Вячеслав Огрызко
И кто только не покушался на эту собственность... Фото с сайта www.pro-peredelkino.org
Советская власть, как известно, много раз пыталась заигрывать с писателями. Какие им только блага не обещались – лишь бы они проявляли как минимум лояльность. Сталин вообще обещал литераторам золотые горы. На одной из встреч с писателями в октябре 1932 года вождь, как вспоминал критик Корнелий Зелинский, обещал построить литературный институт, а вокруг него создать целый поселок. «Да, писательский городок. Гостиницу, чтоб в ней жили писатели, столовую, библиотеку большую – все учреждения. Мы дадим на это средства». И уже летом 1933 года Совнарком принял постановление «О строительстве «Городка писателей». Для писательского городка власть выбрала сначала подмосковную деревушку Кратово, а потом предпочла Переделкино. Строительство первых 30 двухэтажных шестикомнатных дач началось в конце 1934 года. Первые 30 писательских домишек там появились в 1936 году. Но сразу нашлись недовольные. Желающих получить на халяву места для отдыха рядом с Москвой оказалось больше, чем правительство выделило участков.
Первый передел писательских дач в Переделкино случился во время репрессий. Только в 1937 году в писательском городке арестовали 25 человек. И кто тогда только не зарился на дома, которые раньше занимали Борис Пильняк, Борис Правдухин, Владимир Зазубрин и другие оказавшиеся для власти неудобными литераторы. Уточню: дача арестованного драматурга Афиногенова в 1938 году в итоге досталась семье писателя Всеволода Иванова, дача Зазубрина – Фадееву, а особняк арестованного в 1939 году Исаака Бабеля перешел к Всеволоду Вишневскому. В 50-е годы власть решила расширить и отчасти реконструировать писательский городок. Но кому досталось большинство реорганизованных участков? Правильно: в основном литгенералам. Причем практически каждый литначальник хотел, чтобы его участок стал более шикарным. В практику вошли строительство на выделенных территориях отдельных гаражей и сторожек. Только все расходы почему-то ложились не на арендаторов, а на Литфонд, точнее на государство.
Осенью 1958 года – в разгар гонений на Бориса Пастернака – всеми этими безобразиями заинтересовался отдел культуры ЦК КПСС. Партаппаратчики подготовили справку «О неправильном расходовании денежных средств Литературного фонда СССР на дачное строительство и содержание дач писателей». Они доложили руководству: «Постройка дачи, переданной в аренду председателю Оргкомитета Союза писателей РСФСР т. Соболеву Л.С., стоила 270,2 тыс. руб. На строительство дачи, переданной заместителю председателя правления Московского отделения Союза писателей РСФСР т. Смирнову С.С., израсходовано 171 тыс. руб. Расходы на строительство дачи, переданной в аренду секретарю правления Союза писателей СССР т. Маркову Г.М., составили сумму в 153,1 тыс. руб. На строительство дач, предназначенных тт. Сартакову С.В. и Ажаеву В.Н., запланирован расход в сумме 320 тыс. руб». Помимо этого, как подсчитали в отделе культуры ЦК, государство затратило 387 тыс. руб. на строительство гаражей и сторожек на участках Лидина, Ильенкова, Ленча, Кассиля и других писателей.
Подняли партаппаратчики и другую проблему. Из 46 имевшихся на тот момент в Переделкино писательских дач восемь занимали наследники, которые освобождать помещения отнюдь не собирались, а даже расширялись (в частности, вдова Фадеева – артистка Ангелина Степанова). Отдел культуры ЦК хотел призвать обнаглевших литгенералов к скромности. Но главный партийный идеолог Михаил Суслов отказался выносить эту тему на рассмотрение Секретариата ЦК, предложив передать данный вопрос в Союз писателей. То есть волки должны были сами себя осудить за то, что покушались на безвинных овечек.
