и всякая, и в разлив, и на вынос! Оттого он и пьет, от невежества своего пьет!»
Черноусый в поэме говорит: «Отчаянно пили! все честные люди России! а отчего они пили? – с отчаяния пили! пили оттого, что честны, что не в силах были облегчить участь народа!»
Стоило Веничке выпить, и «сразу – рассеялась тьма, в которую я был погружен, и забрезжил рассвет из самых глубин души и рассудка, и засверкали зарницы, по зарнице с каждым глотком и на каждый глоток по зарнице». Те, кто пьет, по Ерофееву, хорошие люди. Выпив, человек становится добрее, избавляется от зла, которое накопилось в его душе. Те же, кто не пьет, считают себя выше других, они, как правило, самовлюбленные, ограниченные и правильные люди: «Ну зачем им сволочам пить? Они без того постоянно качаются, ходят боком, движутся не так как надо, говорят вздор и не стыдятся ничего. Самоуверенны и безошибочны».
С тем, что пьющий человек добрее непьющего, согласны и герои Щедрина: «…знайте, что пьет человек водку, – значит, не ревизор, а хороший человек» («Губернские очерки»). В советское время с пьянством боролись посредством указов и постановлений, пьяниц прорабатывали на собраниях, товарищеских судах, их портреты вывешивали для всеобщего обозрения. Спиртные напитки продавались только в определенные часы суток, потому и мучается Веничка, ожидая вожделенного часа: «О, тщета! О, эфемерность! О, самое бессильное и позорное время в жизни моего народа – время от рассвета до открытия магазинов! Сколько лишних седин оно вплело во всех нас, в бездомных и тоскующих шатенов!» Но все принимаемые советским государством меры цели не достигали. Сам Ерофеев так писал об этом: «Так что борьба с алкоголизмом у них не пройдет… Введение этого закона (имеется в виду указ Президиума Верховного Совета СССР от 16 мая 1985 года «Об усилении борьбы с пьянством». – Е.Ш.) – причудливая форма пусть не лагерности, но, как говорили в суворовские времена, «гауптической вахты». И, конечно же, это очередное испытание русских на их хроническую готовность к лишениям, на верность, подлость и бессловесность».
Во времена Щедрина тоже безуспешно пытались бороться с пьянством. Сергей Быстрицын, назначенный помпадуром в Паскудск, собирался вести борьбу с «вредными элементами», одним из которых являлось пьянство. По этому случаю он заготовил циркуляр, которым мужикам разрешалось умеренное употребление спиртного и планировалось так загрузить их физической работой, чтобы подати мужики платили исправно, а о лишней рюмке и не думали. Циркуляр не касался помпадуров и дворян, которые могли употреблять водки сколько их душе угодно. В документе Быстрицын перечислял различные виды водок и подчеркивал их целительные свойства: «Рюмка, выпитая перед обедом, помогает пищеварению; точно так же рюмка и даже две, выпитые в обществе хороших знакомых, ободряют дух человека, делают его наклонным к дружеству и к веселому излиянию чувств. Общежитие без водки – немыслимо» («Помпадуры и помпадурши»). Подобные циркуляры, конечно, не могли отвратить людей от пьянства.
Только пробудившаяся совесть, по Щедрину, может спасти человека от выпивки. Так, «жалкого пропойцу», который поднял с земли совесть, мучает его прошлое, картина его нравственного падения. Не в силах вынести этих мук, он подбрасывает совесть кабатчику Прохорычу. Теперь преображается владелец питейного заведения – он уговаривает посетителей не покупать у него вина: «Коли бы ты одну рюмочку выпил – это так! это даже пользительно! – говорил он сквозь слезы, – а то ведь ты норовишь, как бы тебе целое ведро сожрать!» Прохорыч даже собирается бутылки перебить, а вино вылить в канаву. Но его жена, выкрав у спящего мужа совесть, подбрасывает ее другому. Теперь кабатчик может спокойно продавать вино и радоваться барышам («Пропала совесть»).
Что же пили в XIX и ХХ веках? Одно перечисление того, что пьют герои ерофеевской поэмы, заняло бы порядочно места. Тут и зубровка, тминная, кубанская, лимонная, можжевеловая, кориандровая и охотничья настойки, розовое крепкое, херес, вермут, портвейн, альб де десерт, коньяк, самогон, пиво… а также составляющие знаменитых коктейлей: духи, одеколон, политура, денатурат, шампунь, зубной эликсир, средство от потливости ног, лак спиртовой, лак для ногтей, резоль для очистки волос от перхоти, тормозная жидкость, клей БФ, дезинсекталь для уничтожения мелких насекомых и прочие жидкости, содержащие спирт хотя бы в малых количествах. А иногда и названия напиткам даются в зависимости от настроения: «Вот и наш портвейн народ зовет иногда пренебрежительно бормотуха, а иногда ласково портвешок».
