Не про отца

Туре Гамсун. Спустя вечность. Автобиография. Пер. с норв. Л.Горлиной. – М.: Б.С.Г.-ПРЕСС, 2006, 465 с. (Круг жизни)

Туре Гамсун – тень, которая неизбежно встает на пути всякого исследователя творчества его отца, Кнута Гамсуна. Особенно на пути отечественных исследователей, не избалованных разнообразием материалов (книга «Кнут Гамсун – мой отец» того же Туре Гамсуна на русском вышла лишь в 1999 году, это едва ли не единственный авторитетный источник биографических сведений о писателе).

Туре, унаследовав от отца литературное дарование, предпочел ему живопись, и именно в качестве художника вошел в историю современного искусства Норвегии и Германии. Однако способность к медленным, северным (холодноватым и отстраненным до ощущения радостного безразличия) описаниям природы, характеров и случаев из жизни позволяет видеть в нем и прозаика. А кто скажет, что биографический и автобиографический с позволения сказать «дискурс» не дело прозы, тот пускай прочтет том воспоминаний Туре – книгу, которую можно обозначить не жанром, но датами жизни ее автора: 1912–1995. Прочтет и передумает.

Память младшего Гамсуна выбирает из истории собственной семьи и континентальной Европы, где Туре в 1940-х служил «советником по вопросам планируемых изменений в существующих ныне учреждениях норвежского искусства», донельзя второстепенные подробности. Будь то хромота Геббельса или букинистические лавки Берлина со старинными картами работы Домье и Гаварни; неразговорчивость позирующего художнику Гауптмана или потрясающий эпизод с авантюристом-коммивояжером в обуви сорок седьмого размера, на манер гоголевского Хлестакова посетившего Эурдал, где еще юный Туре оканчивал школу.

Одна из основных мыслей Туре – мысль о временности всего окружающего. И если стоицизм Кнута Гамсуна был романтическим – будто оставалась надежда на завершающий любое страдание танец красоты, – то стоицизм Туре реалистичен, безвыходен и конечен. А красота неэкономно и богато разлита по капле в каждой минуте прожитого.

И необъятный двор Нёрхолма, усадьбы Гамсунов, куда по ходу повествования неизменно возвращается Туре, разрастается до размеров вселенной, более века сберегаемой отцом и сыном, а ныне – их духом.