Земными путями

Герой всю жизнь мечтает путешествовать по миру, а жена удерживает его у близлежащего озера и рощи, полной черники и малины. Фото Владимира Захарина

Герой-рассказчик только что вышел из тюрьмы, куда угодил за то, что утилизировал вредные отходы, попросту сливая их в канализацию. «Физиономии в правительстве этой страны поменялись и помолодели, но речи постарели: эти хари теперь даже по-фински не говорят, а выражаются резолюциями Центрального банка Германии». «Ты просто занимался настоящим капитализмом, нас всех к этому немного тянет», – подводит итог встреченный им в поезде другой жулик, получавший деньги по поддельным финансовым документам. Товарищи по намеченному общему делу едут на север к другу главного героя Конттури – «это домушник, честный ворюга, настоящий мужик», – но оказалось, его только что пырнул ножом «славный мужик, особенно когда трезвый». Но настоящих героев такие мелочи не смущают, они собираются спланировать «безупречное преступление» (Юха Хурме, «Тиволи»).

Немудрящий мужичок, безнадежно влюбленный в преуспевающую красавицу, тратит последние деньги, чтобы полететь в отпуск в одном самолете с возлюбленной и как бы случайно встретиться с нею в роскошных тропиках, но пугается массы возможных конфузов и остается в аэропорту. Однако вернуться домой тоже нельзя, ибо об отпуске он уже раззвонил всем знакомым. Поэтому он весь отпуск кантуется в аэровокзале, фотографируя пляжи с пальмами на обложках глянцевых журналов, а для имитации загара гримирует открытые части тела тональным кремом. В таком виде он просит сфотографировать себя среди по-настоящему загорелых пассажиров, возвращающихся из настоящих тропиков, – и фотографирует его та самая женщина его мечты! И замечает, что у него «макияж потек».

Герой вынужден рассказать ей историю своего отпуска – и ее сердце покорено (Йоханна Синисало «Неровный загар»).

Сорри, о’кей, бойфренд моей систер, олл райт, май гат, – оказывается, и финские подростки хотят чувствовать себя американцами. Тот факт, что Антон бросил сестру главного героя, омрачает их отношения, но герой-рассказчик все-таки приглашает Антона на охоту. А тот в какой-то момент направляет на него ружье, да еще и щелкает предохранителем, – и ему становится очень весело, когда он замечает у бразера бывшей телки мокрые штаны…

Однако после хорошей выпивки приятели сходятся во мнении, что все женщины, исключая сестру, не более чем дырки (Роса Ликсом, «На охоте»).

Герой-рассказчик Петри Тамминена («Моя роль в мирных переговорах по Балканам») – ипохондрик, боящийся не только людей, как здоровых, так и больных, но даже погоды за границей. Однако по мягкости характера он соглашается войти в группу скандинавских писателей, которым, как им кажется, есть чем поделиться с балканскими коллегами через два года после войн, уничтоживших Югославию.

В путь. Рассказы финских писателей. – СПб.: Лимбус Пресс, 2015. – 320 с.

«Сербы и хорваты сразу поссорились. Один хорват стал вспоминать, как бывший президент Республики Сербской Радован Караджич использовал голову хорватского солдата в качестве футбольного мяча, после чего сербы пришли в возбуждение и сказали, что пересказ грязных подробностей и городских легенд не способствует сохранению миротворческой атмосферы семинара. Балканцы перешли каждый на свой язык и говорили много и одновременно».

«Молодой стокгольмский писатель говорил о живущей в человеке врожденной доброте, которая, к сожалению, смешивается с живущим в человеке врожденным бессилием.

Я не говорил ничего. Я не осмеливался и не мог, я не разбирался в балканских вопросах и вообще в каких бы то ни было вещах, о которых необходимо было говорить за длинным семинарским столом.

Я всегда формулировал свои высказывания долго и еще дольше стыдился их впоследствии».

«В перерывах мы стояли во внутреннем дворе театра. Там говорили не о войне, а о путешествиях и еде, которую тем или иным образом людям удалось попробовать, и об одежде, которая была на них. Было здорово устраивать перерывы и слушать, как болтали балканские и скандинавские писатели».

Затем к рассказчику обращаются две женщины, на одну из которых он произвел впечатление сильного и надежного интеллектуала, хотя на семинаре он еще не произнес ни слова, но, видимо, как-то все же выдал свою скрытую мудрость. Затем женщины показали уже известные ему достопримечательности, однако расстались с ним до обидного легко.

На следующий день молодой стокгольмский писатель произнес длинную и витиеватую речь, завершившуюся риторическим вопросом: «Или, может быть, найдутся такие, которые верят в то, что их книги повлияли на чью-то жизнь?» Ответом был лишь смиренный гул. И тогда герой после десятиминутной репетиции про себя поднял руку, хотя обсуждали уже совершенно другую тему.

«Председатель так испугался этой моей руки, что дал мне слово сразу, вне очереди.

– Мне тоже трудно представить, что мои книги могли бы повлиять на жизнь других людей. Но я заметил, что книги других людей повлияли на мою жизнь. Более того, этой самой жизни просто не было бы без некоторых других книг, как, например, без книг сидящей на другом конце стола Лины».

