Вера Соловьева Леонид Гиршович. Вий. Вокальный цикл Шуберта на слова Гоголя. - М.: Текст, 2005, 364 с.
"Второй год немецкой оккупации Киева. В театрах идут спектакли, в кафе подают баварское пиво, на улицах дамы выгуливают собак. (┘) Словом, кипит правдоподобие жизни, а по соседству, в Бабьем Яре, в массовом порядке убивают евреев, но до этого как будто бы никому нет дела". Так "неизвестный автор" (несомненно, знакомый с историей СССР) бодро пересказывает роман Леонида Гиршовича. В аннотации, разумеется. И открыв книгу об оккупированном Киеве 42-го года, читатель скорее всего настороженно ждет именно рассказа о фашистских зверствах. Но о фашистских зверствах автор почти не рассказывает, предоставляя читателю то рисовать себе прекрасный образ юной девы, совершающей утренний туалет над бочкой с колодезной водой, восторженно читающей роман эмигранта первой волны и томящейся страстью, подобно шекспировской Джульетте, то сглатывать слюну при мысли о полуфантастических блюдах, которыми балует себя явно не любезный автору распущенный сластолюбец. Бабий Яр упоминается разве что в авторском комментарии. Трепетное же отношение автора к преходящим ценностям поначалу даже раздражает, заставляя подозревать его в коварном желании усыпить бдительность читателя, дабы затем огорошить целым дождем несчастий, ниспосланных на головы героев. Но, как ни странно, вплывание в эти несчастья происходит для читателя почти безболезненно: то ли автор переусердствовал, всячески насыщая повествование разными изящными завитушками вроде аллюзий, скрытых цитат и прочих подобных яств; то ли переборщил с иронией, довольно безжалостно демонстрируя слабости своих героев, отчего обрушивающаяся на их головы кара, несмотря на всю ее жестокость, кажется чуть ли не заслуженной; то ли нарисованные автором картины почти благополучного существования оккупированного города и с самого начала воспринимаются читателем как нечто неправдоподобное, а по мере продвижения повествования, в которое то и дело вплетаются отголоски арий, обрывки мелодий и либретто, словом, почтенная театральная пыль, происходящее в романе и вовсе перерождается в фарс, впечатляющий, главным образом, стараниями бутафоров.
Вполне театральное название романа отсылает нас к Гоголю (к тому же и действие-то происходит на Украине), между тем развитие сюжета обнаруживает скорее достоевскую (если вообще не сологубовскую) подкладку. Поистине бесовское антифашистское "подполье", нашедшее приют не где-нибудь, а в православной церкви, как ни хочет блага (что для автора, кстати, под вопросом), но совершает зло, цинично шантажируя тех, кого, казалось бы, взялось защитить. Немцы же, занявшие Киев, ведут себя почти невинно. Разумеется, они вынуждены принимать кое-какие репрессивные меры (пытки, расстрелы, повешения и пр. - как ответ на неразумные действия подпольщиков), но ничто человеческое им не чуждо. Во всяком случае, к человеческим слабостям они относятся вполне по-человечески.
Впрочем, можно ли упрекать автора, уже давно счастливо проживающего на родине Томаса Манна, в отсутствии почтения (не патриотизма, конечно же) по отношению к добровольно покинутой им стране? В одном интервью десятилетней давности этот "пишущий музыкант", признаваясь в любви к Германии, весьма категорично высказался о "стране, где коллективная невиновность распространялась на триста миллионов человек". Вот почему скрипач Витэк из Львова, устами которого и пересказана эта история с участием "нечистой силы", явно как некий положительный рубеж обозначает "развал совдепии", а главных героев романа, Паню и Ансельма, влюбленных детей двух воюющих народов, автор (подобно непатриотичному новому русскому, вывозящему за рубеж свои капиталы), доставляет в благословенную Германию, позволив им совершенно не по-шекспировски благополучно воссоединиться для дальнейшего буржуазного счастья в берлинской квартире на придуманной им же самим Антиох-Епифанштрассе.
А теперь об уже упомянутом авторском комментарии. "Малоприятная перспектива для автора: толковать самого себя", - кокетливо замечает автор. И сразу понимаешь, как это приятно: сдувать пылинки с собственных шедевров и заботливо поправлять таблички, дабы невнимательный читатель, кощунственнейшим образом коротающий за этой книжкой время в метро, особенно не расслаблялся. Вообще PR - великая вещь, даже если и не приводит к Букеру.
