Фарида Садыкова
В искусствах ничего не уходит в прошлое, но занимает новую, более скромную нишу...
В.Верещагин. Развалины театра в Чугучаке. 1869–1870. ГТГ, Москва
Нина Ростова. Немое кино и театр. Параллели и пересечения. – М.: Аспект Пресс, 2007. – 166 с.
На тему, обозначенную в названии этой книги, сказано и написано много и многими. Казалось бы, тут уж ничего не прибавить и не убавить. Однако в выработанных пластах искусствоведческой породы встречаются, оказывается, весомые самородки. Всё решают свежий взгляд, новые точки зрения.
Кто не знает, что отечественный кинематограф рождался под крылом театра? В год столетия нашего экранного искусства об этом неустанно напоминают нам СМИ, выставки, ученые трактаты. Но дело не так просто. С помощью образов, заимствованных из наук, более положительных, чем эстетика, кандидат искусствоведческих наук Нина Ростова точнее рисует картину взаимоотношений искусств.
Кино так же не произошло от театра, как человек – от обезьяны. Послушайте специалистов-биологов. Они вам объяснят, что на путях эволюции современный человек и современная обезьяна, быть может, имели общего предка. Примерно так же, по Ростовой, у современных экрана и сцены выявляются общие предки – в русле художественных традиций, идущих от древности.
Другой пример. Автомобиль начался с того, что из кареты выпрягли лошадей и снабдили ее бензиновым моторчиком. Этот курьезный опыт не сулил вначале глобальной победы нового средства передвижения. То же и с кинематографом. Техническое средство фиксации сценического действа еще не предполагало рождения нового искусства. Что потом получилось, мы знаем.
Ростова – не экстремист. Она вовсе не видит в современном театре пресловутую «карету прошлого». На многих страницах она доказывает, что в искусствах ничего не уходит в прошлое. Свершившиеся на наших глазах переходы от кино к телевидению, а от телевидения к видео и интернету очень напоминают по модели взаимоотношения театра и кино 100 лет назад. Старшие искусства остаются, но занимают новую, более скромную нишу в зрительских пристрастиях.
В короткой рецензии невозможно рассказать, как под пером Ростовой актуально «звучат» основные идеи Станиславского и Мейерхольда, Марджанишвили и Леся Курбаса, Эйзенштейна и Кулешова, Вертова и Пудовкина. Но один характерный пример я бы привела. Он взят автором из дневника Мейерхольда. На репетиции «Чайки» Чехову сказали, что за сценой будут квакать лягушки, трещать стрекозы, лаять собаки.
– Зачем это? – недовольным голосом спрашивает Антон Павлович.
– Реально┘
– Реально, – повторяет А.П., усмехнувшись. – Сцена – искусство. У Крамского есть одна жанровая картина, на которой великолепно изображены лица. Что если на одном из лиц вырезать нарисованный нос и вставить живой? Нос «реальный», а картина-то испорчена.
Всего несколько строк из классики (Крамской, Мейерхольд, Чехов) избавляют автора (и читателя!) от многословных рассуждений о соотношении реальности и условности в театре и кино.
Именно так написана вся книга. Автор счастливо избегает тяжеловесных «измов», обращается к самому широкому кругу читателей. Об искусстве Ростова рассказывает языком самого искусства. Легко и образно.
