Поправ заоблачный Памир

Певец всемирнокрылый Велимир Хлебников. Михаил Ларионов. Портрет поэта Велимира Хлебникова. 1910

Певец всемирнокрылый 

Велимир,

То вятско-заболоцкий, 

то чижевский,

То астраханский, 

то всемирно-ржевский,

Из молний синей ржи 

 сложивший мир

И, движимый лишь тягою 

вселенской,

Поправ пятой заоблачный 

 Памир,

Как некогда Парнас – 

слепой Омир,

Все ж никогда, тверской 

или смоленский,

Ты не был черни ветреной 

 кумир.

* * *

А Публий кто? 

Вергилий ли Марон,

К нам по морю плывущий, 

как Харон,

Овидий ли, стихи свои в тоске

На чуждом всем поющий языке,

Теренций ли, твердящий, 

 что ничто

Не чуждо нам – не это и не то,

Иль сам я, безымянный 

 виршеплет,

Альпийских не достигнувший

высот?

Найдется ль все ж и нам 

там уголок,

Где Мандельштама снам 

 внимает Блок,

Где Гульмуллою пляшет 

Велимир,

Где вовсе не бездействует 

 кумир,

А эшелоны гонит на восток,

Где за один исписанный листок

По произволу Белого царя –

Чернее ночи день у Кобзаря,

Где ссыльных муз ютится 

 гарнизон

И новый уж в слезах 

 поет Назон.

* * *

Блажен юродивый поэт...

Внимая ангельскому пенью,

Блаженной Ксении вослед

Бездомной проплывает 

тенью

Другая Ксения, другой,

Совсем не питерской 

 закваски,

И колокольчик под дугой

Звенит, как в деревянной 

 сказке.

Кто ж тайновидец и пророк?

Не тот ли, что в глуши 

 печорской,

Как Иоанн, земной свой срок

Окончит в яме пустозерской?

И не пророк ли Кантемир –

С рогами, как у Моисея,

Или скиталец Велимир –

С ногами быстрыми Персея,

С трубой волшебной 

Гульмуллы,

Босой, Василия блаженней,

Как дервиш, с веткой мушмулы

Танцуя на полях сражений?

Еще блаженней, Авентин

Овечий пожалев от сердца,

Не убоявшийся один,

С ожесточеньем 

страстотерпца,

Как бессердечного скота,

Рябого заклеймить тирана…

Иль царскосельского скита

Пустынножительница Анна –

Одна молчание ягнят

Припомнившая падишаху,

И, как Морозова, стократ

Взойти готовая на плаху,

Иль, как Дидона, на костер.

Но их отвага – вхолостую,

И пустозерский бузотер,

Боюсь, юродствовал впустую.

Давно они погребены –

Пусть под нарядным 

переплетом,

И право, много ль в том вины,

Что сплел на зависть 

  рифмоплетам

С десяток жалких этих строф

Не рифмачишка холмогорский,

Не бог юродства Ювачёв,

А старичишка Коллегорский,

Юродствуя на склоне лет,

Пусть не с руки и не по праву,

Не претендуя, пустоцвет,

На их незыблемую славу.

Курск

Александру Бубнову

И черви, и лилии в речи,

И бубны, и пики, и крести...

С Касьяном с Красивой я Мечи

И с Бубновым в Курске я 

 вместе.

Едва ль не Бова Королевич

С мадам Бовари на бульваре,

Бувар с Пекюше и Малевич

Уже здесь до нас побывали.

Поздравить спеша 

с новосельем,

Святых причастившись 

 даров,

К дивеевским сестринским 

кельям

Лечу с Серафимом в Саров.

С безбрежных, как мир, 

 Енисеев,

С охотских морских берегов

Не Львов обессмертит Асеев,

А милый, насиженный Льгов.

Буй тур, Симеон с Карионом,

Сильвестр, что замучен 

 уродом

За страсть не к нему 

обращенным –

К сестре ненавидимой! – одам.

И Хармс, что, как Гоголь, 

страшился

Не то что куском 

 подавиться –

На улицу выйти! – лишился

И жизни в тюремной больнице,

Вернувшись домой на Морскую,

На Мойку, на Троицкий мост,

Где, черепом пыльным тоскуя,

Сам-друг Велимир на погост

Низвергнется с Лобного 

места,

И первых дождется побед

Щигровского Гамлет уезда

Над мценскою леди Макбет.