Аркадий Драгомощенко I. Земную жизнь
Вспомнил о нем неожиданно (далее пишется, как читается): в Гельсинфорсе на пирсе.
Точно в кристаллах матрицы: Алексей Парщиков, Иван Жданов, Надя Кондакова, но с другой стороны, промозглым вечером накануне отплытия в Швецию, где предстояло читать в академии.
Тогда мы увлекались сложением виршей. Сеял дождь и подозрительный малаец из кафе впивался глазами в бутылку водки в мокрой газете. Он не хотел терять вида на жительство. Газета была местной. Мы не хотели быть трезвыми. Тогда никто не хотел быть трезвым, хотя пить в стране, откуда мы прибыли, особо было нечего. Голландский картофельный спирт + вода. К шести утра первая игла фьордов введет в мозг дозу реальности. Потом Борис Кузьминский поставит беседу с Бьеркегреном в "Сегодня", а спустя множество лет, сидя на причале, я пойму, что ничего этого в помине как бы и не было. Они безмолвны в той же мере, как и сны, повторяющие другие, где всплывают еще какие-то, и - пошло-поехало. Мастера сюжета живут на другой улице.
Но о каком сюжете может идти речь?
О том, в котором зимним утром раздастся дверной звонок, и Парщиков в кучерском армяке, петлюровской шапке и унтах, дыша туманами, взойдет в переднюю. Рука крупным планом. В ней слепая ксерокопия "Памятки начинающему тасентоведу" Колошина, книги окончательной классификации мира. Так в чем же дело? Надо полагать, виной тому смущение. На передней этикетке вина: Frontera, 1999 - by Concha u Toro. Может быть, я чего-то не понимаю? Причем непонимание загадочным образом распространяется и на поведение парома Cinderella. Стоит как вкопанный. Отмечу одно - сюжет возникает в искривленном пространстве, где понятие скорости изменяется радикальным образом. Я говорю о повторениях, совпадающих друг с другом. Парщиков - о том, что сейчас его привлекает прямое время, его интересует дефицит времени, которое имеет начало и конец. Круговые времена его обескураживают. Меня нет. Море отнюдь не настаивает на том, чтобы его слушали. Подчас распознать повторения невозможно, хотя существуют ложные, о чем в другой раз. В этот - существенней отметить тот факт, что судьба оставила меня на причале не столько по причине сомнительного желания написать предыдущие фразы, сколько потому, что Юкка Маллиннен пригласил на чтение.
Слушать себя на языке тысячи "с" и радужной гласной куда как странно. Но возможно. Каждый раз финский язык являет природу тотальной фонетической сериальности. Какой космический Кейдж создал его? В каких музеях этот язык будет видеть сны, когда нас не будет? Фонтан за Домом писателей в Хельсинки бил гипсовой радостью советской жизни. В доме пахло немытым Чеховым и сырым солнцем. Пространство речи, перетекая из акустической раковины в отражения отражений, открывало иную природу.
2. Юкка Малинен
На закате следующего дня я сказал:
- Юкка, ты разъезжаешь по деревням на каменном велосипеде и помнишь времена, когда был ефрейтором артиллерии. Задолго до того ты носил бороду, пел блюзы в порту, был накоротке с Че, Мао и знал тайны переустройства мира. Ты перевел на финский Гоголя, Евгения Попова, Мухаммада Солиха, Парщикова и Жданова. Ты привозил в Питер художников, которые живьем ели котов. Казалось бы, пейзаж пуст. Или же есть все-таки больше того, что мы имеем в результате?
- Иногда кажется, - сказал Юкка, - жизнь неизменна, как детство. А иногда все осыпается как в решето и образует узоры, которые ты никогда не видел, или о которых забыл.
- Превратности, - сказал я. - Конечно, сегодня ты член правления Penn Club"a, но дело не в этом. Меня интересует другое: ушло ли "все", или образовало твой новый душевный состав?
- Человеку приходится вступать в реку два раза, - ответил Юкка Маллинен.
Было выкурено 3 сигареты. Прошли восемь судов. В этот день 1859 года неподалеку отсюда умер Ганс Христиан Андерсен. Он написал 168 сказок. Пролетел 1 вертолет.
- А если ты спрашиваешь о trends, моде┘ на пальцах не показать. Надо искать какую-то новую философию. Все эти виртуальные и компьютерные заморочки надоели. Есть еще страшилки, детективы. Вроде и все. В самом деле, у нас сегодня модно ругать монополии, массмедиа. А молодежь уже нашла новую забаву. Не сказал бы, что я против глобализма. Приятно, конечно - идут люди, дерутся с ментами. Это - мое. Это - добрые старые времена. Причем, до конца не понять, какую роль играют те, кто идет на новые баррикады. В этом контексте они оказались не аналитиками, не субъектами, а объектами. В 50-е мы попали в эйфорию языка. В 60-е - пытались найти мир вне формул. Но ведь мы тоже были объектами различных манипуляций, как, например, ваши "диссиденты". Но как бы то ни было человек все равно сидит в тюрьме. У него нет лишнего куска хлеба, нет лишнего кубического сантиметра воздуха, у него нет трубы, на которой он бы сыграл. Человек постоянно переходит какие-то границы, а потом оказывается, что дело далеко не в границах и даже не в переходе.
3. Алексей Парщиков
За месяц, в Петербурге, я спросил о другом:
- Помнишь, как зимой в шесть утра ты привез книгу Калошина? Наверное, он поэт. Круг замкнулся. Ты опять здесь. Как путник арифметики. Глава первая - он жил в Полтаве. Глава вторая - жил в Москве. И Кельн.
Мы говорили о многом. И в конце я спросил:
- Но сны, Леша, какие сны видим мы в эту жару, здесь?
- Мне все время снятся верхние слои атмосферы. Я не люблю горы. Что-то не получилось у меня с горами. Я люблю все, что между небом и землей. В современном техномире, как ни странно, я нашел очень интересную для меня фигуру, парящую между небом и землей, а именно - дирижабль. Это были левиафаны небес - граф Цеппелин, Гинденбург. Конец их печален, несмотря на шампанское, бильярдные столы, букеты роз, бинокли Цейсса, платья от Коко и прочее. Алмазы воздуха величиной с отель Ритц. Но сегодня новые технологии вновь возвращают нас к идее дирижабля. Смысл в том, что дирижабль, висящий на высоте 11 тысяч метров, находится над облаками. Он обслуживает пятисотмильную зону. Это - висящий сервер, узел.
И я задумываюсь, не посвятить ли остаток жизни делу дирижаблей, небесному интернету. Хотя какое мне дело до истории, - на самом деле я ищу женщину, которая могла бы остановить солнце и таким образом овладеть дирижаблем на солярных батареях.
Я думаю, что женщины в силу своей разомкнутости способны в новом мире найти иные источники магии, которая принудит анархию отступить.
Санкт-Петербург
