Неоконченный бой

Олег Янковский в роли Ленина. Кадр из спектакля «Синие кони на красной траве». 1978

И все-таки не вся советская лениниана представляла халтуру. Случались и исключения. К ним я отношу прежде всего легендарный спектакль Ленкома по пьесе Михаила Шатрова «Синие кони на красной траве». Его поставил в конце 1978 года Марк Захаров. А главную роль – Ленина, да еще без грима, в нем блестяще сыграл Олег Янковский.

Но что предшествовало этой постановке?

Эту пьесу Шатров задумал в 1969 году. Он решил обратиться к событиям весны 1920 года. Большевики уже победили, но перед ними встали новые проблемы: как организовать управление хозяйством и побороть разгильдяйство.

«В этой пьесе, – сообщил он потом в ЦК КПСС, – я особенно рельефно хотел показать прямую связь между подходом к решению ряда проблем В.И. Ленина в 1920 году и ЦК КПСС в наши дни  Я показал, что подход к этой проблеме у В.И. Ленина и у Политбюро ЦК КПСС один и тот же, почти дословен».

В тот момент Шатров дал своему произведению рабочее название «Недорисованный портрет».

Все события в пьесе Шатрова развивались в один день – 23 апреля 1920 года. Главный герой драматурга – Ленин в тот день обрушился на саботажников и противников его курса и рассказал о своих планах победить в стране и во власти бесхозяйственность. «Монологи Ленина о мечте, – доложил Шатров в ЦК, – я сказал вслух, что многое, о чем Владимир Ильич мог только мечтать, наша партия уже выполнила и перевыполнила».

В конце октября 1969 года один из вариантов пьесы «Недорисованный портрет» Шатров передал министру культуры СССР Екатерине Фурцевой. «Пьесу она одобрила, – рассказывал позднее драматург коллегам из творческого объединения драматургов Союза писателей, – но просила написать еще ряд эпизодов и дала указание о постановке пьесы в первую очередь на сцене МХАТа, а потом уже – в «Современнике».

Почему Фурцева отдала предпочтение МХАТу? Там в 1968 году Олег Ефремов поставил другую пьесу Шатрова – «Большевики», которая имела бешеный успех (хотя поначалу чиновники и цензура встретили ту пьесу в штыки и долго сопротивлялись ее постановке). На ура мхатовский спектакль «Большевики» был принят и в ряде стран Европы, особенно в Болгарии. 15 октября 1968 года тогдашний болгарский лидер Тодор Живков даже позвал к себе группу театральных деятелей и в их присутствии провозгласил здравицу за Шатрова и Ефремова. Живков назвал «Большевиков» выдающимся спектаклем и предложил поставить его еще и в Чехословакии, чтобы помочь Праге «понять кое-какие вещи, выяснить контрреволюционный характер некоторых позиций, деклараций, тенденций».

Не дожидаясь получения окончательной редакции пьесы, Ефремов стал делать первые эскизы к будущему спектаклю и начал уговаривать Шатрова сменить название. Ему больше нравился вариант «Революционный этюд».

Работа по замечаниям Фурцевой заняла у Шатрова три месяца. Дальше надо было получить разрешение цензуры. Но Главлит затребовал заключение экспертов из Института марксизма-ленинизма. И тут выяснилось, что драматург допустил в своем сочинении две, как посчитали цензоры, серьезные ошибки. Разгорелся грандиозный скандал. Началась череда расследований.

Шатров воспринял случившееся как организованную травлю его как художника. Он засыпал жалобами многих партаппаратчиков. И тут обнаружились некоторые странности. Скажем, понятно было, почему Шатров обратился к завотделом культуры ЦК КПСС Василию Шауро: тот надзирал в том числе за литературой и театрами. Объяснимы и его обращения к секретарям ЦК Михаилу Суслову и Константину Катушеву. Один отвечал за идеологию, другой – за связи с социалистическими странами, а именно в этих странах с успехом ставились «Большевики» Шатрова. А почему драматург одну из жалоб направил Константину Черненко? Кем тогда был этот человек? Всего лишь заведующим общим отделом ЦК КПСС, то есть канцеляристом. Но видимо, Шатров знал, что Черненко не только руководил в ЦК машинистками и стенографистками, но и управлял всем аппаратом ЦК, имел несусветную власть, а главное – являлся глазами и ушами самого генсека Брежнева. И если Шауро мог только вносить предложения, но не решать возникавшие проблемы, то Черненко одним телефонным звонком, без согласований даже с членами политбюро был способен урегулировать практически любой вопрос.

