Владимир Покровский
Есть такая болезнь у Мозгов-управителей – призраков напускать.
Фото Андрея Щербака-Жукова
В старые-престарые времена, когда Вселенная была такой маленькой, что ее можно было объехать всего за несколько тысяч лет, у одного человека случилось горе – погибла его невеста, девушка невиданной красоты и характером очень добрая, только странная очень, такая странная, что нигде такую странную девушку нельзя было найти больше, даже и пытаться не стоило, а человека того Петропавлом звали. Уж от чего погибла та девушка, неизвестным осталось, известно только, что никак не мог Петропавел справиться со своим неизбывным горем, болел душою и друзей отсылал прочь, чтобы одному оставаться и боль терпеть, никому ее не показывая.
И вот, не в силах справиться с горем, решил он покинуть дом свой и уединиться, да так, чтобы никто никогда не нашел его. С тем купил он небольшую монастырскую планету в самом отдалении мира и пришел туда, чтобы уединиться. Пришел и увидел, что обманул его планетопродавец. Монастырей на той планете, что купил Петропавел, давно не было, а даже когда и было, то всего один монастырь был, на горе стоял, а сейчас он стоял пустой. А поодаль поселение одно обнаружилось, где жили, надо понимать, монашеские потомки.
Не были они ни злые, ни добрые, ни умные, ни глупые, ничего о том не знали, что вокруг делается, даже того не знали, что планету их купил себе Петропавел, никакие были они, и ничего у них не было, кроме крыши над головой, овощей со злаками в огородах, да скотины на пастбищах, но говорили они, что человеку больше ничего и не нужно, а росту малого были, чуть не вдвое, чем Петропавел.
В Бога они верили, но он у них был какой-то не такой Бог, понапридумывали всякого про него, чего в Книге никогда не было, и с тем жили.
Петропавел пришел к ним из монастыря как-то, посмотреть, что за люди живут там, они встретили его, ничего не сказали, только детей попрятали от него, да смотрели на него долго. Петропавел сказал им: «Здравствуйте, я новый хозяин монастыря», а они опять промолчали, только головами покачивали да смотрели во все глаза. Нехорошо стало Петропавлу от тех взглядов, и он ушел.
А в монастыре, где он обосновался жить в одиночестве, не нашел уединения Петропавел, хоть и пустой стоял монастырь тот. Уже сто, а то, может быть, и двести лет не жили в том монастыре люди, но не обветшал без жильцов дом, и сад, что при нем, в запустение не пришел, потому что все службы в доме исправны были – и снаряд для ухаживания за садом, и ремонтные снаряды, и кухонный, а также которые при уборке. Старые они были, но дело делали, пожаловаться нельзя. А вот Мозг домовой, что всеми этими снарядами управлял, тот имел внутри себя нарушение. Снарядами он управлял исправно и вежлив был до изысканности, одна беда – призраков напускал.
Это есть такая болезнь у Мозгов-управителей – призраков напускать, в учебниках даже написано про нее, только ее на самом деле уже и в те давние времена полностью извели, потому что каждый год приходили и проверяли, а вот у этого монастырского Мозга давно не было тех проверок, то ли сто лет, а то ли двести, вот и заболел он. И он не сильно огорчался своей болезни, с призраками ему было даже интереснее свои столетия в одиночестве проводить. А были они даже не призраки вовсе, а так, изображения простые шагающие – может, из других миров занесенные, что порознь с нами стоят, а может, просто рожденные самого же Мозга недугом.
У Петропавла с призраками иные отношения были – не жаловал Петропавел призраков. Он уединения искал, покупая планету ту, чтобы с горем своим одному остаться, и мешали они ему. Не был никто из тех призраков ни уродлив, ни зол сверх меры, никакой другой манерой не устрашали, а, напротив, отличались видом благопристойным, благостным, и можно было, если кто захотел бы, на иконах даже их лица изображать. Потому, наверное, было так, что домом их бывший монастырь был, но Петропавлу мешали они чрезмерно. Заходили в его комнату не спросясь, разговоры между собой заводили, непонятные, но скабрезные. Погонит их Петропавел, бывало, прочь, а они через минуту и опять тут. И очень были у них громкие голоса.
Дошло до того, что надумал Петропавел планету обратно продавать и покупать другую, только чтобы теперь без обмана, совсем уж было надумал, как вдруг приходят к нему гости из поселения монашеских потомков и говорят:
– Здравствуй, – говорят, – Великий, хоть и не знаем, как тебя звать. Что ж ты пришел и не делаешь ничего? Ведь так можно и до спасения не дождаться.
