«Эй! Бей! Турумбей!»

Уж лучше держать барабан, чем браунинг.  Мартин Дроллинг. Портрет сына художника в образе барабанщика. Частная коллекция

Театр военных действий

Многие советские (а также несоветские и антисоветские) беллетристы отмечали театрализованный характер Гражданской войны. В особенности в Украине или на юге России.

У Булгакова в «Белой гвардии» капитан Тальберг то и дело упоминает «жалкую оперетку». Гвардейский поручик Шервинский поет оперные арии. Артиллерист Мышлаевский и приживал Лариосик дают импровизированные представления. На заднем плане с концертными номерами выступают полковник Най-Турс и поэт Русаков, домовладелец Лисович-Василиса и террорист Шполянский («чeрный и бритый, с бархатными баками», похожий на оперного Евгения Онегина).

Об оперных красотах «Конармии» Бабеля написано немало. Вот характерный отрывок из новеллы «Солнце Италии»: «Обгорелый город – переломленные колонны и врытые в землю крючки злых старушечьих мизинцев – казался мне поднятым на воздух, удобным и небывалым, как сновиденье. Голый блеск луны лился на него с неиссякаемой силой. Сырая плесень развалин цвела, как мрамор оперной скамьи. И я ждал потревоженной душой выхода Ромео из-за туч, атласного Ромео, поющего о любви, в то время как за кулисами понурый электромеханик держит палец на выключателе луны».

А вот Гайто Газданов, дебютный его роман «Вечер у Клэр»: «Вся грусть провинциальной России, вся вечная ее меланхолия наполняла Севастополь. В театрах одесские артистки с аристократическими псевдонимами пели грудными голосами романсы, которые независимо от их содержания звучали чрезвычайно печально... Я видел слезы на глазах обычно нечувствительных людей; революция, лишив их дома, семьи и обедов, вдруг дала им возможность глубокого сожаления и на миг освобождала от грубой, военной оболочки... Эти люди точно участвовали в безмолвной минорной симфонии театрального зала; они впервые увидели, что и у них есть биография, и история их жизни, и потерянное счастье».

Алексей Толстой в романе «Хмурое утро» изображает самодеятельный спектакль в красноармейской части. А его герой Иван Телегин произносит по этому поводу монолог: «Русский человек любит театр… У русского человека особенная такая ноздря к искусству… Скажи – полтора месяца боев, истрепались люди – одна кожа да кости, ведь так и собака сдохнет… При чем тут еще Шиллер? Сегодня – будто это тебе в Москве премьера в Художественном театре. А возьми Анисью!.. Ничего не понимаю, – настоящий самородок… Какие движения, благородство… Какие страсти!»

Юные штабисты и политтехнологи

Итог подводит Лев Троцкий в книге «Литература и революция»: «В 18-м и 19-м годах на фронтах не редкость было встретить воинскую часть, движение которой открывалось конной разведкой и замыкалось телегами с артистами, артистками, декорациями и всяческим реквизитом. Место искусства вообще – в обозе исторического движения. При резких переменах на наших фронтах телеги с актерами и декорациями оказывались нередко в затруднительном положении, не зная, куда податься. Попадали и к белым. Не менее затруднительно положение всего искусства, застигнутого резкой переменой на историческом фронте».

А теперь посмотрим, что пишет Гайдар, автор от театра вообще-то далекий.

В рассказе «Р.В.С.» малолетний Димка разыгрывает целые сражения с помощью заржавленного шомпола и старого штыка от австрийской винтовки. А его приятель беспризорник Жиган собирается давать концерты по эшелонам: «Спою я что-нибудь, а потом скажу: «Всем товарищам нижайшее почтенье, чтобы был вам не фронт, а одно развлеченье. Получать хлеба по два фунта, табаку по осьмушке, не попадаться на дороге ни пулемету, ни пушке». Тут, как начнут смеяться, снять шапку в сей же момент и сказать: «Граждане! Будьте добры, оплатите детский труд».

В первом случае война изображается как детская игра в военные бирюльки. Это остранение с помощью театра, совсем по Льву Толстому (впечатления Наташи Ростовой в опере). Но не развернутое, как в «Войне и мире» и известном анализе Шкловского, а предельно лаконичное.

Во втором эпизоде столь же емко подчеркивается и место артиста на войне, и карнавальные стороны самой войны. А также обнажается характер манипуляций, на которых основана война информационная. Жиган, инстинктивно или по опыту, знает, на какие клавиши нужно нажимать, чтобы вызвать нужную реакцию – смех или жалость.

