Алексей Комнин Сол Беллоу. Серебряное блюдо: Рассказы./Пер. с англ. – М.: АСТ; Текст, 2006, 254 с.
Американец Сол Беллоу ушел из жизни год назад в возрасте, который ныне считается возрастом патриарха (90 лет), а в библейские времена считался возрастом перехода от молодости к зрелости. Ушел лауреатом Нобелевской премии 1976 года, автором повестей «Человек меж небом и землей» и «Лови мгновенье», романов «Приключения Огги Марча», «Хендерсон, повелитель дождя», «Герцог», «Планета мистера Саммлера», «Дар Гумбольдта», «Зима профессора». Начал печататься в 1944-м. На родине предков, в России, был почтен публикацией одного рассказа в 1961 году, затем на тридцать лет отлучен от кириллицы. В собственном отечестве получил полный комплект критических отзывов – от безудержных восхвалений и дифирамбов до обвинений в национально-религиозном отступничестве.
Составившие эту книгу рассказы в американском литературном обиходе имеют забавное жанровое обозначение – long short stories, то есть «длинные короткие рассказы». По-нашему – не то большие рассказы, не то маленькие повести. Читая их, убеждаешься, что жанровые определения бессмысленны.
Лет сорок назад чернокожий американский прозаик Джон Килленз жаловался: «Редакторы говорят мне: Джонни, что ты все время пишешь о неграх? Почему бы тебе не написать просто о людях?» Тонкие критические замечания такого рода со временем превратили талантливого Килленза в заурядного черного расиста.
Герои Беллоу – почти исключительно евреи. Силлогизм несложен: раз автор еврей, то куда же героям податься? Но стоит вчитаться – и начинаешь почесывать в затылке. Уж очень все какое-то нетипичное.
Беллоу словно сознательно избегает продуманных и выстроенных сюжетов – во всяком случае, в рассказах этого сборника. Пишет выразительные характеры в бытовых обстоятельствах, отчего рассказы по тону и стилю похожи на бытовые пересуды, которые ведет наблюдательный человек с хорошо подвешенным языком. Происходит многое – и одновременно ничего не происходит, просто жизнь влачится своим путем. Схема, скажем, «Серебряного блюда» сводится к формуле «Родился, женился, умер, а пока жил, успел кое-чего натворить». Немалое место в рассказах занимает одушевленно-неодушевленный герой – Windy City, «Город Ветров» – Чикаго. Вопреки представлениям о вольной ковбойской жизни в прериях сто лет назад иммигрантам из Восточной и Северной Европы власти США предписывали жить в именно в этих местах. Самым подходящим местом для них считался Midwest – Средний Запад: равнины соседствуют с лесами, много рек и озер, зимы холодные, снежные и ветреные, экономическая специализация – сельское хозяйство. Чем не Швеция или Белоруссия?
«Папаша Зетланд читал стихи на русском и на идише. Предпочитал общество музыкантов, художников, швейников богемного настроя, толстовцев, последователей Эммы Голдмен и Айседоры Дункан, революционеров в пенсне и косоворотках, носивших бородки на манер Ленина или Троцкого. Он посещал лекции, дискуссии, концерты и чтения; утописты его забавляли; умников он почитал; чокнулся на настоящей культуре. В те дни в Чикаго она была доступна». А где же чикагские бойни, гангстеры, самый высокий в мире небоскреб «Сирс Тауэр» и самые длинные в мире трамвайные линии? Трамваи упоминаются, прочее – нет. В те дни, к которым обращается память героев Беллоу, чикагские бойни уже пережили свою славу, чикагские гангстеры были почти сплошь итальянцы, «Сирс Тауэр» не существовал даже в проекте, а трамвайные магнаты один за другим шли на дно под натиском метрополитена.
Беллоу – городской человек, и проза его городская. Мозаика характеров, скандинавско-славянско-еврейская смесь укладов, привычек, семейных скандалов, брачных недоразумений, религиозных «приколов» (именно так), пресловутых поисков смысла жизни, рождений, болезней и смертей. Моралистика и мессианские идеи полностью отсутствуют, национальная экзотика присутствует ровно настолько, насколько автор не способен выскочить из собственной кожи. И изрядная длина его коротких рассказов – лишь подтверждение простого факта: индивидуальности неповторимы, зато судьбы повторимы и предсказуемы. Из столкновения неповторимости и повторяемости рождается проза жизни – еврейской, американской, русской и какой угодно другой. Не случайно же один из героев Беллоу, доктор Браун, вспоминает стихи Йейтса: «Окинь холодным взглядом/ И жизнь, и смерть/ И прочь себе ступай».
