Максим Петров Метаморфозы творческого Я художника./ Отв. ред. О.Кривцун. - М. Памятники исторической мысли, 2005, 376 с.
"Есть красота, что древним неизвестна┘" Этой фразой Бодлера можно обозначить исследовательский интерес авторского коллектива, обратившегося к изучению лабиринтов и превращений художнического Я в искусстве ХХ века, столь безвозвратно отчалившего от классических приемов творчества. Выход под эгидой Института теории и истории изобразительных искусств коллективной монографии, посвященной различным аспектам созидающего ego художника, можно считать одной из заметных побед современного отечественного искусствознания: из ряда тех событий, что робко позволяют надеяться на существование в нынешней России науки об искусстве, а главное - интеллектуалов, в это искусство влюбленных.
Книга возникла на стыке усилий ведущих московских и петербургских специалистов, представленных в коллективной монографии семнадцатью оригинальными главами, цель у которых одна: понять сложные парадоксы творческого сознания. Как, почему и руководствуясь какими импульсами, художники в разные исторические эпохи создавали и продолжают сегодня создавать свои неповторимые, уникальные произведения. Все материалы книги сгруппированы в четыре тематических раздела: исследование философско-психологических основ художественного творчества; внутренний мир мастера; рождение нового художественного видения в "переломные" культурные периоды; наконец, автопортрет в творчестве корифеев XX столетия как способ самоидентификации авторского Я. В предисловии к книге О.А. Кривцун, ответственный редактор и автор ключевой статьи "Творческий процесс как потенцирование многомерного Я художника", таким образом формулирует основную идею: "Я художника никогда не бывает окончательно завершено. Чем крупнее художник - тем больше можно наблюдать в его Я избыток Другого: потребность, углубляясь в своем поиске извлекать и претворять в последующих произведениях новые и новые измерения и свойства своего Я". Следовательно, перед искусствоведами и культурологами постоянно открываются все новые горизонты изучения граней авторского воображения, а также фигур, ознаменовавших рождение новых типов письма, обозначивших перелом в понимании смысла и предназначения искусства в культуре новейшего времени.
"Нерв" книги задан экспозицией центральных проблем творчества, неизменно будоражащих зрителей и читателей: почему гладкая, безоблачная и уравновешенная жизнь художника редко порождает экстремальные взлеты в творчестве? И почему трагедийность и внутренняя конфликтность сознания, нередко угрожающая жизни, ознаменовывается невиданными вспышками творческих озарений, подлинными художественными открытиями? "Чтобы быть художником слова, надо, чтобы было свойственно высоко подниматься и низко падать", - делает запись в дневнике Толстой. "Художник должен быть немного (а может быть, и много) дикарем. Искусство, мирно сожительствующее с прогрессом, цивилизацией, - ремесло", - множит число творческих парадоксов Блок.
Интимное самораскрытие авторского Я в творчестве было всегда. Отчего же в новейших художественных практиках оно столь прямолинейно, порой перерастает в эксгибиционизм? Несут ли такого рода произведения затаенную символику, постигаемый через годы культурный код или же годятся лишь для сиюминутного высказывания, для дотошной фиксации собственного невроза в универсальной манере "театра.doc"? Многообразие ракурсов, затронутых в книге, позволяет найти для себя интересные наблюдения и ответы как искушенному читателю, так и любознательному неофиту, завороженному парадоксами творческого сознания.
Вполне естественной представляется связь примерно половины глав книги с проблемами художественного бытия конца XIX - начала XX века: времени, ставшего точкой возникновения современного искусства как такового. В эти годы появляются целые "сгустки" уникальных художественных теорий и практик, связанных с именами П.Сезанна, П.Пикассо, А.Модильяни, А.Матисса, М.Дюшана, во многом черпающих воодушевление в психоаналитических интерпретациях авторского Я (З.Фрейд, К.Юнг), в авангардных экзистенциальных теориях (С.Киркегор, Х.Ортега-и-Гассет, М.Унамуно) и других. Предугадавшие и предопределившие крах классического искусства, эти персоналии традиционно привлекают к себе внимание исследователей.
