Екатерина Дайс
Ирэн Цезарь. Бог и дьявол
Современное искусство часто решает социальные или политические задачи в большей степени, чем задачи собственно искусства. Постепенно, незаметно для широкой публики, оно отказалось от искусства как того, что выражает идею прекрасного, и обратилось к тому, что принято считать безобразным. Алфавит Лены Хейдиз, сделанный из экскрементов, восходящий в конечном счете к писсуару Марселя Дюшана, акция группы «Война» с засовыванием одной – мороженной – курицы в другую, живую, напоминающая нам об идее фракталов... Все это – искусство, и говорит оно о том, что ранее считалось безобразным.
Это искусство городских жителей, людей, постоянно ездящих в метро, стоящих на остановках, перекусывающих на бегу гамбургерами и хот-догами. У них все хорошо, кроме одного. Они заходят в метро и чувствуют одуряющий, сбивающий с ног запах мочи, они стоят в очереди в Макдоналдс и думают, что бомжи со своим туберкулезом и вшами питаются здесь же, потому что это дешевая высококалорийная пища. Они ждут троллейбуса, а на остановке спит бомж. Они идут в церковь – а возле церковных ворот на них хищно накидываются бомжи, и понятно, что деньги те потратят на бутылку водки. Бомжи ожидают около помойки и чуть ли не вырывают из рук выбрасываемое старье. Нищие ужасны для городского жителя тем, что представляют собой те картинки из учебника истории, где изображены наши первопредки – волосатые, вонючие собиратели, у которых отсутствуют наши табу, наши запреты и наша мораль.
И вот эти бомжи становятся предметом искусства (хорошо, что картины пока еще не научились передавать запахи). Предметом художественной фотографии. Но изображены на них не сами бездомные, что было бы, возможно, бесчеловечно, а знаменитые люди, играющие роли уличных попрошаек. В случае с Ирэн Цезарь – американской художницей родом из СССР, роль бомжа играет нью-йоркский актер, прямо во время съемок получающий смс-поздравление с 65-летним юбилеем от Леди Гага. Речь идет о триптихе Цезарь «Брат, а что это значит – быть бездомным?» из серии «Люди искусства как объекты искусства», на котором изображен нищий. Последний, находясь в куче мусора, ест, писает и мастурбирует, отрицая тем самым ограничение прав бездомных, ведь в Нью-Йорке туалеты ночью закрыты, а за отправление нужды на улице положен штраф.
 Монада свободного духа? Ирэн Цезарь. Левая часть триптиха «Брат, а что это значит – быть бездомным?» |
Ирэн Цезарь, будучи художником-концептуалистом, прокладывает между реальностью и ее восприятием философскую подкладку, заявляя, что ее вдохновителями являются «эллинистические циники, которые намеренно отказывались от собственности и отрицали любую иерархию, дабы обрести свободу. Как результат этого, они также отказывались от дома и были бездомными по убеждению. Они были знамениты тем, что испражнялись и мастурбировали публично, и даже совершали так называемые «собачьи свадьбы» прилюдно». Заметим, что все эти действия философов-циников находят отражение в актуальном искусстве, вспомним оргиастическую акцию «в защиту Медвежонка» etc.
Но бомж у Цезарь в данном случае является не только отражением образа античного философа, плюющего на социальные условности, этакого Диогена, чьей бочкой становится мусорный бак, но и распятого на мусоре, как отходах цивилизации потребления, Бога, преданного друзьями и оставленного Отцом. Он нарушает все запреты и нормы, потому что сам устанавливает свои, он попирает картонные упаковки и мусорные пакеты, в которые современное общество пытается запихнуть хаос жизни. Бомж становится Богом, потому что у Бога нет прописки и крыши над головой, и потому, что он свободен от мира сего. «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное» – вспоминается, глядя на триптих «Брат, а что это значит – быть бездомным?»
Однако речь здесь идет не о нашем, консумеристски-фарисейском христианстве, а о христианстве, едва выползшем из колыбели Античности. Не зря Ирэн Цезарь в своем эссе, посвященном серии «Люди искусства как объекты искусства», пишет, что «и в монашестве присутствует та же идея выбранной сознательно нищеты и бездомности. Но Христианство утеряло установку против иерархии с ее отчуждением знания от непосвященных – установку, которая четко присутствовала у ранних христиан-гностиков. Они, например, выбирали священника заново каждый день – из своей общины, и священниками могли быть и женщины┘» Что мы видим в этом признании? То, что актуальные художники не могут смириться с христианством, распявшим самого Христа, и ищут альтернативу буржуазной религии, доходя до самых ее истоков, когда разницы между христианами и гностиками практически не было и трудно было сказать, какая из этих двух религий первична.
