Байтов и Бог

– М.: Эксмо, 2013. – 320 с. (Серафим: православная художественная литература).

У Николая Байтова вышла новая книга, на сей раз церковных рассказов. В некотором смысле писатель продолжил знаменитую православную серию. Если верить издателю, сочинение даже получило благословение старца Артемия (Пчелкина). И, как вы уже догадались, речь в книге идет о вере. Но прежде разговора о Байтове небольшое лирическое отступление.

Сегодня принято считать, будто правдивей и авторитетней о вещах божественных пишут люди, имеющие к церкви непосредственное отношение. И успех в общем-то неплохой книги архимандрита Тихона (Шевкунова) «Несвятые святые» – явное тому доказательство. Однако читателей это полухудожественное (речь в тексте все же идет о реальных людях) сочинение подкупило скорее своей особой нравственностью, нежели литературной ценностью. Авторство самого архимандрита у большинства верующих и невоцерковленных (а чаще и вовсе несведущих в вопросе) читателей вызвало нечто вроде священного трепета. Мол, кому же еще рассказывать нам, непросвещенным, о вере: уж кто-кто, а архимандрит наверняка все знает и понимает про помысл Божий, пути и таинства. Возможно, так, а возможно, и не совсем…

Собственно об этом и пишет Николай Байтов. Не про Шевкунова, разумеется, а про то, что всякий священнослужитель даже при радении прежде всего обычный человек. И не исключено, что из-за своего особого положения он чаще прочих верующих подвержен более сильным искушениям и тягостным испытаниям («Ильин день»). И то, как он их преодолеет – с достоинством или нет, – вопрос, касающийся уже силы его личной веры. Да и во вверенном ему приходе может случиться всякое: и воровство, и погибель души, и даже телесная смерть (вторая часть сборника – детективная повесть «Все, что сказал духовник»), потому как и там ходят люди разные. И привычное присутствие в освященном храме без духовной работы никого не делает лучше. А мистическое чувство таинственности (в том числе и проявление якобы Божественной воли) порой связано не столько с сакральностью какого-либо обряда, сколько с неумением духовного отца внятно и грамотно изложить свои собственные мысли, а человека верующего, верно постичь услышанное («Протолеон»). Перетолковывание, домысливание, понимание канонов на свой собственный лад – равно как бытовое сосуществование в непросветленном сознании христианских убеждений и темных суеверий – повод для легкой авторской иронии.

Но хулы на церковь (даже при неприятии некоторых ее законов) в книге Байтова нет. Автор никого не призывает плевать в купель или плясать в храме. Он лишь предлагает вместе с ним задуматься над тем, во что и почему сегодня принято верить (подобным не так давно и несколько в ином контексте занимался Умберто Эко в романе «Пражское кладбище»).

Однако в отличие от европейского коллеги интонации Байтова не воинствующие. Да и Бог в его системе взглядов основа основ: Он просто над всем (людьми и храмами). Но верить в Него, по мнению писателя, лучше не слепо, а осознанно. Так сказать, отдавая душе своей полный отчет в проделанной работе.

И оттого ли, что сам автор – человек простой и не имеет церковного сана (как бы гарантирующего ему знание истины наперед), он лишь прихожанин (в прошлом будто бы сторож одного из приходов), его поиски и вопросы кажутся логичными и понятными. «Что нам известно о том, как христианин должен относиться к искусству?» или «Почему вот эта позолоченная завитушка в иконостасе благочестива, а замени ее на другую, столь же условную, но взятую, например, из языка модерна или конструктивизма, – и молящийся христианин почувствует дискомфорт – в лучшем случае, а в худшем сочтет, пожалуй, кощунством?» («Истина от Филиппа»). И каковы вообще взаимоотношения художника и Творца? Почему картины одних церковью принимаются безоговорочно? А поиски других, например, простое писание пейзажей одним небесталанным батюшкой («Пейзаж как богопознание»), кажутся странными даже его сторонникам? И отчего на исповеди говорить о себе в красках, поясняя каждое деяние свое, не то что бы неприлично, а в общем-то и не нужно?

Кроме того, Байтов – как писатель – мысль свою преподносит умело. Книга пестрит интересными приемами, ярка и в жанровом плане. Встречаются зарисовки, небольшие рассказики, постмодернистские тексты (чего только стоит православный детектив), стилизации и литературные мистификации. Что для книг духовных, на сегодняшний день фактически лишенных каких бы то ни было литературных игр (да и писателей, работающих с этой темой перечесть по пальцам), немаловажно.