Утрата произведениями искусства своей ауры, отмеченная немецким философом Вальтером Беньямином в 1930-е годы, расцвет кинематографа, а затем аудио- и видеотехнологий послали творческой индивидуальности новые импульсы и новый вызов. Именно к этим проблемам обращаются в своих статьях О.В. Аронсон, размышляющий о призрачности самого понятия "произведение искусства"; О.В. Беспалов, обнаруживающий два важнейших лика современного искусства - культурный и мистериальный и метко оперирующий понятием "человек мерцающий"; А.К. Якимович, тщательно прослеживающий опосредованное влияние массовых стереотипов на сознание современного художника, А.А. Курбановский, вскрывающий эволюцию самой природы телесности в искусстве, связанную с обретением нами новых приемов "аккомодации" культурного зрения.
Вполне позитивное впечатление оставляет по прочтении ряд статей сборника, подкупающих обширной фактологией и богатством охваченного материала. На этом фоне по меньшей мере интригует статья известного искусствоведа Б.М. Бернштейна, как всегда, построившего свой текст (о новом понимании уникальности художника как неоспоримой ценности) с опорой на многочисленные сочинения античных авторов: Ксенократа, Диогена Лаэртского, Плиния Старшего, а также на знаменитого биографа эпохи Ренессанса Джорджо Вазари. Особенностью стиля Бернштейна является его умение "держать" внимание читателя от первой до последней строки, что отнюдь не маловажно при создании серьезного текста. Столь же захватывающей и органичной выглядит глава О.В. Калугиной, посвященная "измененным состояниям сознания", которые затягивают художника в моменты творчества. К таким состояниям автор относит многочисленные и труднообъяснимые иррациональные порывы: экстаз, молитву, откровение, внутренний голос и т.д. Образ художника, способного к самопревышению, выходящего за пределы своего Я, не менее привлекателен, чем образ художника, творящего "холодной, вдумчивой головой".
Необычны и заслуживают положительной оценки статьи, рассказывающие о проблемах "андрогинизирующего сознания" (И.А. Едошина) или об истоках формотворчества в сфере моды (Р.М. Кирсанова). Все это попытки действительного проникновения в философию творческого акта и постижения его составляющих, оформленные цельно и притягательно.
Немного отчужденно на общем благоприятном фоне прочитывается глава Н.А. Хренова, в которой автор пишет о своеобразии творчества поэтов-символистов, отыскивая прежде всего его "маргинальные стороны". К "маргинальным" оказываются отнесены мотивы "дороги" и "распутья", на которых находится лирический герой Бодлера, Рембо, Блока, Бальмонта, Брюсова, не зная, в какую сторону двигаться дальше. Конечно же, мотив растерянности, необходимости делать выбор - особенность не только поэзии символистов, но и вообще всей мировой поэзии. Несколько смущают рассуждения автора о "маргинальном" метафизическом бунте, обнаруживающемся в символистских произведениях, и его соотнесение с собственными религиозными устремлениями поэтов-символистов, что, вероятно, не совсем обоснованно. Тем не менее в финале статьи автор верно замечает, что именно крушение чувства устойчивости бытия с актуализацией его метафизических, иррациональных основ становится предпосылкой возникновения поэзии символизма. И с этим нельзя не согласиться.
Внимательно прочитав все главы, впрочем, задающие нам больше вопросов, чем предлагающие ответов, закрываешь книгу с одновременным чувством наслаждения и досады. Впечатляет сложная панорама художнических рефлексий, наполненных несгибаемой волей, отчаянием, триумфом, жертвенностью и самоотречением. Досадуешь на то, что полученные читателем импульсы, приближающие к потаенным сполохам творческого сознания, не отпускают, будоражат воображение, взыскуют к бесконечности┘ Хочется продолжения диалога. Пусть авторы книги воспринимают это как поручение.
