Кира Сапгир
Нота отстраненности...
Фото Александра Курбатова
Людмила Абаева. Сны и птицы: Стихотворения.– М.: Союз российских писателей, 2010. – 72 с.
Считается, что стихи сочинять сложнее, чем прозу. А в действительности писать мы еще в детстве начинаем именно со стихов. Все оттого, что детство – время полетов во сне. С годами подобную технику полетов почти все утрачивают. Но есть и такие, кто, взрослея, летают все выше.
Для кого-то это – стремительный взлет по вертикали. Либо кружение, воздушный танец. А кто-нибудь, не спеша, парит «в библейском небе» над ковыльной степью, где пальцы ветра расчесывают на пробор жесткие пряди трав.
Такой представляется медитативная лирика Людмилы Абаевой.
В библейском небе только сны
и птицы летают невозбранно,
и ты, душа, смиренной голубицей,
звездами осияна,
лети, лети от площадей кипучих
сквозь торг и скорый суд,
за тот предел, где пламенеют тучи,
и ветры гнезда вьют┘
Листая книгу Абаевой, улавливаешь ноту отстраненности, вообще свойственной этому поэту. В этой поэзии, по преимуществу черно-белой, земную чувственность заменяет тактильность:
┘и в доме ослепшем тогда обрывается смех,
протяжным зевком оседает усталая крыша
над бедными снами и скудостью брачных утех.
И тьму выгрызают упрямо голодные мыши┘
В «надмирности» мелодики у Абаевой можно уловить перекличку со Скрябиным – но без диссонансов:
В резной мерцающей глуби ночного сада
Роятся ропоты и теплится лампада
Луны пред образом сверкающих небес,
Растущих надо всем, как первозданный лес,
И трепещу я – лист средь листьев сада!
 Нота отстраненности... Фото Александра Курбатова |
Ее поэзия подчинена неспешному ритму, заставляющему вспоминать о «вечном беге волн морских». Подобный метроном, противостоящий размытой бесформенности секуляризма, характерен для многих поэтов-любомудров – от Хомякова до Волошина, а в наши дни – для плеяды так называемых «поэтов Тавриды». И Людмила Абаева, уроженка уральского шахтерского городка, вписывается в этот контекст вполне органично. Уместно напомнить, что она – автор и руководитель проекта уникальной антологии «Прекрасны вы, Брега Тавриды: Крым в русской поэзии», получившей высокую оценку в российской и зарубежной прессе.
Любопытный штрих. Современную, как, впрочем, и классическую русскую поэзию, постоянно сотрясают обида на недоданное, страх смерти, жалоба на скоротечность жизни:
Мы все уйдем из суеты во славу
грядущих дней,
чтоб укрепить небесную державу
душой своей┘
«Сны и птицы» раскрывают перед читателем целый мир визуальных метаморфоз: «Река/ зеленая┘/ быть может, Живописец/ старательно раскрасив берега, в ней кисти вымыл?..» («Река»); «В снежных лапах, черных елях/ страх таится, ропот спит┘» («В тайге»); «Высоко сосны рокотали/ дорога белая вилась,/ и знаменитой желтой шали/ между стволов тускнела вязь┘» («У могилы Ахматовой»).
Ей дано видение природы вещей, природы человека – и того, как он, человек, вовлекается в этот круговорот: «И жутко мне было одной на краю,/ когда собирались по душу мою,/ звеня ледяными крылами┘»
Дело поэта – быть причиной свободы. Поэзия – это вызов и беспокойство. Подлинный поэт знает, что мир не только поток страстей, но ежеминутная бесконечность. Что время – не только поток смертей, но ежеминутное рождение. И что правда так же далека от истины, как красивое – от прекрасного.
И поэт посылает впереди себя слово – в область неизведанного – и слушает потом, что оно ему скажет:
В дебри слов ушли и не вернулись
странные попутчики мои.
Не отозвались, не оглянулись,
им вослед не пели соловьи.
Не шумели дерева листами,
не шептала горестно трава
там, где воспаленными устами
воскрешали мертвые слова.
Без любви, без жалости, свинцово
слушал мир в неоновом венце┘
Сказано: в начале было Слово.
Значит, Слово будет и в конце.
