Юрий Корнейчук
Ирен Немировски. Осенние мухи. Повести/ Перевод с французского Е.Клоковой. – М.: Текст, 2009. – 253 с.
Неподготовленному читателю уже с первых сцен повести «Осенние мухи» становится не по себе: как французской писательнице Ирен Немировски удавалось так убедительно и ясно писать о русской Гражданской войне? Не иначе как работала с источниками, расспрашивала очевидцев, штудировала специально «Тихий Дон»┘
Но она ни в чем подобном не нуждалась. Расскажу о ней немного.
Ирен Немировски. Стильный и тонкий французский прозаик, автор более 20 повестей и романов, большинство из которых не переведены на русский язык. Последний ее роман «Французская сюита» посвящен фашистской оккупации. Его нашли и напечатали лишь в 2004 году, спустя 62 года после смерти автора (в России – М.: Текст, 2006). Роман имел успех и стал самым популярным из опубликованных произведений Немировски. Сейчас понятно, что окончание работы над романом было трагическим предвестием для писательницы. Франция, изображенная в нем обезумевшей и потерянной, будто подглядела в спрятанную рукопись, узнала себя и отомстила автору за точность: в 42-м году французская полиция депортировала Ирен в Освенцим, откуда возвращались только чудом. Но чуда не произошло.
Жизнь прекрасного писателя со страшным и горьким окончанием. Но одно все еще не ясно: откуда все-таки «Осенние мухи» о Гражданской войне, «Дело Курилова» о русской революции, да еще и не переведенная на русский язык биография Чехова La Vie de Tchekhov? Есть ли причины для такого пристального внимания француженки к далекой России?
Есть. Просто я в спешке начал рассказ о Немировски с того момента, как к ней пришел литературный успех. А надо-то было с самого начала. Дело в том, что родилась наша героиня в славном городе Киеве в 1903 году и звали ее Ирина Леонидовна Немировская. Во Францию будущая писательница эмигрировала только в 1919 году, в 16 лет. Там она и назвалась именем, под которым вошла в историю французской литературы.
«Осенние мухи» Ирен Немировски – очень добротная повесть. Восьмидесятистраничный рассказ о крахе дворянской семьи, ее отъезде в Париж и грустной, «оторванной от корней» жизни там. Слабое место повести в том, что, приступая к ней, трудно отделаться от ощущения некоторой ее вторичности, ощущения ложного на самом деле. Мы просто слишком много про все это читали. Немировски, повторюсь, – большой писатель, поэтому ее невозможно поймать за руку на подражании Бунину, Набокову или, скажем, Борису Зайцеву, но вот открываешь критическую статью об «Осенних мухах» и читаешь: «Немировски близка по духу русским писателям-эмигрантам┘» Далее – список фамилий. Критик хотел похвалить, но задел больное место. Писателей-эмигрантов у нас много. И повесть Немировски их всех действительно как будто напоминает; причина, видимо, в том, что «Осенние мухи» очень поздно вышли в России, гораздо позже всей остальной эмигрантской прозы.
Но, продолжая читать, оцениваешь свежесть и психологическую точность повести.
«Юрия лихорадило, он бредил, говорил что-то бессвязное, ощупывал стену в том месте, где над кроватью Андрюши когда-то висела икона, прикасался к старому календарю с портретом Николая II, повторял, указывая пальцем на листок с датой 18 мая 1918 года: «Я не понимаю, не понимаю┘»
Эта деталь моментально выбрасывает читателя из холодного дома вверх, к небу, заставляет разом увидеть всю Россию, которая, слетев с рельс, умчалась в поле, и теперь недавно еще отпечатанные календари кажутся непонятными, дикими.
«– Прости, милая, не мне тебя стыдить – я видела, как ты родилась┘ Но ты ведь не довела до греха?.. Соблюла себя?
– Конечно, няня┘ – Люля вспомнила Одессу под обстрелом и ночь в доме бывшего губернатора: он был в тюрьме, и его сын остался один в огромном особняке. <┘> В ту страшную ночь горели доки┘ Они занимались любовью, глядя, как языки горящей нефти наползают на порт┘»
 Вот примерно на таких пароходах мы сплавили свой генофонд. Алексей Боголюбов. Французские пароходы в Гаве. 1880–1890-е. Центральный военно-исторический музей. |
Здесь все сходится в одну точку: бессильное возмущение старой няньки, потерянность девушки, но и темное, эротическое обаяние, которое всегда бывает у распада, разложения старого┘ Кто не подпадет под это обаяние, не почувствует запаха горящей нефти?..
Центральный персонаж – именно старая нянька. Повесть кончается ее смертью. И вся финальная сцена смерти от начала и до конца – символ, загадочный символ┘
Пересказывать эту символическую сцену вкратце не стоит, поэтому немного поговорим о второй повести, вошедшей в книгу, – «Дело Курилова».
Неожиданный переворот: только что вы дочитали повесть о печальных эмигрантских судьбах – и вот перед вами авантюрное повествование, написанное от лица самого настоящего революционера. Где-то было напечатано, что «Дело Курилова» развенчивает большевизм, упрекая его в жестокости. На мой взгляд, довольно странное наблюдение. Можно ли, например, считать, что в «Саньке» Прилепин развенчивает нацболов, упрекая их в жестокости? Кто-то, может быть, истрактует и так, но к авторскому замыслу это уже не имеет отношения.
Из «Дела Курилова»: «Я принадлежал партии по рождению, первым годам жизни и вере в то, что социальная революция неизбежна, необходима и справедлива настолько, насколько вообще могут быть справедливы дела людей. <┘> Я люблю массы, люблю людей».
Нужно все же отметить, что к концу повествования герой действительно чувствует усталость и разочарование, но разочарован он не в большевизме, а в собственной жизни, и это личная трагедия героя, а не проблема его идеологии.
Проблемы идеологии Немировски вообще не занимали, ее проза нарративна, повествовательна, и ни концепций, ни идеологий в ней нет. Это относится и к «Осенним мухам». Хоть они и написаны от третьего лица, жизнь в них показана глазами конкретных людей. Мы можем, конечно, обобщить, увидеть трагедию класса, мы даже можем прозреть горечь всей заблудившейся России, но вот по каким причинам Россия заблудилась – об этом Немировски не рассуждала даже между строк. И спасибо ей за это.
