Воскрешение стиля

Марина Степнова. Женщины Лазаря.
– М.: АСТ, Астрель, 2011. – 448 с.

Прочитав этот роман, я впервые удивился полному, стопроцентному соответствию аннотации сюжету. Гениальный физик Лазарь Линдт робким юношей влюбляется в жену своего ученого патрона, затем, будучи известным академиком и признанным ловеласом, берет на абордаж молодую лаборантку и, наконец, «воскресает», сам уже того, бедняга, не ведая, в хореографическом таланте внучки-балерины. Такова нехитрая канва повествования.

И если бы, как это теперь все чаще бывает, дело ограничилось вышиванием столь же нехитрого текста по канве, то можно было бы, конечно, хотя бы из уважения к чужому труду дочитать книгу до конца, а потом – захлопнуть и навсегда забыть о ее содержимом.

Но в настоящем искусстве, пользуясь словами булгаковского героя, весьма причудливо тасуется колода. И дамы с кавалерами вроде бы те же самые, и мастей не прибавилось, но вдруг – айнс, цвай, драй – такое сочетание удивительное объявится, что вздрагиваешь, на минуту отводишь взгляд от страницы и мыслишь: ай да сукин сын!

«Почувствовав на себе взгляд, мужчина оглянулся, посмотрел на Линдта тоскливыми, в темноту провалившимися глазами». «Генерал сочно поцеловал наказавшую его ручку – пальчик за пальчиком, косточку за косточкой – январь, февраль, март, апрель». «А потом у Лужбина вдруг оказалось сто рук, и все сто были одновременно всюду, путаясь в пуговицах, рукавах, каких-то неожиданных лямках».

Ни одного формального, автоматически прицепленного эпитета. Каждое предложение отточено до остроты скальпеля, каждый абзац – законченный период, обдуманное, взвешенное и – весомо, грубо, зримо – зафиксированное целое.

Не знаю, какой переводчик Марина Степнова (она окончила Литинститут по этой специальности, переводила «Безымянную звезду» Себастиана), но ее несомненное и нешапочное знакомство с европейской культурой прежде всего приводит на ум флоберову «Госпожу Бовари». Та же незамысловатость сюжетной линии и той же – высшей – пробы стиль письма.

Один Лазарь на всех. Жан Бланшар. Венера и Грации, застигнутые простым смертным. 1631–33. Лувр, Париж

В посланиях Луизе Коле великий француз признавался: «Я пять дней просидел над одной страницей», «Я бьюсь над каждым предложением, а они не складываются». Тот же самый подход к писательской работе. Единственно верный, по-моему.

Близость обеих творческих систем видна еще и в том, с какой скрупулезностью исследован каждый предмет описания. Читая Степнову, поражаешься глубине и естественности проникновения автора-гуманитария в кажущиеся неопытному взгляду дебрями области естественных и точных наук; подобно тому Флобер входил во все самомалейшие подробности симптоматики отравления мышьяком.

Вот из каких «мелочей» создается мир художественной реальности, растущий и жаждущий, ветвящийся за словом. И начинается божественная игра в мяч – с мировой классикой, с российской историей, исполненная притчевой широты и библейских коннотаций. Ай да┘

Нет, Марину Степнову обзывать не хочется. Все-таки дама. Но то, с каким изяществом она владеет словом, я напоследок сравню вовсе не с вышивкой или карточными фокусами, а с┘ литературой. Да-да, с настоящей литературой, от которой мы порядком отвыкли.