Пасха или Пейсах, русский или иврит?

Рада Полищук. И было так. – М.: Текст, 2017. – 384 с.

После прочтения новой книги Рады Полищук – ее горестных и сердечных, трогательных и даже сентиментальных историй из жизни обычных людей, по-доброму смиряешься с человеческим несовершенством. Да, герои Рады Полищук, в сущности, просты: родить и вырастить детей, работать, чтобы кормить их, а потом дать им образование, помочь устроить детям личную жизнь, желая им счастья, дождаться внуков, а если повезет, то и правнуков, а главное, пережить в своей жизни пусть одну, но великую любовь – вот и все, что волнует обычного человека ее рассказов... Но все это на фоне национального самообретения – и страсти, и драмы, комедии и фарсы патриархальной (а значит, косвенно отрицающей права индивидуальности на особый путь) добропорядочной еврейской семьи из повести «Четыре дочери Фени и Фишеля», глава которой «Фишка в живых остался – и на фронт не взяли, как инвалида, и с Украины, из местечка Монастырище, в Москву вовремя переехал, избежал участи тысяч евреев, уничтоженных немцами в сорок первом году». Сколько в этой семье горя и шекспировских страстей, теплоты и радости. Старик стоит на позициях ортодоксальных: не приемлет в качестве возможной родни «гоев». Рада Полищук употребляет это слово, обозначающее не-еврея, не боясь того, что в современном контексте оно снабжено негативным подтекстом, потому что снимают этот подтекст прозвучавшие в этой же повести слова: «Еврейская девушка должна выйти замуж за еврея. Спросишь почему, отвечу. Чтобы стоять по одну сторону расстрельного рва». Страшные слова.

Борис Пастернак принял православие, дед его по отцу содержал маленький окраинный постоялый двор, а бабушка, как большинство женщин в черте оседлости, была неграмотной, но родители уже вошли в золотой фонд русской культуры, и сам Пастернак, выросший в среде русской творческой интеллигентности, выступал за национальную ассимиляцию, считая, видимо, что ассимиляция положит конец трагедиям его народа. После распада СССР весьма драматичный вопрос личной самоидентификации встал перед многими, не только пред детьми и внуками Фишки и Фени... 

От уклада местечковой жизни душно, но без него одиноко. Исидор Кауфман. Урок коммерции. Частная коллекция

Но жизнь берет свое, а для Рады Полищук самые главные ценности в жизни – любовь, сострадание, душевное тепло, и в ее повести браки дочерей Фишки и Фени уже смешанные: мужья у двух дочерей – русские, воспринявшие религиозную культуру семьи, в которую они вошли, с пиететом (чего не скажешь, кстати, обо всех «своих» членах семьи). И для всех четырех дочерей, окончивших советскую школу, «родная речь» – русский язык. И маленькая героиня «Рассказов о маме» тоже считает чтение «справа налево» неправильным... Перед героями  Рады Полищук все-таки встают вопросы: Пасха или Пейсах, русский язык или иврит, остаться в России или уехать в Израиль? Но не ответы на эти вопросы определяют канву их жизни, а чувства общечеловеческие. Рада Полищук хорошо понимает: когда человек любит, страдает или переживает за своих или ставших своими чужих детей, когда он теряет и хоронит близких – он в первую очередь просто человек, а только потом русский, грузин, еврей или латыш...

Эмоциональная, полная страниц о любви, искренняя проза Рады Полищук, возможно, поможет читателю открыть для себя мир простой патриархальной еврейской семьи, и, почувствовав общечеловеческое родство с героями, принять этот мир к сердцу. Потому что кроме трагедий и драм и помимо «неистребимого еврейского юмора» этот мир наделен полным ощущением «документальной подлинности: ничего не отредактировано задним числом» (Лев Аннинский). Разве не затронет читателя история об удивительной любви между одесситами Изюней и Малей («Котлеты в компоте») или о реальной любви и жизни собственных родителей Рады Полищук («Мамины шляпки», «Прима»)? Или новелла о маленькой Рахельке? Рядом с каждым героем Рады Полищук, точно тень, ступает его личное горе – смерть близкого человека, а если герои собираются вместе, то и горе становится общим. Но написавший послесловие к книге Максим Гликин прав: «Не важно, где и по какому поводу вновь соберется вся многонациональная мишпуха. И не важно, что при встрече на равных будут общаться мертвые и живые. Потому что на самом деле в такой семье мертвых нет». Мертвых действительно в мире Рады Полищук нет. Для нее все живы. И по-прежнему жива ее вера в то, что «счастье все-таки существует, со слезами на глазах, со сквозной раной в душе, с оборвавшейся внезапно молитвой...»

Рада Полищук и в смысле человеческих ценностей, и в смысле веры в судьбу и даже в возможность судьбу «заговорить» («Пасынки судьбы»), и как носитель мифологии «уклада местечковой жизни», от которого ее героям душно, но без которого одиноко, и как исследователь «почвенной» истории своей семьи и своего рода – писатель-традиционалист. Сила ее не в новаторстве, не в стилистических поисках, а в романтизации и страстной вере в традиционное, причем веры такого эмоционального накала – до психологической и даже почти натуралистической обнаженности, такого открытого сердечного отношения к своим героям, что вряд ли кого-то из читателей ее проза оставит равнодушным. «А та жизнь вся в прошлом осталась, – говорит бабушка Феня девочке Моле, – ни тени, ни звука оттуда не долетает…». Но Рада Полищук и звуки различить сумела, и тени увидела, и засвидетельствовала: «И было так».