Егор Радов Игорь Яркевич. Я думаю, что наконец после конца советской власти мы получили нового внятного врага. Раньше этим врагом была советская идеология - кондовая и тупая, одинаковая как в двадцатые годы, так и в восьмидесятые. Потом наступил момент, когда казалось, что враг разбит и четких координат у него нет; начала появляться новая идеология - такая государственная, классическая, достаточно размытая: эдакие сопли о новом возрождении России┘ Эта идеология, конечно, является нашим писательским врагом, но крайне слабым. Она легко пародируется и отбрасывается.
Егор Радов. Какой же серьезный враг сейчас появился?
И.Я. Сейчас у нас у всех - что у немецкого писателя, что у американского, что у русского - один общий враг: плохая культура. Резко коммерциализированная культура, которая имеет ярко выраженную дидактически-морализаторскую направленность. Это именно плохая культура, которая одинаково плоха во всем мире. У них - Пауло Коэльо, у нас - Дарья Донцова, разницы между ними я, в общем, не вижу никакой. Это - литература, которая могла бы быть хороша, если бы она не говорила о себе, что она - литература. Смысл в ней для нас один: чтобы огромное количество людей не разучилось читать по-русски. Все. Это - святая задача.
Е.Р. Это необходимо, но недостаточно.
И.Я. Это достаточно, но другой вопрос - на чем эти люди не забудут, как читать по-русски? На Донцовой, на Тургеневе, максимально адаптированном, или на заборе? Я, можно сказать, солидарен с Донцовой во всем, кроме одного: чтобы то, что она пишет, не называлось словом "литература". Или я - не писатель, или она - не писатель, третьего не дано, и мы не должны никого обманывать.
Е.Р. Тут важно вспомнить, что при советской власти у нас у всех - и у писателей, и у не-писателей - был один общий враг. Точнее, существовало такое явление: "мы и они". Были некие виртуальные "мы" - так или иначе не приемлющие ложь и фальшь власти, вожделеющие какой-то мифической подлинности, и были некие виртуальные "они" - этот советский мир принявшие и его обслуживавшие. В девяностых наступила непонятная размытость, смутное переходное время, и вот сейчас - исторически это совпало с приходом к власти Путина - я обнаруживаю, что вновь могу безошибочно, как когда-то, определить человека: он - "наш", или он - "не наш". Специфика России заключается в том, что этот общий враг - плохая культура - стал "нашим" общим врагом только сейчас, когда мы вошли, наконец, в остальной мир, где эта проблема существует уже давным-давно.
И.Я. Да, и поэтому там выработалось определенное внимание к "высокой", "классической" культуре - я говорю так, хотя считаю эти термины устаревшими. Тем не менее вместе с расцветом плохой культуры у нас возник чудовищный кризис этой "высокой" и "классической" культуры┘ "Нам" - как ты говоришь - нечего противопоставить "им". Нет настоящих университетов, практически нет внятной критики, внятного литературоведения┘ Когда я захожу в книжный магазин, мне хочется застрелиться от стыда за свою профессию или пойти в баню и выпить бутылку водки, поскольку начинается такая зеленая, чисто русская тоска┘ Когда я вижу книжки Акунина, Пелевина, при том, что я с Пелевиным, в общем, почему-то называюсь в одном ряду┘
Е.Р. Я не могу сказать про себя, что они меня настолько раздражают. Но наша задача состоит в том, чтобы настаивать на иерархии. Чтиво есть чтиво, и оно никогда не станет искусством. Да, Донцова, Дашкова и прочие - культура, неважно, хорошая или плохая, но не искусство. А культура, в конце концов, - все что угодно. Есть культура фаст-фуда, и против кока-колы я, собственно, ничего не имею...
И.Я. Для меня и "искусство" - устаревший термин┘ Но нам не придумали новых! И в России нет такого здравого отношения к плохой культуре, как, скажем, у Тарантино или у Родригеса, которые все это могут перемешать, переварить┘
Е.Р. Ну почему, тот же Сорокин┘
И.Я. Да, но это - не идеология, это - усилия отдельных людей.
Е.Р. Так будет всегда, потому что наших читателей всегда будет меньше читателей Марининой. Так, собственно, и возник "постмодернизм" - протянутая рука к читателю. Мало ведь кто может прочесть "Поминки по Финнегану", и появляется Умберто Эко, который захотел, чтобы массы его читали.
И.Я. Ты опять говоришь о "высокой" культуре, которая сейчас переживает чудовищный кризис. Нет - конец истории, конец литературы состоялся. Для меня это, в общем, хорошо, потому что это дало мне ту энергетику, которую я бы не получил. В этом я благодарен Донцовой, Дашковой, Марининой - они для меня четкий знак, с которым я могу работать. И это надолго.
Е.Р. Для меня этот знак тоже, наверное, скорее "плюс". Ощущаешь себя, как в Темные Века в раннее Средневековье: все забыто, и ничего еще не было. И говоришь, как будто в первый раз. Постмодернизм базировался на прошлой культуре, это было концом чего-то. Но сейчас я перед собой вижу некую заново девственную землю, куда можно опять вступить, сделав первый шаг. Или можно представить поле, за ночь покрытое свежим белым снегом, где хочется проложить первую неуклюжую лыжню. Неважно, что под тобой таких лыжней сотни, тысячи - ничего не видно, все замело.
И.Я. Я им благодарен за то, что они, как жабы после дождя, все вылезли наружу. И теперь их можно рассмотреть, раньше был дождь, что-то квакало, а что - непонятно, и эта непонятность пугала. И вдруг они все вылезли и сказали: здравствуйте, это мы - жабы. Видеть жабу неприятно и больно, но зато тебя не пугает неизвестность. Тут еще вечное проклятие - наша интеллигенция, которая сейчас провисла, и нету того, кто бы ей что-то объяснил┘
Е.Р. Интеллигенция боится современных писателей, потому что их произведения имморалистичны┘ Ведь люди, в большинстве составляющие так называемую "интеллигенцию", гуманитарно малообразованны, они "где-то что-то нахватали", но не имеют систематических знаний┘ И вот они читают Пелевина, через него получая сведения о Кастанеде, Чжуан Цзы и т.д. - в этом, наверное, феномен его популярности. А Сорокин, например, их отпугивает. Они совершенно не знают литературу ХХ века.
И.Я. Они вообще не знают ХХ века! А сейчас уже ХХI-й, который совсем не гуманистичен. Происходит взрыв новой религиозности, а религия никогда не гуманистична, она больше гуманизма, сильнее его. Ведь все гуманисты - и Сталин и другие - ни в коей мере не были религиозны┘ И сегодняшняя интеллигенция, окончив свои ВГИКи и ГИТИСы, пошла на службу к плохим продюсерам. Она презирает народ, она всегда его презирала. И она навязывает эти фальшивые дидактически-морализаторские ценности┘ А настоящее искусство не может быть гуманистичным.
Е.Р. Настоящее искусство - всегда иерархия!
И.Я. А то, что предлагают Донцова с Дашковой, - все тот же советский гуманизм. Но я рад, что они образовались, и мы можем об этом говорить, их воочию наблюдая.
Е.Р. В таком случае - что? Пусть будут "они" - скажем им спасибо, но пусть будем и "мы"!!!
И.Я.Почти грузинский тост.
Е.Р. А почему бы и нет?
И.Я. Да┘ почему бы и нет?