Правда, позже все-таки кое-какие коррективы литначальство внесло. Оно стало в некоторые высвобождавшиеся дома вселять уже по две, а иногда и по три писательские семьи. Пример подала, кажется, Тамара Иванова. После смерти последнего своего мужа – известного прозаика Всеволода Иванова – она второй этаж дачи предоставила Лиле Брик и ее мужу – режиссеру Василию Катаняну, хотя по закону должна была сама съехать с участка. Спустя годы уже семья Катаняна стала теснить Иванову. Та писала жалобы в ЦК, но в ее защиту вступать никто не захотел.
Выбить у Литфонда дачу в Переделкино было мечтой сотен писателей. Но удавалось это единицам и, как правило, только большим генералам. Скажем, стоило в 1965 году Михаилу Алексееву занять пост первого зампредседателя Союза писателей РСФСР, так ему сразу дали дачу № 1 в проезде Вишневского, которую когда-то занимал Лев Каменев. Евтушенко же своего добился лишь в 1969 году. Ему дали дачу на улице Гоголя, 3, которую раньше арендовал умерший автор романа «Далеко от Москвы» Василий Ажаев. Соседями поэта стали драматург Алексей Арбузов и главный редактор журнала «Огонек» Анатолий Софронов. К слову, в отличие от Евтушенко они свои особняки возвели на личные средства (каждый из них затратил на строительство по полмиллиона рублей – в ценах 50-х годов).
В конце 70-х годов Евтушенко стал свидетелем, как литначальство разинуло рты на бывшие дачи советских классиков. Но если участь домишек Фадеева и Федина его абсолютно не трогала, то будущее усадьбы Пастернака поэта очень взволновало. Все-таки писателей масштаба Пастернака у нас не было. Уточню: с Переделкино Пастернак был связан с 1936 года. Сначала он поселился на улице Тренёва. Но там оказались плохие условия. «Я, – писал он в 1938 году, – продолжаю жить тут, один в большом двухэтажном плохо построенном доме (три года, как он построен, а уже гниет и проваливается), в сыром лесу, где с пяти часов темнеет и ночью далеко не весело, только потому, что неизбежный при этом обиход (в отношении отапливания, уборки, стряпни и прочего) напоминает мне 19-й и 20-й годы…» В 1939 году Пастернаку разрешили занять дачу умершего Малышкина по адресу: улица Павленко, 3. Отсюда открывался замечательный вид на картофельное поле. Кстати, жена поэта сразу занялась грядками. Пастернак писал:
У нас весною до зари
Костры на огороде –
Языческие алтари
На пире плодородья.
Перегорает целина,
И парит спозаранку,
И вся земля раскалена,
Как жаркая лежанка.
Я за работой земляной
С себя рубашку скину,
И в спину мне ударит зной
И обожжет, как глину.
На Павленко, 3, Пастернак много лет работал над «Доктором Живаго». На этой даче он и умер. Его похоронили на местном кладбище. А родственники продолжили жить на Павленко, 3.
Но в самом начале 80-х годов над усадьбой Пастернака нависла серьезная опасность. У расплодившихся литгенералов, зачастую не способных связать двух слов, появилось убеждение, что власть им чего-то недодала. Они захотели заполучить на халяву шикарные дачи и непременно в заповедных уголках Подмосковья. А где было найти свободные домишки для десятков обиженных секретарей Союзов писателей СССР и РСФСР?! Так возникла идея освободить под одного из литначальников дачу Пастернака.
Когда Евтушенко об этом узнал, он испытал приступ ярости. Для поэта Пастернак всегда был больше, говоря его же языком, чем просто писатель. В 1979 году он на эту тему долго говорил с одним из редакторов западногерманского журнала «Штерн» Кухинке. Приведу фрагмент из той беседы: «Штерн»: Когда Борис Пастернак не мог писать и публиковать то, что он хотел, он молчал. Мандельштам был мужественнее, сочинил стихотворение против Сталина и был сослан в Сибирь.
