Ольга Бала Ролан Барт. Сад, Фурье, Лойола/ Пер. с франц. Б.М. Скуратова. – М.: Праксис, 2007. – 256 с. (Культурная политика).
Это лишь кажется, что между основателем ордена иезуитов Игнатием Лойолой, скандальным беллетристом Донасьеном Альфонсом Франсуа де Садом и творцом социалистической утопии Франсуа Мари Шарлем Фурье нет ничего общего. Французский вольнодумец и мифоборец Ролан Барт выстраивает их всех в единую линию: каждый представляет одну из смысловых доминант европейского мира. У Сада – это официальная мораль, с которой ему не было бы так сладко экспериментировать, не понимай он важности ее для современников; у Лойолы – католицизм, у Фурье – социализм. А вместе они представляют четвертую доминанту – поглубже первых трех: пафос рационального упорядочивания мира.
Все они – утописты: изобретатели техник систематизации реальности ради ее совершенствования. В этом смысле Барту неважно, кто получается в итоге: правильный католик, совершенный гражданин или идеальный субъект наслаждения: над выделкой каждого трудится механизм по переработке данного в должное. Под разными поверхностями – «одно и то же классификационное сладострастие».
То, что делает Барт, – часть работы освобождения европейского интеллектуала, а за ним и человека вообще из-под власти условностей европейской традиции отношения к миру. Затем они и толкуются не как естественные данности, а как языки. Барт изобличает своих героев как основателей языков описания мира, прибегавших, по сути, к одним и тем же операциям: самоизоляции; разделению живой реальности на знаки и их упорядочению.
Каждый из языков – некоторое «сделай сам». Сам доставь себе наслаждение, сам войди в подлинные отношения с Богом, сам освободись от нерациональной общественной жизни. Главное – делай все по правилам. (Еще одна отличительная черта Нового времени: закрепощение человека руками его самого, по его выбору – и именем свободы.)
Чтобы сформировать человека, показывает Барт, надо выстроить для него язык. А тот – руками самого человека – доделает остальное.
Если описать нечто как систему условных знаков, из-под ее власти можно выйти. Хотя бы – чтобы тут же вступить во власть другого языка. Но условность обоих будет прочувствована, и после этого уже ни один язык не сможет – по идее – владеть тобой вполне. В отношениях с разного рода идеологиями и предписаниями, как «надо» жить, – очень полезно.
Увы, человеку иной раз надо, чтобы что-то владело им безусловно. Чтобы некий язык давал ему единственно надежное описание реальности. Начатая на заре Нового времени работа освобождения, определив основные его черты, влечет за собой и работу закрепощения – неустранимую ее оборотную сторону. Она породила невиданное количество агрессивных идеологий. И когда работа закрепощения по культурному объему возобладает над работой освобождения – тогда Новое время и кончится. Или уже кончается?
