Прощание с молодостью

Россия. Все нормально. Фото Владимира Захарина

Новый сборник Сенчина «Срыв: проза жизни» содержит как вещи, уже известные читателю, так и новые. Начинается он с «Елтышевых» – романа, принесшего Роману известность. Сенчин печатался к 2009 году – времени издания «Елтышевых» в столичных толстых журналах уже лет 13, но до них он проходил по разряду чернушного бытоописания. Сперва над ним посмеивались, многие возмущались его героями – неудачниками и циниками, затем его печатали просто как добротного ремесленника, и лишь этот роман стал для писателя пропуском в большую литературу.

Сенчина признали, похвалили, чуть было не наградили. О «Елтышевых» отписались ведущие критики, и прозаик получил статус современного классика, впрочем, больше известного в литературной тусовке. Следующий роман – «Информация», на мой взгляд, написанный лучше, такого интереса уже не вызвал (как и «Зона затопления»). Так что успех «Елтышевых» скорее имел привкус сенсации и случайности. То ли писатель попал в тренд, то ли по неведомым законам писательской раскрутки ему просто повезло, но роман вызвал немало шума, порожденного не только и не столько литературными достоинствами, сколько внелитературными обстоятельствами.

Но, повторюсь, шумиха эта была полезна, ибо привлекла внимание и публики, и критики к таланту Сенчина и упрочила его положение в писательской среде, перевела из разряда «чернушника» и певца маргиналов и люмпенов в первые ряды русской словесности. Место, ныне им занимаемое, отчасти двусмысленное. Да, его признают и уважают, но вспоминают нечасто. Это не модный писатель, не поставщик произведений, способных нашуметь, породить дискуссии. Положение его можно сравнить с бунининским до революции. Как писал Вересаев: «Трагедией его писательской жизни было то, что он, несмотря на свой огромный талант, был известен только в узком кругу любителей литературы. Широкой популярности, какою пользовались, например, Горький, Леонид Андреев, Куприн, Бунин никогда не имел».

Отголоском непростого вхождения Сенчина в литературу предстает рассказ «Гаврилов» – своего рода портрет противника, не признававшего его дарования. Коллизия напоминает чем-то историю, встряхнувшую 15 лет назад немецкую литературу, когда Мартин Вальзер написал роман «Смерть критика» о Марселе Райх-Раницком, влиятельнейшей фигуре тамошней словесности. Но в России громкого скандала не случилось по случаю малого интереса публики к литературе.

Хотелось бы остановиться именно на рассказах и повестях сборника, часть из которых печаталась ранее, часть – появилась впервые. Сенчин – писатель, идущий в ногу со временем – своим и страны. Он начинал с произведений, главными героями которых были 25-летние, уставшие от жизни. Затем им стало по 30, и они вяло шевелились. Потом кое-кто из них к 35 годам приспособился к существованию.

Роман Сенчин. Срыв: проза жизни. –  М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2017. –  608 с.

Теперь Сенчин пишет про поколение уже 45-летних. Герою повести «Срыв», одной из лучших в книге, именно столько. Трудно кратко сказать – о чем она. Наверное, об уходящей молодости – «на своем темени он с ужасом и отвращением обнаружил безобразные, неопрятные проплешины». Главный персонаж пытается бодриться, бросать вызов судьбе, влюбляется, но, конечно, глупо и безнадежно. Стоит заметить, что сюжет про любовное приключение командировочного вузовского преподавателя был уже у Сенчина во «Все нормально», но то, что в 40 лет являлось безобидной авантюрой, теперь, спустя несколько лет, уже рвет и опустошает душу.

«Дома» – рассказ публицистический, прямо берущий за рога «проклятые» вопросы современной жизни. Ведь Сенчин всегда конкретен и точно отражает текущие реалии. Посвященный непростым этническим и социокультурным тенденциям в его родной Туве («Русский мир снова скукоживается, как невыделанная шкура на печке»), рассказ сопрягает и день сегодняшний, и историю. Вот наблюдение из 80-х: «И в слове «коммунисты» слышалась неприкрытая враждебность, будто в родне шелестящих не было коммунистов, советских активистов, сами они в большинстве своем не состояли в молодости в комсомоле».

Но самым впечатляющим рассказом сборника предстает «Валерка» – своего рода очерк в традициях Успенских и Энгельгардта или «Писем из деревни» Фета, но далеко превосходящий их сочетанием художественности и трезвой публицистики. На примере одной загубленной жизни писатель создает впечатляющую картину самых разных процессов в сибирской деревне 90-х – демографических, социальных, экономических, культурных.

Вывод – «Немало появилось в начале 90-х людей в деревне, попытавшихся зажить в ней крепко и сытно, не боящихся работы. И кое-кто из местных, поверив, что теперь они хозяева своего благополучия, засучили рукава, а еще больше оказалось таких среди приезжих – вырванных обстоятельствами из города и вынужденных обустраиваться на земле… И те, и другие очень быстро выдохлись, сникли, погрузились в этот тяжелый, обессиливающий полусон, растворились в темной деревенской бедности» – так и хочется предъявить «реформаторам». Собрать бы вместе экономистов, политологов, социологов – пусть они прочитают «Валерку» и ответят на острые вопросы, которые так и встают со страниц рассказа.

Ну и, конечно, самое главное у Сенчина – наблюдения. Сотни мельчайших подробностей, подмеченных его острым глазом. «Деревенская жизнь не располагает к дружбе, доверительным разговорам, помощи. Все живут в своих оградах». «Целовались с чувством и мужчины друг с другом; Сергей Игоревич отметил: «Так не стесняются целоваться теперь только очень далеко от Москвы». «Взгляд был беспомощно-ищущий, неустойчивый. Он знал, что так вглядываются близорукие люди, попадающие в просторное помещение».

Сенчин старается быть всегда фотографически точным, и у него на огромную книгу лишь пара-тройка проколов, например, вместо KFC – KFS. Или что якобы дети коренных северных народов перестают учить русский язык, хотя в действительности они практически не знают родных наречий – о чем и переживают филологи, подобные его незадачливому герою.