 Юрий Издрик – пружина украинской литературы... Обложка журнала «Просто неба» |
Гностическое отношение к миру, как к творению злого и неразумного Демиурга, прослеживается в диптихе Ирэн Цезарь «Бог и дьявол», где в одной и той же позе распятого Христа изображен один и тот же актер, напоминающий Спасителя, но с разными выражениями на лице. Спокойное лицо на левой части диптиха и разъяренное на правой символизируют гностический дуализм и, одновременно, какое-то смирение перед разбушевавшейся космической стихией. Эта амбивалентность божества, забытая в наши дни, но хорошо известная людям прошлого, возвращает предельно современные, актуальные произведения Ирэн Цезарь в архаику, в мир палеолита, в эпоху охотников и собирателей. Архаичность современного искусства с его отказом от всех и всяческих табу, когда-то отделивших человека от животных, связана с эсхатологическими предчувствиями, с ожиданием Конца Света, перед лицом которого животное очеловечивается, а человек оскотинивается.
В добровольной деградации бомжей есть что-то от мироотречности, одного из свойств гностицизма, отрицания материального мира во всех его проявлениях, и что-то от безнадежного русского «От тюрьмы и от сумы не зарекайся!» – тоже, в конечном счете восходящего к гностической концепции мира как тюрьмы. Мира, в котором содержатся искры божественной полноты Плеромы. Как тут заречешься от тюрьмы, если весь мир – тюрьма? Бомжи, эти гностические монады свободного духа, являют собой, ко всему прочему, еще и идеальный объект для сострадания и благотворительности. Это не бедные больные дети и не одаренные деятели искусства, попавшие в беду. Они отталкивающи и отвратительны, воплощая в себе тот образ, от которого человечество ушло сотни тысяч лет назад. В общем-то, они напоминают нам о наших предках, представляя из себя своеобразную новую расу, новых инопланетян, гораздо более чужих, чем те, из сериала «Звездные войны». Тем удивительнее видеть людей, помогающих бомжам, делающих их жизнь чуть более выносимой.
 Юрий Андрухович то ли накормить их хочет, то ли съесть... Фото Ростислава Шпука |
Все мы знаем о докторе Лизе. Перед моими глазами сейчас стоят белые червяки, кишащие в ране девушки-бомжихи, которой помогает доктор. Фоторепортаж с Курского вокзала поражает даже больше, чем современное искусство, в принципе, это искусство и есть – сталкивающее нас с повседневным и отвратительным, с тем, от чего мимовольно отводишь взгляд.
Но здесь хотелось бы вспомнить об ивано-франковском фотографе Ростиславе Шпуке, чья выставка «Бомж: Без Ознак Мистецького Життя», что по-украински означает «без признаков художественной жизни», прошла в сентябре этого года во Львове в рамках Форума издателей. Ростислав издает в своем городе журнал «Просто неба» («Под открытым небом»), призванный облегчить жизнь бездомных и дать им достоверную информацию о жизни на улице. Это журнал про бомжей и для бомжей, продавая который, бездомные получают свои, пускай небольшие, деньги. Главная фишка журнала в том, что на обложке и на вкладке с иллюстрациями – фото известных украинских писателей, превратившихся из принцев и принцесс в нищих. Эта перверсия, вернее метаморфоза, позволяет, по словам Ростислава Шпука, показать, что «дистанция между домашними и беспризорными людьми, известными и неизвестными, – очень условная. Каждый может оказаться и там и там». И вот мы видим изысканного героя Юрия Издрика (тушившего, кстати, в свое время пожар на Чернобыльской АЭС), в изломанной позе выглядывающего из-за облезлой двери. Он одет в тельняшку и драповое пальто, на его ногах – старые тапки. Вот Юрий Андрухович – любимец европейской публики, мистический реалист и геопоэт, в зассанных штанах, измазанный в саже, склоняется над щеночками – то ли накормить их хочет, то ли съесть. Стоя на проржавевшем остове автомобиля, словно Свобода на баррикадах, писатель и философ Владимир Ешкилев тоже идеально вписывается в образ бомжа. Перед нами – лучшие писатели Украины, звезды Станиславского феномена, не погнушавшиеся примерить на себя самый презренный из образов современного мира.
 Владимир Ешкилев словно Свобода на баррикадах... Фото Ростислава Шпука |
В чем же тут дело, почему известные деятели культуры с такой легкостью соглашаются на то, чтобы предстать в виде парий, людей, стоящих на низшей ступени социальной пирамиды? Дело ли тут в том, что всем этим писателям не чуждо трикстерство с его идеей переворачивания культурных норм, инверсии и карнавала? Или в том, что деятели культуры зачастую ведут нищенскую жизнь, завися от грантов и спонсоров? А может быть, существо проблемы заключается в признании всех граждан бывшего СССР бомжами. Помните строки из давней песни: «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз». И вот теперь, когда этого адреса уже нет, а СССР кажется утерянным раем, Плеромой, вход в которую заколочен, деятели культуры и примеривают на себя маски бездомных философов, постигающих в нищете и холоде свет сокровенных истин.
