Подмостки веры, жизни чудеса

Былое лжет, как старая гадалка┘
Василий Голике. Гадание (Сцена у колодца). 1839. Государственный Русский музей

* * *

Живи в истории своей, как жил Иван-дурак
Умри в истории своей, она – твой саркофаг.

Она стоит как льда ушат в пылающих кустах.
Ее тритоны сторожат на водных блокпостах.

Она ни мертвой ни живой молчит в крови зари,
И обороной круговой крепки ее цари.

Испей историю свою, в безлесный лес входя.
Открой у света на краю стеклянный дом дождя.

Там были римлянин и грек, сармат и черемис.
Там строил печи печенег, татарин пил кумыс.

Там сицилиец жил и скиф, богемец и литвин,
Троянский конь летел сквозь миф, персидский спал павлин.

Там вод живых и мертвых вод не кончен разговор,
И освещает смерти ход недвижный метеор.

Там между туч висят мосты, и, словно сад большой,
Цветут трофейные цветы с погибшею душой.

* * *

Былое лжет налево и направо,
Как шулер, не меняется в лице,
Колоду карт, как кладбища державы,
Тасует и рубашкою кровавой
Скрывает куш, полученный в конце
Большой игры с опустошенной кассой.
И снятся войску голых игроков
Жетоны из раскрашенной пластмассы
Под властью бронированных замков.
Под третьим дном незримого колодца
Подмостки веры, жизни чудеса...
Былое лжет, фиглярствует, смеется,
Шуткует и мышкует, как лиса,
Кружится, словно обод колеса,
Следы хвостом горящим заметает
К пустотам, корневищам, мертвецам...
В норе ее лисенок подрастает,
Чтоб выгрызть печень маленьким бойцам.

Былое лжет, как старая гадалка,
Держа в руках магический предмет,
На черный стол – подобье катафалка –
Ссыпает, как на мусорную свалку,
Червивый блеск и ржавый лом побед,
Плоды гнилые – рухлядь сожалений,
Потерянные кольца и кресты,
Мешки бумажных рваных удивлений,
Надежд вощеных павшие цветы.
Былое лжет – стозевно и облыжно,
Все отрицает, валит на немых,
Хоронит жертв в трясинах неподвижных,
В зыбучих страхах, в безднах земляных.
...И ходит мельник поступью неслышной
Среди миров священных неземных.
...И время спит, как в небесах Всевышний,
Под шум далеких мельниц ветряных....

* * *

О Женщина-выживанье
С известняковым лицом,
Окруженная мертвым кольцом,
Выстоявшая страданье
С хлебушком-чернецом.

Невысказанным объята,
Утопий сестра и прах,
Она горит на живых кострах:
По правую руку – правда,
По левую руку – страх.

Горит, как эфирный голос –
Светильник в тысячу ватт.
Она ≈ земли истощенный взгляд:
По правую руку – голод,
По левую руку – ад.

Пределом пределов, мерой
Избравшим смертную дрожь,
Она, поправшая власти правеж:
По правую руку – вера,
По левую руку – ложь.

В бореньях духовных и плотских,
Столетья стон-монолог,
Она стоит в перекрестье дорог:
По правую руку – Бродский,
По левую руку – Блок.

Геродот-ХХ

1.

На родной территории, переполнен хулою,
Доктор чистой истории ненавидит былое.

Доктор чистого ропота и тиран безобразий
В свете личного опыта ищет кладези грязи.

Доктор чистого времени любит чистые руки,
За большим говорением скрыв бумажные звуки.

Расчленяет безгласное благородства ножовкой
И не видит прекрасное, словно божья коровка.

2.

Глупый-глупый, мстительный дитенок,
Не познавший чтения малыш,
Враг дверей, засовов и заслонок,
Как ты смело с Клио говоришь!

Жалок слух твой боязный и опыт,
И просты твои карандаши.
Твой цветной картон калейдоскопа –
Отраженье оптики души.

Ты от неба требуешь вниманья,
Ты весь мир желаешь потрясти
И осколки маленького знанья
Цепко держишь в старческой гости.

* * *

Европа – родина слонов,
Жар-птиц, медведей-шатунов,
Мышей, лягушек, уток,
Трагедий, мифов, шуток,
Праматерь сущего святая –
России, Индии, Китая,
Земля волшебных чугунов –
Чулан больших первооснов.

Расшит звездами высший мрак.
Стоит, как храм, товарный знак
Над упорядоченным ходом
Времен, расчисленных народам,
Плотам, ковчегам, теплоходам.
И, неизвестный мореходам,
Вдыхает тлеющий табак
Озер и рек ареопаг.

И переходит воду вброд
Фантомных болей русский взвод
В набитом страхом камуфляже.
Он предлагает на продажу
Утопий брагу, мщенья мед.
Освобождаясь от поклажи,
Летит, набравши тайны в рот
В старинном птичьем экипаже.
А может быть, наоборот...

* * *

Говорил мне Барберини, возвратясь из дальних стран:
Лишь волхвы авиалиний исчисляют высоту,
Видят мнимые пустыни в древнегреческом цвету,
На границах зренья строят римский каменный туман.

Только их орлы и совы различают странный свет –
Говорил мне Барберини с византийскою душой.
Чаем с ложью, кофе с ядом, сигаретой с анашой
Искушал, двойною речью заметая верный след.

Я в глаза кресту глядела, обнимала облака,
Колебалась, затаившись, как русалка в камыше,
В тайном воздухе искала хор торговых атташе:
Мед, меха, льняные ткани, стерлядь, золото, пенька...

Мир лежал в снегах античных, пил забвенья дикий хмель,
Муравьиных львов когорты выходили из пустот.
Говорил мне Барберини: «Видит око – зуб неймет»,
Сын Отечества реляций, дней российский Рафаэль...