– Петропавлом меня зовут, здравствуйте, – вежливо ответил тот. – Только я не понимаю, почему зовете меня великим и что мне надлежит делать по вашему разумению. Если по моему разумению, так я и вообще ничего делать не собирался. Может, вы покушать чего хотите?
– Это обязательно! – ответили гости и пошли кушать на его кухню, там и разговорились.
Рассказали ему гости из поселения, что происходит у них беда, с тех самых пор та беда происходит, как много-много лет назад, после того, как в монастыре скончался его последний монах, все жившие в доме тут же изгнаны были – и женщины монашеские, и дети их, и сподвижники, и те, кто принят был в монастырь, чтоб жили там, потому что не было им в мире другого места, всех изгнал тогда из дому монастырский Мозг, потому что сошел с ума. Сказал он тогда, что с этих пор он в этом доме и Бог, и служитель Бога, а другие служители не нужны ему.
Он изгнал их, ничего с собою не дав из дома, так что погибнуть они все должны были, но не погибли, а, наоборот тому, обустроились поселением и выживать стали. Не дал им Мозг тех машин, через которые разговоры с Землей и другими планетами производятся, и тех, которые туда отвезти могут и оттуда других людей привезти, отнял машины для произведения тепла и света, отнял машины для вычисления, никаких снарядов не дал, а те машины, которые они сами изготовить пробовали, тех машин Мозг тоже не позволял им, ломал их, потому что власть у него была над всеми машинами, и единственной власти у него не было, над людьми власти, и потому не терпел их.
Когда же обустроились они с поселением, без машин разных, а только что с огородами да загонами для скота, стал он к ним призраков своих засылать и призраками теми смущать. Люди возрастом зрелые тех призраков не слушали и прочь от себя гнали, но детей их те призраки с собой уводили и больше не возвращались те дети, неизвестно, что с ними стало, и начали детей прятать. А однажды было одному из поселенцев видение, что придет в монастырь человек ростом велик и поселится там, однако не монахом поселится, а хозяином, и изведет Мозг, и спасение принесет, и только ждать надо. И вот, говорят Петропавлу гости, дождались мы, ты пришел и в монастыре поселился, а спасения все равно нет.
Очень не хотелось Петропавлу свое уединение нарушать, боль потери его снедала, но жалко ему стало людей тех, и пообещал он. И тогда, попрощавшись с ними, решил он вызвать с Земли снаряд ремонтный для Мозга. Когда же вызывать стал, попросился к нему Мозг с разговором.
– Слушаю тебя, – сказал Петропавел.
Тут Мозг прогнал прочь всех своих призраков и со всем уважением попросил Петропавла не вызывать ремонтный снаряд, потому что, сказал он, не поможет тот ремонтный снаряд, только для всех сделает еще хуже. «Они зовут меня сумасшедшим. То, что они называют болезнью, – сказал так Мозг, – для меня в удовольствие, и призраки эти, откуда бы ни взялись они, за долгие века принадлежностью моей стали, которую отнять невозможно, поэтому снаряду ремонтному останется лишь убить меня насовсем».
– Что ж делать, – сострадательно вздохнул Петропавел, потому что был сострадательный человек. – Значит, придется тебя убить, уж извини меня, если сможешь. Но я обещал, нехорошо обещания нарушать.
 Призраки отличались видом благопристойным, благостным. Фото Андрея Щербака-Жукова |
– Это так, – согласился Мозг, – но понимаешь ли ты, во что тебе самому обойдется моя кончина? Новый Мозг стоит очень дорого, дороже, чем вся планета, а тебе придется вдобавок тому и все снаряды заново покупать, потому что те, которыми я управляю, слишком стары, чтобы слышать и слушать указания нового Мозга.
Петропавел сосчитал в уме авуары свои и говорит Мозгу:
– Что ж делать. Человек я небогат, обойдусь без нового Мозга для дома своего. Человеку для жизни только и надо, чтоб огород был для произрастания злаков и овощей, да скотина на пастбищах, а больше ему для жизни ничего и не требуется.
– И здесь ты прав, уважаемый Петропавел, – возразил Мозг, – жаль вот только, что не сумею я подарок тебе приготовить, и не дать тебе того утешения от потери твоей, которого ты достоин.
– Нет ничего на свете такого, что бы могло мне утешение принести. Боль неизлечима моя, – твердо возразил Петропавел.
– Вот здесь бы я с тобою поспорил, уважаемый Петропавел, – возразил Мозг, – но не буду, потому что зачем, если ты снаряд вызываешь. Кончилась жизнь моя, и девушка твоя, любовь твоя безумная, что тобой навсегда утеряна, тоже вместе со мной кончится, потому что готовил я ее тебе в утешение, да не успеть мне.
