Ксения Рагозина. Давенпорт Г. Изобретение фотографии в Толедо: Рассказы / Пер. с англ.; Сост., коммент. М.Немцова и Д.Волчека; Послесл. М.Немцова. - СПб.: Амфора, 2002, 503 с.
На пустую птичью клетку можно навалить сколько угодно энциклопедий и еще какое-то количество полновесных классических томов. И она не расплющится и не деформируется: за счет своей конструкции. Подобная металлическая конструкция - в основе старых американских небоскребов. Мне до недавнего времени казалось, что как раз таким образом устроена и американская литература. Как я была неправа!
"Вашингтон Ирвинг нисколько не романтизирует, когда описывает Нью-Йорк таким же выдержанным и закаленным временем, как Амстердам. Видите ли, сама земля эта древняя, и первые американцы, подобно московитам и финнам, строили дома из дерева. Эти ранние строения - братья ковчега. Мы не прихватили с собой таланта поддерживать непрерывность вещей, поэтому деревенька в Каролинах выглядит на тысячу лет старше французской деревеньки, построенной во времена Монтеня".
Один из сборников художественной публицистики Гая Давенпорта назывался "География воображения": рассказчик историй - это, возможно, следопыт, ищущий полный план Вселенной, составленный Господом Богом. Есть неподвижные звезды - писатели, философы, поэты, авиаторы, автогонщики, фотографы, великие князья, физики, - на эти звезды можно ориентироваться в пути. Что составляет известную трудность при чтении Давенпорта. Чтение обещает чудеса на каждой странице, но, переворачивая эти страницы, палец приходится постоянно держать на примечаниях.
Кроме всего прочего, сборник Давенпорта обещает встать в ряд тех книг, что стыдно не прочесть. Мы вообще сейчас увлечены такими словно бы "в процессе строительства" писателями, такими "бездомными" авторами, каким является Давенпорт. Теми, что словно бы незаконно вломились в литературу - и со своим распадающимся и вновь собранным временем, и со своей зыбкой географией, какой-то искаженной в литературном зазеркалье: неяпонские японцы, европейские канадцы, русские буддисты, стареющие киберхиппи и собиратели американской литературы по сусекам европейской. "Прошлое - сейчас; его невидимость - это наша слепота, а не его отсутствие", - говорит Давенпорт. Может порой помститься, что такой писатель видит Большую Литературу, словно город, в котором, если он и не знает кого-нибудь лично, всегда есть возможность справиться о незнакомце или напроситься на свидание. И все - свои. И все - чужие и постоянно меняют очертания, а городские улицы могут привести куда угодно и к кому угодно.
Давенпорт, конечно, пишет по-английски, с английского его и переводили Волчек и Немцов. Так почему же за текстом по-русски ощущается некий общий язык? Литературное эсперанто, возможно, на котором легко представить себе вещание в начале века с Тур Эффель:
"┘а мой малыш взбирается на башню
словно певец разучивая гамму
до ре ми фа соль ля си до┘"