Теперь посмотрим, какие все-таки ошибки допустил Шатров. Насколько они были страшны.

Сам Шатров рассказывал коллегам-драматургам: «Одной из главных проблем, волновавших Ленина и всю партию весной двадцатого года, являлся вопрос о соотношении единоначалия и коллегиальности в управлении промышленностью, о компетентности руководства. Борьба вокруг этих проблем нашла свое отражение на IX съезде РКП(б)».

Как эту борьбу Шатров отразил в своей пьесе? «Я, – сообщил он коллегам, – решил ввести в пьесу эпизод соответствующей дискуссии, чтобы показать ленинскую позицию, его подход к решению этой проблемы». И Шатров придумал несколько условных персонажей: первый нарком, второй нарком, третий и т.д. Но в творческом порыве он свои фантазии приписал реальным историческим лицам.

Впрочем, цензоров даже не это напугало. Их возмутило, что Шатров использовал в своей пьесе в эпизоде с двойственной позицией Рыкова цитату из доклада на IX съезде Льва Троцкого «Очередные задачи хозяйственного строительства». Но как использовал! Сначала он вложил эту цитату в уста вымышленного персонажа – третьего наркома, а в другой редакции – в уста реально существовавшего Феликса Дзержинского.

Цензоры увидели в этом страшное преступление: во-первых, скрытую пропаганду троцкизма (а в 1969 году наследие Троцкого находилось у нас под негласным запретом) и, во-вторых, приписку слов идейного врага советского режима беспощадному чекисту.

Другая ошибка Шатрова касалась диалогов Ломова и Ленина о коллегиальности в Советской России. Драматург неверно передал слова Ломова.

Можно было бы быстро уладить все возникшие недоразумения и не допустить скандала? Конечно. Все выявленные ошибки были легко устраняемы. Надо было просто чуть-чуть с Шатровым поработать редактору. Но кому-то ляпы драматурга оказались на руку. Появилась возможность расправиться с неугодным автором.

Кто-то сверху дал команду не допустить Шатрова к доработке пьесы. Даже министр Фурцева оказалась бессильна и ничем драматургу помочь не смогла. Вынужден был прекратить работу над постановкой пьесы и Ефремов.

Но тут открылся IV съезд писателей. В отчетном докладе Леонида Соболева имя Шатрова было упомянуто в положительном контексте, и драматург решил, что все уладилось. Но он рано обрадовался. В последний день работы писательского съезда вышел номер журнала «Огонек» с письмом Савинченко и Широкова, в котором жестко критиковался его фильм «Шестое июля». Авторы «Огонька» возмущались: почему в фильме и пьесе Шатрова главное внимание было уделено не Ленину, а его врагу – Спиридоновой? Но самое страшное было другое. «Огоньковцы» утверждали, будто фильм был сделан не с партийных позиций и вне партийного контроля. А эти грозные обвинения могли привести к полному запрету пьес Шатрова.

К слову: буквально через месяц на фильм «Шестое июля» откликнулась газета Daily Telegraph. Она тоже обвиняла Шатрова в искажении истории, но не в очеловечивании образа Спиридоновой, а в антитроцкизме. Авторы газеты вопрошали: «Куда вы дели Троцкого?»

Сразу после появления номера «Огонька» с критикой фильма «Шестое июля» Шатрова вызвали во Фрунзенский райком КПСС. Завотделом пропаганды райкома Голованов предъявил ему кучу претензий. В частности, драматурга обвинили чуть ли не в тайной передаче нескольких пьес в Чехословакию и ГДР.