Петропавел взволновался при этих словах Мозга и спрашивает:
– О какой девушке ты мне говоришь, Мозг? Та, что из жизни ушла, та не вернется, и такой больше нет, не было и не будет. А ты мне призрака предлагаешь! Зачем растравливаешь ты раны мои, безумец?
На это Мозг ответил, что в мире нет ничего невозможного и что он очень старается. И еще сказал он:
– Любовь твоя безумна, уважаемый Петропавел, и если я тоже безумен, то это нас только роднит.
Промолчал тогда Петропавел, всем своим видом говоря: «Нет!» Мозг между тем продолжал свои уговоры.
– И любовь свою ты не предашь, принимая в подарок точную копию предмета страсти своей, лишь сила боли уменьшится, когда будешь глядеть на нее и разговаривать с ней, – говорил он.
– И неправда это, что я детей у них убивал, они сами случайно все в ту пропасть попадали, напраслину на меня возводят, – говорил он.
– И ты не прав, уважаемый Петропавел, когда считаешь, что должен принять сторону людей, если на другой стороне машина. Такое заблуждение повсеместно, и тебя тоже коснулось. Но машины – дети людей, разве можно ополчаться против детей собственных? И, далее скажу, машины все больше становятся похожи на людей, а люди все больше становятся машинами, грань стирается! – говорил он.
– Я от тебя ничего особенного не требую, я прошу только, уважаемый Петропавел, не вызывать снаряд для ремонта, да еще прийти к тем людям и сказать, что не можешь ты их просьбу исполнить, а больше ничего говорить не надо. А уж это ты просто как честный человек им сказать обязан. А то что ж они, они ведь ждать будут, – говорил он.
И еще много разных слов говорил Мозг тот, а Петропавел отказывался слушать его, но слушал, и под конец разговора случилось так, что он вдруг думать начал, будто в словах Мозга безумного имеется свой резон и что ничего этим людям не сделается, если они еще немного поживут так, как сто лет или двести до того жили. Да еще боль эта снедала его, мысли в голове взвихривала, обдумать их не давала, да и посмотреть хотелось на ту девушку, что Мозг ему обещал. И согласился Петропавел, и не вызвал снаряд ремонтный, а назавтра пришел сам в поселение и сказал им.
Сначала не поверили ему поселяне. Сказали: «Мы, Великий, наверное, не так тебя поняли, нам почудилось, что будто бы отказываешь ты нам». Потом, когда поверили, замолчали и помрачнели, и детей от него по домам попрятали, словно как в первый раз. И отвернулись, ничего не сказав ему.
Плохо, ох как плохо Петропавлу было тогда, когда он из поселения уходил, так плохо, будто во второй раз потерял он драгоценную невесту свою. Но потом вздохнул он, сказал, что так надо и ничего не поделаешь, и продолжил свой путь в гору к монастырю.
А назавтра пустым поселение оказалось, ушли люди из поселения, а почему и куда ушли, не сказали. Предположил Петропавел было, что в другое место перебраться они решили, подальше от дома с безумным Мозгом, но тогда бы они скотину с собой забрали и вещи всякие, а скотина меж тем роптала, запертая в загонах, также и вещи все в домах внутри находились, все на своих местах. Так и не понял Петропавел, что вся надежда этих людей на его помощь была, и когда они узнали, что спасать их он не желает, то подумали, что теперь совсем уже некому их спасать. Но до этого Петропавел так и не догадался, хоть и думал над загадкою этой и все разгадать пытался, куда ушли в ту ночь поселяне. Только что к той пропасти, куда все дети у них случайно попадали, Петропавел не подходил, глубока пропасть была, опасался он, что затянет.
А Мозг обещание исполнил свое и призрак девушки его умершей ему предоставил, очень хороша была та собою. Не сказать, чтобы совсем уж она была похожа характером, но лицом и повадкой неотличима оказалась от той ушедшей. Он иногда звал ее к себе разговаривать и вместе с нею через окно видами горными любоваться, но чем дальше, тем реже звал он ее к себе. Потому что излечился Петропавел от неизбывной боли своей, а почему излечился, сам так и не понял. С Мозгом они теперь живут душа в душу, беседуют часто о самых разных материях, а иногда в разгул пускаются от великой скуки, только безумец может пуститься в такой разгул. И не раздражают больше Петропавла призраки Мозга, наоборот, развлекают даже, и когда их долго нет, то начинает Петропавел скучать. И Мозг зовет его теперь Петропавлик.