Евтушенко: Что значит «он не мог писать»? Писатель всегда может писать. Вы плохо знаете биографию Пастернака. Он всегда писал, даже когда не публиковался. Мандельштам также писал в ссылке. Оба не были политическими борцами. Как все большие художники, они являлись борцами за правду. Книги Мандельштама и Пастернака в настоящее время издаются…
«Штерн»: Известный роман «Доктор Живаго» Пастернака до сих пор отсутствует в русских книжных магазинах.
Евтушенко: Я один из первых читал «Живаго». К сожалению, Пастернак дал мне рукопись на одну ночь. Она тогда мне не понравилась в художественном отношении. Позднее я читал спокойно, и роман произвел на меня сильное впечатление. Скандал вокруг романа в основном возник из-за суматохи в западной печати, которая отнеслась к судьбе Пастернака без всякого уважения. Один заголовок гласил: «Нож в спину коммунизма». Нож в руках Пастернака? Такие статьи легли на стол Хрущева, который еще даже не читал роман. Пастернак был исключен из Союза писателей. Позднее Хрущев прочитал роман и сказал Илье Эренбургу, что по отношению к Пастернаку допущена ошибка.
«Штерн»: Эра Хрущева прошла, но книги до сих пор нет в продаже.
Евтушенко: Доброе имя Пастернака сейчас восстановлено, его стихи издаются. Настало время, чтобы издать его роман».
Естественно, эта несанкционированная Москвой беседа Евтушенко с западным журналистом не осталась без внимания соответствующих инстанций. 7 декабря 1979 года о публикации интервью поэта в «Штерне» в ЦК КПСС доложил начальник Главлита Павел Романов. Он был убежден, что поэту за откровенную беседу врежут по первое число. Но главный цензор страны ошибся. На его доносе в ЦК остались лишь росписи двух партчиновников: Василия Шауро и Георгия Смирнова. Дальнейший ход бумаге Главлита не был дан. Так вот в мае 1981 года Евтушенко, узнав о планах литначальства, направил тревожное письмо кандидату в члены Политбюро Петру Демичеву и секретарю ЦК КПСС Михаилу Зимянину. «Когда-то, – напомнил поэт, – мы уже достаточно надругались над многими историческими памятниками, а теперь тратим миллионы народных рублей на их восстановление. Но многого не восстановишь. Зачем же повторять уже содеянные ошибки?» Евтушенко сообщим властям, что какие-то силы (какие именно, он не назвал) надумали отобрать у родственников Пастернака переделкинскую усадьбу, в которой продолжали храниться многие бумаги и библиотека классика, и вселить туда новых жильцов. По его мнению, это было бы равносильно надругательству и варварству. Поэт пробовал против этого протестовать. Но ему в инстанциях ответили, что в Переделкино жили и другие крупные писатели, но нельзя же все дачи превращать в музеи. Евтушенко парировал, что между Фединым, Фадеевым, другими писателями такого же уровня и Пастернаком все-таки существовала разница. «Они (имелись в виду Ник. Тихонов, Луконин и другие сочинители. – В.О.) – хорошие, даже прекрасные писатели, а Пастернак – гениальное, исключительное явление Поэзия Пастернака давно уже стала не просто национальным, но и мировым явлением».
Что предлагал Евтушенко? Во-первых, капитально отремонтировать бывшую дачу Пастернака и, во-вторых, превратить ее в музей, передать который следовало в надлежащие руки смотрителей. Зимянин 30 июня 1981 года поручил разобраться с этим обращением заведующему отделом культуры ЦК Василию Шауро. Этот партработник был неглупым человеком. Он, естественно, понимал значимость имени Пастернака. Что ему в той ситуации следовало бы предпринять? Надо было дать поручение Министерству культуры провести в первую очередь историко-литературную экспертизу: охарактеризовать роль Пастернака в мировой литературе и подтвердить важность сохранения мест, связанных с этим писателем, и превращения их в мемориалы. А потом на основании заключения специалистов следовало бы рассмотреть все вопросы о превращении дачи классика в музей. Но Шауро очень хорошо знал союзписательскую публику. А входить в раздрай с ней в его планы не входило. Шауро вообще не любил публичные скандалы. Он всегда все вопросы предпочитал решать кулуарно, в тиши кабинетов. Шауро запросил мнение руководства Союза писателей СССР. Отвечавший в этом Союзе за оргработу Юрий Верченко в начале августа прислал в ЦК обширную справку.
