Василий Рудич  |
| Татьяна Ковалевская.
Окаянные. – М.: Рипол Классик, 2015. – 510 с. |
Современная русская литература нечасто обращается к темам глобального звучания, особенно в культурно-историческом и культурно-психологическом плане. Мифотворческий, или, точнее, мифопоэтический роман в том смысле, который придавали этому понятию корифеи модернизма от Джойса до Томаса Манна, вообще почти не прижился в России. В лучшем случае мы находим элементы мифотворчества, обыкновенно в очень заниженном смысле этого слова или иронически поданные, у писателей вроде Пелевина; в худшем – среди большей частью тривальных фэнтези, в том числе списанных с западных образцов.
На этом фоне объемный роман Татьяны Ковалевской «Окаянные» – явление знаковое. В необычной форме (когда даже навязшая в зубах идея обретает неожиданно глубокий смысл) он представляет собой своего рода историю нашего сознания, мучительно-динамичного в падениях и взлетах и в то же время сохраняющего со времен архаических и по сей день изначальную, неизменную основу, благодаря которой можно говорить о единстве человечества. Персонажи Ковалевской, наши современники, наделены способностью осмысления и воспоминания себя как мифологических архетипов (быть может, здесь уместно, несмотря на нынешнюю его истертость, слово «аватар»), стремящихся обрести новый – но и сохранить свой исконный – смысл при смене культурных контекстов, будь то библейская предыстория, Древний Египет, скандинавское и германское Средневековье или современный Запад. Любовный сюжет – треугольник – становится емким способом придания временности вневременному, в результате чего «мифологическое» и «психологическое» (любимые категории позднего Томаса Манна) сочетаются и одновременно противостоят друг другу. Женщина и двое мужчин в переплетении судеб, чувств и взаимоотношений, а вместе с ними и читатель через их видения, переживания, прозрения и созерцание некогда бывшего погружаются в глубину прошлого, вплоть до ветхозаветных корней человечества, отражая и сложно истолковывая главные мифологемы экзистенциального опыта: соперничество братьев (Озирис и Сет, Авель и Каин), судьбоносность – и проклятие – любви (Локи и Сигюн, Адам и Лилит), предательство и месть (Зигфрид, Хаген и Кримхильда).
Автор, очевидный знаток Достоевского, восстанавливает тем самым связь с магистральной линией русской литературы с ее упорной постановкой «предельных вопросов», даже если они кажутся неразрешимыми, ибо полноценное существование вне поиска его смысла невозможно. Из сказанного следует, что роман «Окаянные» – очень серьезная книга, что уже само по себе в наши дни редкость. Прочтение ее требует усилий, усвоения деталей мифопоэтических сюжетов и напластований. Однако и «Улисс», и «Доктор Фаустус» – отнюдь не легкое чтение (речь идет не о сравнении или иерархии, но о принципе). Преодоление трудностей вознаграждается наслаждением от открывающихся перспектив: с некоего момента повествования мысль и воображение подлинного читателя – читателя по призванию – начинают работать в ритме авторского замысла и сверх того, а именно это и составляет задачу интеллектуального романа. Не сомневаюсь, что и для этой книги нужный ей читатель непременно будет найден. Роман завершается словами Господа, обращенными к героине в ее обличье Адамовой соблазнительницы Лилит: «Иди, Лилит, и ищи то, что ты и твои потомки должны будут познать и принять». Хочется думать, что призыв этот будет услышан, несмотря на растущую душевную глухоту.
