Санджар Янышев Аркадий Штыпель. В гостях у Евклида: стихотворения. - М.: Журнал поэзии "Арион", 2002, 96 с.
А ВОТ "дар осторожный и глухой" тут вовсе не при чем. Есть полнота бытия, позволенная, быть может, лишь поэзии. Такой поэзии. Рожденной из ореховоглазых крылышек и травяных телец, из рыльц, бархоток, хоботков, из лавандово-вербно-вербенового воздуха и отважной сажи детства. Из разнородных элементов - порой, быть может, не вполне долюбливающих друг друга там, в потусторонней яви, но примиренных здесь снотворческим актом далеко ведущей речи. "О Пушкине, о шубе, о любви..."
Поэт-Штыпель (так почему-то сказалось) дебютировал, мягко говоря, не рано; данная (изящная, цвета вечерней пыли) книжка - первая в послужном списке 58-летнего стихотворца. Стихи в ней не датированы, однако - так ли нужны эти самые вехи? Иной раз поэты помечают ими свои ранние вирши, которых немного стесняются, а выкинуть почему-либо - жалеют. "Зачем-то ведь она родилась!" - сказала Фаина Раневская о плохо прожаренной курице.
Аркадий Штыпель, если прибегнуть к цветаевской мифологии, "поэт без истории". Кажется, творческое становление ему не потребовалось. Сущность поэтики Штыпеля предшествовала собственно существованию (вот он, экзистенциалистский пафос, куда же теперь без него-то!) - положенная в основу порода изначально содержала в себе все чувственные компоненты будущих начатков. Возможно, понадобился резец или мелкая шкурка - снять верхний слой. Получившаяся опилка-стружка отдавала смолистой хвоей и листвой Б.Л.П., сгущенным воздухом О.Э.М., выпукло-филоновской "галантерейностью" раннего Н.А.З. (и вообще обэриутов):
Давайте ж под приязненной
луной
прогуливаться не спеша,
любезная кузина.
К чему, к чему гадать, чьей
склеена слюной
плащом сползающая глина?
"Инстинктом чужого" поэт-Штыпель награжден вполне. Впрочем, чаще всего, когда инстинкт этот не явлен нарочно, застрявшие в ноздрях чужие ароматы - не после, а скорее пред-вкусие. Аркадий Штыпель по-хорошему архаичен и дремуч, что отнюдь не случаем явлено в корнесловии и детском звукоупоении: некто "недостовернодостоевский" подмигивает "нерасторопнозимней" Психее висящей под "гипсоглазым" куполом.
Почерк поэта размашист (не только в фигуральном смысле: я видел как он пишет). Однако в стихах его нет беспардонного молодечества, разухаба и панталыка. Он подчас самым неожиданным образом точен, даже когда поэтическая рефлексия заставляет баловство рифмой сравнить с дневной любовью.
Есть - богатство словаря, сравнимое с изысканно-обалденной речью Георгия Оболдуева или оригинальными заговорами замечательного переводчика скальдов, недооцененного даже по смерти Сергея Петрова.
Есть - роскошь читать эти стихи вслух, возвращая породившим их стихиям как "мумузыку" первопричин. Или перечитывать - многажды - про себя.
Ибо: "возможность мысли - вот что нас томит..."
Корова языком
Корова языком слизнула
лето,
Корова языком слизнула
хату,
слизнула сине море -
хватит соли
на слезы кареглазые
коровьи.
(Степное солнышко
в межбровье,
худоходящее пред Богом...)
О, ковырни еще корявым
рогом,
еще копни натоптанным
копытом,
копна - налево, облако -
направо,
уж как густа мумузыка
коровья,
ей, сиротине, слава
не потрава,
под жухлой шкурой тулово
кроваво,
кость сахарна.