Ассортимент напитков у героев Щедрина тоже широк, но денатурат, политуру и клей они не пьют. Богатые «выписывали вина прямо от Рауля и от Депре», пили различные сорта шампанского (клико, редерер), коньяк, тенериф, ординер, гранит, лафит, пунш, глинтвейн… Пили дорогие вина: мускатное, бургундское, бордосское. Для улучшения вкусовых качеств последнего его отправляли на кораблях к Индии и привозили обратно, поэтому оно называлось Retour des Indes, что в переводе означает «Возвращение из Индии».
Щедрин с юмором описывает процесс изготовления знаменитых кашинских вин (Кашин – город в Тверской губернии. – Е.Ш.): «На бочку вливается ведро спирта, и затем, смотря по свойству выделываемого вина: на мадеру – столько-то патоки, на малагу – дегтя, на рейнвейн – сахарного свинца и т.д. Эту смесь мешают до тех пор, пока она не сделается однородною, и потом закупоривают. Когда вино отстоится, приходит хозяин или главный приказчик и сортирует. Плюнет один раз – выйдет просто мадера (цена 40 к.); плюнет два раза – выйдет цвеймадера (цена от 40 коп. до рубля); плюнет три раза – выйдет дреймадера (цена от 1 р. 50 к. и выше, ежели, например, мадера столетняя). Точно так же и малага: просто малага, малага vieux и малага tresvieux, или рейнвейны: Liebfrauenmilch, Hochheimer и Johannisberger. Но ежели при этом случайно плюнет высокопоставленное лицо, то выйдет Cabinet – Auslass, то есть лучше не надо. Таковы кашинские вина» («Современная идиллия»).
Небогатые люди употребляли простые напитки: водку, самогон или лампопо (напиток из холодного пива с лимоном и ржаными гренками), который был особенно популярен у студентов.
Самым распространенным напитком в мужицкой, и не только, среде была плохо очищенная дешевая водка, которую народ называл сивухой. Черноусый в поэме Ерофеева обосновывает начало нового исторического этапа употреблением сивухи: «С этого и началось все главное – сивуха началась вместо клико! разночинство началось, дебош и хованщина!» Власов в комментариях отмечает, что сивуха упоминается в стихотворении Маяковского. Но задолго до Маяковского о ней писал Щедрин. Когда князь Урюпинский-Доезжай написал сочинение «О чае и сахаре и удовольствиях, ими доставляемых», то князь Серпуховский-Догоняй в ответ на это выпустил брошюру: «Но наипаче сивухой» («За рубежом»).
Сивуха проникла во все, даже самые дальние уголки России, спивались целые деревни. Это дало повод современнику Щедрина писателю Николаю Помяловскому горестно воскликнуть устами певчего Частоколова: «О препоганая мать-природа, зачем ты создала мать-сивуху, – чтоб тебе насквозь прошло! О, святорусский народ – брось пить, – я один из бросающих. Правда, все великие люди пили (по Гервинусу), отсюда следует, что ты великий народ, народ-пьяница; но будь трезвым великим народом!.. Великий русский народ, расшиби ты поганую посуду с поганой сивухой; наплюй в окна кабаков и в рожи их производителей! <…> Но чую, чую взбешенной душой, что это все напрасно написано: доктор не вылечит певчего… Значит, так тому и быть, на роду, что ль, нам написано это… Проклятая жизнь и проклятая ты, природа!..» Но сам Помяловский не смог уберечься от этого зла.
Редко пил хорошее вино Веничка. Финансы позволяли ему покупать только суррогаты или дешевые напитки: «Кубанская – это такое дерьмо! А российская – смешно при Тебе и говорить о российской. И розовое крепкое за рупь тридцать семь! Боже!..» Более кратко выразил эти Веничкины слова Владимир Высоцкий в одной из своих песен: «А гадость пьют из экономии…» Сам писатель Ерофеев предпочитал водку, когда у него водились деньги, то – коньяк, а во время безденежья пил то, что подешевле.
Любопытно, что целых два персонажа произведений Щедрина носят фамилию Ерофеев.
Один из них – крестьянин, доверенный помещицы Арины Петровны Головлевой, которая пересылала с ним деньги своим сыновьям («Господа Головлевы». Головлева доверяла ему, как честному человеку.
В «Благонамеренных речах» фамилию Ерофеев носит преуспевающий адвокат, зарабатывающий большие деньги. Добившись известности, он берет в дело своего старого знакомого Николая Батищева, у которого дела шли не очень хорошо, тем самым помогая бедному человеку.
Сходство взглядов Щедрина и Ерофеева несомненно. Кроме того, влияние Щедрина проявлялось в творчестве Ерофеева не только напрямую, а и опосредованно. И, разумеется, оно не ограничивается приведенными фактами. Дальнейшая разработка этой темы позволит глубже уяснить суть ерофеевской поэмы и подчеркнет преемственность русской литературы ХХ века.
Кировск, Мурманская область