Литфункционер доложил, что писательский городок в Переделкино состоял из 54 дач. На многих из них в разные годы жили известные сочинители. Но, как подчеркнул Верченко, «ни одна дача после кончины писателя не была преобразована в музей-квартиру. И это вполне логично: все Переделкино является живой историей советской литературы». Короче, Верченко сходу отверг предложения Евтушенко. «Идея открытия квартиры-музея на даче, где жил Борис Пастернак, – заявил он, – является противоестественной, неприемлемой прежде всего самой писательской общественностью». Но, воспользовавшись ситуацией, Верченко поставил перед отделом культуры ЦК КПСС другой вопрос – освобождения после смерти ряда писателей дач от их родственников. По его подсчетам, в 26 домах продолжали незаконно проживать члены семей умерших сочинителей. Верченко представил список из 30 лиц, не имевших права на пользование дачами Литфонда в Переделкино. В этом списке значились, в частности, вдовы прозаиков Владимира Лидина, Аркадия Васильева, Всеволода Иванова, Сергея Смирнова, Александра Фадеева, поэтов Ярослава Смелякова, Михаила Луконина, Степана Щипачёва, критика Владимира Перцова и работавшая в журнале «Новый мир» дочь покойного Тевекеляна. Незаконно, по мнению Верченко, продолжали проживать в Переделкино и родственники Пастернака. Эту точку зрения литчиновника, к слову, разделила и созданная секретариатом Союза писателей СССР специальная комиссия по Переделкину.
Одновременно Верченко обратил внимание отдела культуры ЦК на то, что в Литфонде образовалась очередь из 109 человек, претендовавших на получение литфондовских дач в Переделкино. И кто входил в число страждущих? Виктор Кобенко, Валерий Ганичев, Василий Катинов, Виктор Тельпугов, Владимир Разумневич… Но эти имена читающий народ не знал даже в начале 80-х годов. О них слышали лишь в коридорах ЦК, да и то только потому, что Кобенко был оргсекретарем в Московской писательской организации, Разумневич в этой же организации выполнял роль парторга, а Тельпугов возглавлял ревизионную комиссию Союза писателей СССР.
Из других страждущих следовало бы отметить главного редактора журнала «Детская литература» Сергея Алексеева, главного редактора журнала «Смена» Альберта Лиханова, главного редактора журнала «Молодая гвардия» Анатолия Иванова, других литначальников. Ну а как вы хотели: занимать большие посты и не получить в заповедном Переделкине на халяву дачу?! К слову, стоявшие тогда в списке очередников уже имели по одной даче: скажем, Станислав Куняев – одну дачу по Ярославской желдороге, в Семхозе, а Ганичев – на Истре; но им все было мало.
Справки Верченко оказалось достаточно, чтобы верхи отвергли идею Евтушенко. Но как отвергли? Партаппарат зарубил не план создания музея Пастернака. Он все свел исключительно к бытовому вопросу – отказу сохранить привилегии за дальними родственниками Пастернака. «Поддержать предложение о сохранении дачи в Переделкино за женой покойного сына Б. Пастернака, – доложил 31 августа 1981 года замзав отделом культуры ЦК Альберт Беляев, – не представляется возможным, поскольку имеется большое число писателей, ожидающих очереди на аренду таких дач». И такой ответ верхи, похоже, полностью устроил. Правда, никаких отмет они на записке Беляева не оставили.