Шатров никогда не был диссидентом и ничего тайком за рубеж не передавал. Ни о какой тайной передаче рукописей на Запад и речи идти не могло. Но у завотделом пропаганды Фрунзенского райкома Голованова было свое мнение. Приплюсовав к выдвинутым обвинениям в несогласовании сотрудничество драматурга с чехами и немцами, партаппаратчик присовокупил допущенные ошибки в пьесе «Недорисованный портрет» и сообщил, что бюро райкома собирается рассмотреть вопрос о пребывании Шатрова в партии. И Голованов ведь не шутил. Шатрову действительно грозило исключение из КПСС.

Заседание бюро райкома было запланировано на 31 марта 1970 года. В запасе у Шатрова имелся всего один день. Драматург понимал, что за сутки он вряд ли до кого в верхах дозвонится и предотвратит свое исключение. Ему нужно было выиграть время. Поэтому он срочно вызвал врача.

Судя по всему, спас Шатрова от разборок в партийных инстанциях Черненко. Видимо, он же и дал совет драматургу, как разрулить ситуацию. Неслучайно вскоре Шатров попросил командировку в Тольятти на Волжский автомобильный завод. Он поехал писать пьесу о современном рабочем классе. Шедевра не получилось. Но кого это волновало? Главное – драматург пьесой о рабочих «отмазался» от обвинений в искажении ленинской темы. А это позволило Марку Захарову взяться в Ленкоме за постановку доработанного варианта «Недописанного портрета», получившего новое название: «Синие кони на красной траве».

Кстати, позднее Черненко оказал еще одну услугу Шатрову. Он организовал посещение Брежневым спектакля по пьесе Шатрова «Так победим!» во МХАТе.

Еще в середине 70-х годов Шатров взялся за изучение событий февраля 1917 года. Большую помощь ему оказал историк Владлен Логинов, который работал в Институте марксизма-ленинизма и имел доступ к партийным архивам и литературе из спецхрана. Получился роман «Февраль».

К этой вещи и у цензуры, и у партаппарата сразу возникло множество вопросов. Но на этот раз у Шатрова в издательском мире появился очень влиятельный союзник. Все атаки привыкших к шаблонному мышлению партфункционеров отбил влиятельный главный редактор журнала «Юность» Борис Полевой, который имел прямой выход на главного партийного идеолога Михаила Суслова.

После публикации «Февраля» в «Юности» вынужден был сдаться новый директор издательства «Советский писатель» Владимир Еременко. Он дал команду выпустить роман 30-тысячным тиражом.

Но тут Шатров получил удар в спину: директор Института марксизма-ленинизма Анатолий Егоров добился увольнения Логинова. Официально историка обвинили в нарушениях правил пользования литературой из спецхрана. Но все знали, что дирекция института не простила Логинову сотрудничество с Шатровым. Кстати, позже историк выпустил трехтомное исследование о Ленине, на которое сейчас опираются все биографы вождя мирового пролетариата.

Сразу после увольнения Логинова дирекция Института марксизма-ленинизма направила в издательство «Советский писатель» свое отрицательное заключение на уже выпущенный роман «Февраль». Еременко испугался и приказал весь тираж книги держать на складе и в магазины не передавать. Когда же ему стало ясно, что позиция Института марксизма-ленинизма не изменится, он приказал весь тираж пустить под нож. Это стало известно Шатрову. 9 июля 1984 года он написал жалобу секретарю ЦК КПСС Михаилу Зимянину. Скандал грозил дойти до Черненко.

Чтобы приглушить страсти, замзав отделом пропаганды ЦК Владимир Севрук приказал Еременко быстро найти с Шатровым компромисс. В итоге было решено, что драматург кое-что поправит в рукописи и издательство заново отпечатает весь тираж романа.

Сегодня видно, что большинство сочинений Шатрова – это не блеск. Они и написаны неряшливо, и много в них умолчаний, а что-то и вовсе устарело. Но вот «Синие кони на красной траве» свою актуальность сохранили. Разгильдяйства в стране меньше не стало. Пьеса как никогда свежа. И почему бы ее заново не поставить?