Иван Аксенов Павел Горгулов. Коммуникационная теория безвластия – М.: Гилея, 2005, 142 с.
Издательская деятельность Сергея Кудрявцева, психолога-конфликтолога по образованию, сосредоточена на русском авангарде и леворадикальной литературе. Несколько лет назад он выступил с собственным литературным проектом «Вариант Горгулова» – книгой-коллажем, составленным из газетных выдержек. Речь там идет о некой «темной личности» – Павле Горгулове, эмигранте, литераторе, враче-гинекологе и убийце французского президента Поля Думера.
Недавно в издательстве «Гилея» под фамилией Горгулова вышла книга «Коммуникационная теория безвластия», в предисловии к которой читаем: «Многоуважаемый Сергей Владимирович! Вы, вероятно, будете очень удивлены и скорее всего решите, что это розыгрыш или злонамеренный обман. Потому что письмо к Вам подписано именем того самого казака, автора «Тайной жизни скифов» и героя Вашего «романа из газет». Вы, конечно, сочтете невозможным, чтобы убитый в 1932 году человек спустя много лет собственноручно написал письмо. Даже если он каким-то чудом остался жив (как предполагали некоторые дотошные газетчики), решите Вы, то до сегодняшнего дня он бы все равно не дотянул».
Чудесно спасшийся Горгулов, от которого осталась одна лишь «голова профессора Доуэля», отрубленная парижской гильотиной, присылает издателю свою рукопись. Эту непритязательную мистификацию можно интерпретировать по-разному. С одной стороны, Кудрявцев отстраняется от текста как бы по инерции, как профессиональный издатель. Надевая маску Горгулова, он добивается и дополнительной окраски текста (все-таки «темная личность»), и снижающего эффекта, ведь сейчас не очень просто создать «пафосный» текст вроде «Общества зрелища» Ги Дебора, а зазор между автором и маской способствует адекватному восприятию. С другой стороны, отчасти такой ход можно посчитать приложением идей книги на практике.
Первая глава начинается так: «Все очень просто. Нормальное течение общественной жизни заключается в том, что одни люди являются хозяевами других, – добровольно ли это рабство или принудительно, распространяется ли оно на частную жизнь или на коллективные судьбы, касается ли оно труда, времени, поступков или чувств, помыслов и желаний людей. Я отчетливо понимаю и хочу донести свое понимание до читателей: отношения господства-подчинения, складывавшиеся тысячелетиями, меняли свои источники, символику, форму, фрагменты, но оставались по своей сути теми же, представляя собой незыблемые основы любой цивилизации. <┘> Если общество столь постоянно в подобной характеристике, то не лучше ли, не принимая ее всем своим разумом, стремиться стереть такое общество с лица Земли? Нет, я хочу изменить общество».
Обратите внимание на то, что это не классовый подход, а чисто гегелевская диалектика рабства-господства. Никакая демократия, особенно современная, не может сделать людей равными друг другу, все равно какая-то часть будет «равнее», будет создавать смыслы и знаки, подавляя и «утилизируя» индивидуальность. И никакая революция ничего не изменит, ведь любая, даже самая радикальная трансформация существующего строя моментально влечет за собой иерархизацию, при которой, грубо говоря, люди снизу занимают примерно те же, недавно освободившиеся места наверху. На примере Октябрьской революции хорошо видно, что такое положение дел может обернуться куда более жестким диктатом, чем тот, с которым боролись революционеры. То есть любое противостояние системе оборачивается признанием этой системы и упрочением ее. Где же выход?
«В любом обществе большое значение придается оппозиции «порядок–беспорядок». Противопоставление этих двух миров носит характер борьбы добра и зла. Начиная с самых древних времен зло неизменно отождествляется с беспорядком, с разнообразными иррациональными силами, с нарушением покоя и гармонии, в которых должны пребывать человек, природа и общество вообще. В соответствии с этим порядок, означающий меру, норму, структуру, иерархию, рассматривался как атрибут и цель божественного, беспорядок же – как принадлежность сатанинских сил, стремящихся ввергнуть существующее в хаос, в пустоту, в Ничто». Таким образом, власть иерархии почти безгранична. В качестве противовеса ей можно предложить только «знак неопределенности». «В неопределенности, производимой человеком, неизбежно присутствует другой, неизвестный тип порядка, по крайней мере если не присутствует, то ищется другими в силу стремления сознания к упорядочению явлений. Понятия абсурда и формулирования его правил трудно избежать, как невозможно или почти невозможно предотвратить использование ярлыка ненормальности, но чем это так уж может навредить? В русской сказке героя неопределенно ориентируют: «Поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что», а он отправляется и приносит Жар-птицу. Разве плохо?» Конечно же, хорошо. Оружие против тоталитаризма любой иерархии – неопределенный знак, абсурд, неадекватное поведение.
Можно привести такой пример. Допустим, к вам домой приходят несколько мужчин в форме и спрашивают, поддерживаете ли вы существующий режим. Ответ «Нет, не поддерживаю» мало чем отличается от ответа «Да, поддерживаю», тем самым вы ставите себя в не вами придуманную и заранее негативную систему координат. Зато абсурдный ответ на подобный вопрос («Кальмар – мангал, товарищ начальник» или вроде этого) сразу рушит все рамки процесса коммуникации: от вас получают совсем не то, чего ожидали, и не могут соответствующе отреагировать. На более широком уровне, по задумке автора, это должно привести к ликвидации системы в целом.
Относиться к этой концепции (повторим, сниженной образом гинеколога-убийцы Горгулова) можно по-разному, но факт, что в ней есть рациональное зерно, неоспорим. Лучшим доказательством тому могут служить произведения авангардистов, к которым часто обращается автор. Действительно, любые стихи того же Хармса, хотя бы про Ивана Топорышкина и пуделя, перепрыгнувшего забор, несмотря на очевидную абсурдность, ни у кого не вызывают вопросов – зачем и о чем они, в то время как другие советские стихи для детей (про Ленина и пионеров) кажутся сейчас куда более бредовыми и непонятными – соответственно ситуации, их породившей.
Одним словом, система – плохо, анархия – мама известно чего. Под знамя «кальмара – мангала» становись!..