Новое наступление на дачу Пастернака началось в конце 1982 года. Руководство Литфонда и Союза писателей СССР стало собирать документы для подачи искового заявления к родственникам классика в суд. Евтушенко, когда об этом узнал, быстро подготовил жалобу. На этот раз он решил направить письмо заведующему отделом культуры ЦК Василию Шауро и Вячеславу Кочемасову. Последний как зампред российского правительства курировал вопросы культуры. Но поэт обратился к нему не как к правительственному чиновнику, а как к руководителю Всероссийского общества охраны памятников. «Пастернак, – написал Евтушенко 1 февраля 1983 года, – жил и работал в Переделкино, там похоронен, и его дача давно уже стала местом паломничества любителей поэзии – и советских, и иностранных. Дом Пастернака, находящийся, по счастливым обстоятельствам, под надзором его родственников, – это святое место».
Возмущенный Евтушенко вопрошал: кому понадобилось устраивать позорную судебную тяжбу по выселению из Переделкино родственников классика и развязывать новое «дело Пастернака». Но партаппарат его вопросы не услышал. Альберт Беляев сослался на позицию правления Союза писателей СССР, для которого Пастернак был всего лишь одним из многих поэтов. Партфункционер в своей справке подчеркнул: «Отдел культуры согласен с решением СП (Союза писателей. – В.О.)». Он, видимо, собирался передать дачу советского классика какому-нибудь Тельпугову, сочинявшему слабенькие рассказы о Ленине.
Своего апогея борьба за усадьбу Пастернака достигла в начале 1985 года. Литфонд даже успел подобрать кандидатов для вселения в заповедную дачу. Евтушенко был в ужасе. А тут в стране сменилась власть. Новым генсеком стал Михаил Горбачев. Поэт по привычке кинулся в ЦК. И на этот раз его, кажется, услышали. 2 июля 1985 года Евтушенко сообщил Горбачеву: «Вселение каких-либо жильцов в дачу Пастернака, кажется, приостановлено». Но возникли новые проблемы. Литчиновники захотели разместить в усадьбе классика экспозиции о всех знаменитых арендаторах литфондовских домов. «Однако, – написал Евтушенко Горбачеву, – на смену выдвинуто ложное предложение о создании в даче Пастернака общего литературного музея. Мне кажется, что эта идея абсолютно неверна. Общий литературный музей писателей, когда-либо живших в Переделкино, может и должен быть создан. Однако Пастернак является мировой, а не просто национальной величиной. Надвигается празднование 100-летия со дня его рождения, который будет отмечаться ЮНЕСКО во всемирном масштабе. Неужели мы придем к этому дню без музея Пастернака? Ведь потом волосы рвать на голове будем… Идею о создании дома-музея Пастернака поддерживает подавляющее большинство писателей, о чем говорят многие коллективные письма, и в том числе письмо, направленное в Ваш адрес. Просим поддержать нас, чтобы дело довести до конца».
Невежды отстали от усадьбы классика лишь в 1990 году – после придания даче Пастернака статуса филиала Государственного литературного музея. Но потом случился развал Советского Союза. Кто-то из новых богатеев или бандитов положил глаз на картофельное поле, раскинувшееся напротив дома-музея Пастернака. Поле носило название «Неясная поляна». Его хозяином считался местный совхоз. Руководителю хозяйства было предложено продать заповедную территорию. Управленец отказался. Его за это убили. Потом расстреляли и второго директора совхоза. На сделку согласился только третий директор. И в начале десятых годов поле стало застраиваться новыми безвкусными коттеджами. Кстати, один из коттеджей потом возвел отец русской грабительской приватизации Анатолий Чубайс.
Борец же за усадьбу Пастернака – Евтушенко – после распада Советского Союза предпочел остаться преподавать в Америке. Но Переделкино, где за ним на правах аренды продолжала числиться дача, он не забывал. Поэт попросил у Литфонда разрешения ее выкупить. Ему отказали. Тогда он добился своего по суду. А 18 июля 2010 года Евтушенко преобразовал свою дачу в государственный музей-галерею. Теперь в Переделкино четыре официальных музея: Бориса Пастернака, Корнея Чуковского, Булата Окуджавы и Евгения Евтушенко. Уже умирая, поэт попросил похоронить его в России, в Переделкино, рядом с могилой Пастернака. Его последняя воля была исполнена.
комментарии(0)