Основной конфликт

Во многих книжках Гайдара можно разглядеть оппозицию стихийности и сознательности, которую Катерина Кларк считает для сталинской словесности определяющей.

У Гайдара есть прямо-таки картинные пары, иллюстрирующие эту оппозицию. Серьезный Алька и разгильдяй Владик («Военная тайна»). Романтик Кибальчиш и прагматик Плохиш (во вставной сказке из той же повести). Солидный Чук и мечтатель Гек («Чук и Гек»). Сознательный Тимур и хулиган Квакин, строгая Ольга и мечтательная Женя («Тимур и его команда»).

Но основная схема Катерины Кларк («Молодой герой склонен к стихийному бунтарству, партийный наставник вводит его в рамки осознанной дисциплины») далеко не всегда применима к гайдаровским сюжетам.

К примеру, в «Судьбе барабанщика» наставник у юного героя ложный: это самозваный дядя – человек авантюрной складки. В «Тимуре и его команде» наставник и вовсе отсутствует: взрослые, претендующие на эту роль, глупы и недогадливы. За вычетом разве что полковника Александрова, отца Жени и Ольги («Вот погоди, приедет папа, он в твоей любви разберется»). Но это наставник нетипичный: он скуп на поучения и полностью доверяется младшей дочери.

При этом Гайдар в «Судьбе барабанщика» даже пародирует мимоходом фигуру старого большевика. Старые большевики (с партийным стажем до 1917 года) оформились в раннем СССР в отдельное сословие, наделенное привилегиями в виде персональных пенсий, домов целевого заселения, санаториев и пр. То же касалось бунтарей домарксистских исповеданий: народовольцев, чернопередельцев и т.п. Существовали Общество старых большевиков и Общество бывших политкаторжан, издавались журнал «Каторга и ссылка», сборник «Старый большевик» и пр. Но в 1935-м Сталин эти заведения прикрыл: монополия на трактовку истории принадлежала с тех пор ему самому.

Пародийная фигура – это зловещий старик Яков. Вот как характеризует его названый дядя юного героя: «Это друг моей молодости! Ученый. Старый партизан-чапаевец. Политкаторжанин. Много в жизни пострадал. Но, как видишь, орел!.. Коршун!.. Экие глаза! Экие острые, проницательные глаза! Огонь! Фонари! Прожекторы...»

По ходу действия, если кто запамятовал, и старик Яков, и бойкий дядя оказываются не только самозванцами, но и шпионами.

Во враждебном окружении

Герой «Судьбы барабанщика» Сережа Щербачов оказался на положении сироты. Мать его утонула; отец, арестованный за растрату, угодил на Беломорканал. Прямо в повести об этом не говорится, но обратный адрес на конверте отцовского письма – село Сороки, которое в 1938 году превратилось в Беломорск (наблюдение Владимира Березина).

Сережа живет с молодой мачехой, которая вскоре выходит замуж. Летом она уезжает с новым мужем отдыхать на юг и оставляет Сереже деньги на домашние расходы.

Юные герои Гайдара вообще, как правило, растут без отца или матери, в неполных или неблагополучных семьях («Школа», «Военная тайна», «Дым в лесу», «Чук и Гек», «Судьба барабанщика», «Тимур и его команда» и т.д.). Отмечалось, что имя Тимур герой Гайдара мог получить не только в честь сына самого писателя, но и в честь Тимура Фрунзе – осиротевшего сына наркомвоенмора Фрунзе, воспитанного в семье наркомвоенмора Ворошилова. Сам Гайдар сиротой не был, но мальчишкой ушел на войну, с 14 лет жил в казармах, в неполные 17 командовал запасным полком, в 20 лет оказался в психиатрической лечебнице.

Сережу-барабанщика в правильном советском духе воспитывает среда. Хотя сначала она его развращает (дурная компания, развлечения в ЦПКиО, растранжиренные деньги, продажа домашних вещей старьевщику). Затем герой оказывается в совсем уж инфернальном обществе – шпионско-уголовном. А после переезда в Киев по инициативе дяди – и вовсе во враждебном окружении, как Страна Советов на глобусе.