«Когда мы все на следующий день уезжали домой, никто, казалось, больше не переживал по поводу того, что кровопролитные конфликты Балкан по-прежнему не решены. Люди обнимались, обменивались адресами и обещали обязательно поддерживать связь, как это обычно бывает под воздействием хорошего настроения. Особенно шумели скандинавы. Балканцы исчезли кто куда, разъехались по новым странам, образовавшимся в этой точке света, чью географию я так и не понял и о жизни которых я и теперь не мог составить ни малейшего представления».

Дома герой прочел стихотворение любимой поэтессы о войне на Балканах. «В своем стихотворении шведка грозилась отобрать винтовки и гранаты, если люди не перестанут стрелять».

«Стихотворение было хорошим… Мне было приятно, что есть такие стихотворения, которые говорили о трудных вещах то, что о них можно было сказать, и что я мог читать эти стихи дома в полном спокойствии».

Быть может, все в жизни лишь средство для ярко-певучих стихов. Но какова же должна быть их певучесть, чтобы эти поэтические угрозы не выглядели дамским кокетливым сюсюканьем? Когда люди с облегчением переходят от трагически неразрешимых национальных конфликтов к болтовне и объятиям, они по крайней мере не пытаются нажить какой-то авторитет на чужих несчастьях, в чем легко можно заподозрить литератора, берущегося за вопросы жизни и смерти целых народов.

Петри Тамминен, коснувшись таких вопросов, остался предельно честным, – ничего не стал изображать. Остальные авторы сборника тоже ничего не изображают. И вообще не выходят за пределы частной жизни.

«Я проспала еще несколько часов, и когда очнулась, все было уже ясно, мир мне нашептывал, а тело подтверждало, что я получу бесконечное и самое сильное наслаждение, которое могла бы пожелать».

Рассказ Айны Бергрут так и называется: «Край наслаждения». И этот край не обманывает ожиданий героини: «Он берет меня за бедра и врывается внутрь… Он коленом раздвигает мои бедра, я встаю на носочки, он давит на мои лопатки, прижимая меня к столу, и поднимает за бедра… Я кончаю тихо, забываюсь в дрожи тела».

Большой талант. Герои «Свадебного путешествия» Йоела Хаахтелы тоже знают толк в наслаждениях: «Часто Марта лежала подо мной, раскинув свои исхудавшие бедра. Ее кожа была горячей, болезненно чувствительной, подрагивающей от малейшего прикосновения. Ее желание не знало предела».

А потом Марта погибает в аварии, но ее телефон остается цел. И несчастный супруг прочитывает в нем такое сообщение с неизвестного номера: «Ты в порядке, добралась до дома? Любимая, скучаю».

Наша Россия попадает в этот мир редко и только какими-то судьбоносными загогулинами: «К власти в Советском Союзе пришел мужчина с дружелюбным взглядом, а на его лысой макушке красовалось родимое пятно в форме хрупкой супердержавы». Но герой «Последнего лета моего детства» Рику Корхонена гораздо больше поглощен отношениями с Неей (не с Ней, а именно с Неей – это имя).

А герой «Покупки коляски» Моосеса Ментулы занят покупкой коляски. Зато герой рассказа Яри Ярвеля «AZ661748» всю жизнь мечтает путешествовать по миру, а жена удерживает его у близлежащего озера и рощи, полной черники и малины. Но вот наконец жена выживает из ума, и герой впервые в жизни выезжает за границу – и умирает, не успевши выйти за пределы терминала в Неаполе. И тут-то начинается настоящее путешествие: авиакомпания теряет цинковый гроб с его телом, и уже в гробу герою в качестве потерянного багажа удается побывать в Дар-эс-Саламе, Йоханнесбурге, Дели, Пекине, Сингапуре и на острове Пасхи.

Но черный юмор, в общем-то, не свойственен сборнику, юмор в нем преобладает светлый. История с ее ужасами тоже заглядывает в сборник лишь еще однажды. «Сын своего отца» Йони Скифтесвика: «У Энкко были большие уши, покрытые уродливыми шрамами. Белофинны во время гражданской войны прибили его за уши к стене сортира и стали стрелять по нему из винтовок, нарочно промахиваясь. Уши Энкко порвались и превратились в хрящи». Однако во время зимних забастовок 1928 года он снова ходит по общагам и хибарам с уставом Профсоюза работников лесной промышленности, разъясняя рабочим их права, а когда с Белого моря привозят штрейкбрехеров, он выводит на снегу оскорбительную надпись собственной жидкостью желтого цвета. Забастовщиков вместе с семьями собираются выкинуть на мороз, а Энкко уговаривает их драться с полицией, покуда не подоспеет профсоюзный юрист.

Нам даже странно, что и у мирных финнов доходило до такого, но и сыновья этих борцов – кто более, кто менее храбрый и надежный – через пятнадцать лет воюют на стороне «русских» (про то, что те «советские», никто помнить не собирался)…

Практически все рассказы в сборнике интересны и хорошо написаны, но в них не замечается стремлений в какие-то бездны вверху или внизу, в какие-то царства света или царства мрака, – муза этих писателей ходит в основном по земле.

Что совсем неплохо. Если есть хоть крупица истины в придуманной литераторами для самоуслаждения теории, что русскую революцию вызвала русская литература, финнам революции, похоже, не угрожают.