Укрощение строптивой

Артур С.Данто. Аналитическая философия истории. Перевод с английского А.Л. Никофорова и О.В. Гавришиной. Под редакцией Л.Б. Макеевой. - М.: Идея-Пресс, 2002, 292 с.

ПОЯВЛЕНИЕ русского перевода этой замечательной книги вряд ли будет встречено с большим энтузиазмом. И это очень жаль. Сегодня у нас, кажется, почти никто всерьез не считает, что простое увлечение историей должно быть оправдано с помощью каких-то особых высокозатратных мыслительных технологий. А книга американского философа Артура Данто принадлежит эпохе 60-80-х годов истекшего века - времени упорных "боев за историю", времени великих историологических концепций.

Историографию почти на всем протяжении ее существования преследовал комплекс неполноценности. Будучи древним и почтенным видом интеллектуального досуга, она лишь в начале XIX века стала преподаваться в университетах. Потом возникли проблемы с ее научным статусом. Философы (которые, собственно, и придумали ей эти проблемы) долго не могли найти достаточных аргументов, которые бы позволили уровнять в правах историографический и естественно-научный метод разыскания истины. С подачи Дильтея и неокантианцев Риккерта и Виндельбанда согласились было считать, что специфика историографии состоит в описании (а не в объяснении) уникальных событий прошлого. И все бы хорошо, но вскоре на арене появились два австрийских борца за чистоту единой научной методологии - Гемпель и Поппер. Они постарались доказать, что науки истории не существует, ибо настоящая наука не знает таких уникальных событий, которые нельзя было бы вывести из присущих ей универсальных законов. У историографии таких законов нет, а описание без объяснения не имеет никакой силы.

После этого философы еще лет двадцать ломали головы над тем, что им делать с историографией. Никто особенно не сомневался, что заниматься ею достойно и полезно. Но как быть с уникальными и неповторимыми событиями? Ведь если мы не столь великодушны, чтобы позволить историку воспользоваться машиной времени и исповедать героев прошлого непосредственно в тот момент, когда они совершают свои выдающиеся деяния, как можно бы быть уверенным в том, что его описание обладает хоть каким-то правдоподобием?

Артур Данто был первым, кто подсказал простой выход из этого мыслительного тупика. В распоряжении историка, говорит он, есть инструмент посерьезнее любой машины времени - это само историческое повествование, или нарратив. Благодаря ему историк имеет возможность видеть события прошлого лучше, чем они были видны их непосредственным участникам и очевидцам. Историк может сказать: "В 1715 году родился автор "Племянника Рамо". Вряд ли мадам Дидро или кто-нибудь из тех, кто принимал у нее роды, осмелился бы произнести такое в том достопамятном году. Самое замечательное свойство нарратива состоит в том, что он не только описывает, но и объясняет одни прошлые события с точки зрения других прошлых событий, которые по отношению к первым являются будущими. Таким образом, будущее делает прошлое познаваемым, но познаваемым неполностью. Почему? Просто потому, что полное описание прошлого предполагало бы полное описание будущего, а создавать исторические нарративы способно только конечное человеческое существо. Поэтому даже если сам Господь Бог захотел бы написать всемирную историю или составить мемуар о первых шести днях творения, мы все равно нашли бы, в чем усомниться и что добавить от себя.

Данто - аккуратный и умеренный релятивист. Он нигде не говорит о том, что история существует только в головах историков. Мир возник не пять минут назад. А историю событий нельзя написать до того, как они совершились. Нарратив в его философии еще не превратился в ту форму относительно свободного отношения к реальному прошлому, какой он стал в работах Хейдена Уайта. Для Данто повествование есть прежде всего схема организации исторического знания, которая, по его мнению, ничуть не хуже строгих научных схем: "История не в большей и не в меньшей степени испытывает воздействие релятивизирующих факторов, чем наука┘ Различие между историей и наукой состоит не в том, что история использует, а наука не использует организующих схем, выходящих за пределы данного. Их использует и та и другая. Разница заключается в том, какого вида организующие схемы они используют. История рассказывает истории".