Но советская среда (семья, школа, улица) сильнее вражьих происков. Она успела внушить юному барабанщику свои идеалы и правила. Она подсунула ему браунинг (это личное оружие нового мужа мачехи – инструктора Осоавиахима), которым он разит врага в кульминации повести. И даже речи ужасного дяди исполнены советского пафоса, пусть и с театральным пережимом: «Скажи ему, Яков, в глаза, прямо: думал ли ты во мраке тюремных подвалов или под грохот канонад, а также на холмах и равнинах мировой битвы, что ты сражаешься за то, чтобы такие молодцы лазили по запертым ящикам и продавали старьевщикам чужие горжетки?.. За это ли, спрашиваю тебя, старик Яков, боролся ты и страдал? Звенел кандалами и взвивал чапаевскую саблю! А когда было нужно, то шел, не содрогаясь, на эшафот».

Как сделаны «Чук и Гек»

С одной стороны, этот опус Гайдара близок к жанру рождественского рассказа, модифицированного на советский лад. Кончается он счастливым воссоединением семьи и встречей Нового года.

С другой стороны, в рассказе Гайдара различимы композиция и мотивы волшебной сказки. При этом повествование ведется в сказовой манере и от лица забывчивого рассказчика («Из-за чего началась эта драка, я уже позабыл» и т.п.).

Вот эпическое вступление: «Жил человек в лесу возле Синих гор. Он много работал, а работы не убавлялось, и ему нельзя было уехать домой в отпуск». Это почти пародия начала Книги Иова: «Был человек в земле Уц, имя его Иов; и был человек этот непорочен, справедлив и богобоязнен и удалялся от зла».

На пародийном уровне сравнимы и фабулы гайдаровского рассказа и библейской истории: после ряда бед и испытаний человек снова обретает семью и благополучие (правда, у Иова это семья новая). А библейские чудовища Левиафан и Бегемот находят отражение в ночных приключениях и сновидениях Гека (сердитый дядька с усами в поезде; «злобный медведь», которым оборачивается лошадь; «страшный Турворон», который «плюет слюной как кипятком, грозит железным кулаком»).

Пространство рассказа сложно организовано. И здесь тоже сказалась чуткость Гайдара к запросам времени.

Катерина Кларк, анализируя сталинскую словесность, отмечает, что в начале 30-х «действие в большинстве романов происходит не в Москве или Ленинграде, а в некоем условном провинциальном микрокосме – в городке, на заводе, в колхозе, конструкторском бюро, армейской части». Поэтому герои заняты не столько политикой, сколько борьбой с природными силами.

Но в середине 30-х годов начинается возвышение столицы. «Печать описывала план реконструкции Москвы, постоянно упирая на то, что Москва вскоре будет кардинально отличаться от всех других советских городов. «Миф о Москве» должен был вытеснить «миф о Петербурге», – пишет Кларк. И советская литература постепенно становится москвоцентричной.

«Чук и Гек» тяготеют вроде бы к старой модели: герои уезжают из столицы в глухую тайгу за синими горами. Но начинается рассказ описанием красных звезд над кремлевскими башнями. А кончается новогодним перезвоном курантов, который слушает вся страна. Звезды и куранты Кремля не только освещают и оглашают самые дальние и темные провинциальные закоулки, но и стягивают их в единое пространство на манер силового поля.

Примерно так же было построено обрамление повести Гайдара «Военная тайна»: действие переносилось из Москвы в крымский «Артек» и обратно в Москву.

Но сказочные мотивы усложняют дело. Здесь мы частично воспользуемся наблюдениями барнаульской исследовательницы Ольги Плешковой.

Два пространства – дремучий лес, где трудится отец семейства, и дом в Москве, где живет его семья, – противостоят друг другу. Драка детей и утрата телеграммы от отца – это сказочная функция нарушения запрета. Дальнейшие испытания путешественников – наказание за это нарушение.

Цель их путешествия находится «за тридевять земель» («Далеко занесло нашего папу… Дальше, чем это место, уже и немного осталось мест на свете»). На станции назначения героев никто не встречает, кроме сказочного чудища – «страшенного козла». Впрочем, скоро появляется волшебный помощник – ямщик, который подряжается «довезти их в лес до места». Едут они в темноте, «навстречу тайге и навстречу луне», и порой детям кажется, что они «проваливаются на землю прямо с неба».

Наконец наши герои добираются до «Разведывательно-геологической базы номер три». Это три домишка на опушке дремучего леса, причем вокруг царит «тишина, как зимой на кладбище». Не хватает лишь частокола с черепами да курьих ножек.

Впрочем, на избушку Бабы-яги похожа отдельная сторожка, которая, по Плешковой, «имеет атрибуты фольклорно-сказочной заставы» (положение на краю леса, метлы и лопаты, печь и звериная шкура).

Странные геологи

«Но в точке назначения никого нет, – удивляется Владимир Березин. – Только старик-сторож, да и он появляется не сразу. Оказывается, в утерянной телеграмме было написано «Задержись выезжать на две недели. Наша партия срочно выходит в тайгу».

Это совершенно невероятная история: геологической партии нечего делать в конце декабря в тайге. Земля скрыта толстым слоем снега. Зима – время написания отчетов, неторопливой работы в камералке, анализа того, что добыто за полевой сезон. Это ненастоящие геологи».

Вообще-то в волшебной сказке не стоит искать реализма: его туда не клали. Но если очень хочется – можно предположить, что таинственная база в тайге представляет собой геологическую шарашку.

Шарашками в советском обиходе назывались заведения тюремного типа, где осужденные специалисты продолжали работать по специальности: научно-производственные лаборатории и конструкторские бюро под эгидой ОГПУ–НКВД. Шарашки развернули при Ягоде, затем стали сворачивать, но при Берии развернули снова.

Были среди них и геологические. Мурманская (Особое геологическое бюро), организованная в 1930 году. Куйбышевская, основанная в конце 30-х. Красноярская, учрежденная в конце 40-х. Дальстроевская на Колыме (Северная КТЭ № 8) и др.

Три дома на опушке леса: один для спецконтингента, другой для охраны и кладовых, третий для начальства и лабораторных работ. Более чем достаточно, потому что вся партия, с начальником и сторожем, составляет 10 человек.

Условия для охраны идеальные: подневольные геологи из тайги никуда не денутся. Часть провианта им доставляют ямщики, а дичи в лесу хватает. Щи в котле, каравай на столе, вода в ключах, а голова на плечах.

А что геологическая партия отправляется в лес зимой – мало ли, начальство в Москве срочно затребовало образцы, а вывезти их осенью по бездорожью в достаточном количестве не успели. Но в детском рассказе такие подробности, конечно, неуместны.

Близнечные мотивы

Мы не знаем, близнецы ли Чук и Гек или братья-погодки. Но в мифическом плане им соответствуют греческие Диоскуры или индийские Ашвины.

Диоскуры – это близнецы Кастор и Полидевк (у римлян Поллукс), дети Леды от разных отцов – бога Зевса и спартанского царя Тиндарея. Зевс овладел Ледой в образе лебедя, а той же ночью в покои Леды вошел законный супруг Тиндарей.

Отец Чука и Гека – начальник геологической партии, царь и бог на сотни верст в округе. Он бородат и тяжеловесен. По наблюдению Ольги Плешковой, «он практически лишен индивидуальных черт, представляя собой далекий, почти недосягаемый идеал мужественности и гражданственности».

Диоскуры неразлучны и все делают сообща, не споря о первенстве. Чук и Гек различаются и внешне, и по характеру: Гек витает в облаках, Чук нарочито приземлен, запаслив и жадноват. Иногда они дерутся, но против внешнего мира всегда выступают вместе. И самое большое наказание для них – развести по разным комнатам и не позволить играть вместе («Ведь в часе целых шестьдесят минут. А в двух часах и того больше»).

Кастор, когда подрос, стал знаменитым бегуном и укротителем лошадей, а Полидевк – лучшим кулачным бойцом. Пускались они и в большое путешествие – в Колхиду за золотым руном в числе аргонавтов. Из этого плавания они привезли в Спарту статую бога войны Ареса.

Бессмертный Полидевк был вознесен на небо, а смертный Кастор похоронен на земле. Но Полидевк отказался жить на небесах без брата. И Зевс разрешил им проводить один день на небе, а другой в преисподней.

Индийские Ашвины почти во всем аналогичны Диоскурам (что указывает на их общее индоевропейское происхождение). Но разница их характеров подчеркнута сильнее. Один из них – «сын ночи», другой – «сын рассвета». Один происходит от царя Сумакхи («хорошего воина»), другой почитается как «счастливый сын небес».

У Гайдара симпатии рассказчика явно на стороне Гека. Его приключениям уделяется больше места. Гек растеря и разиня, но зато он умеет петь песни. Он видит поэтические сны и тонко чувствует природу. Это готовый романтический герой без всяких скидок на возраст.

Но из кого из них получится лучший воин – еще надвое сказано. Вполне возможно, что из Чука с его основательностью. Ведь Чук – обладатель кинжала, сделанного из кухонного ножика, конфетных оберток с танками, самолетами и красноармейцами, галчиных перьев для стрел, пружины от капкана, сигнальной жестяной дудки и многих других ценных вещей.

Правда, кому-то на войне нужно и песни петь.