Александр Мелихов  |
| Арина Обух. Выгуливание молодого вина.
– СПб.: ИД «Петрополис», 2017. – 180 c. |
«Вино бродит, а в народе говорят – гуляет. И это гулянье сродни вдохновению. И именно оно – главный герой этой книжки, а вместе с ним – студенты, ангелы, бродяги, философы, влюбленные и музы. Рассказы о них написал очень молодой художник. А картинки нарисовал очень молодой писатель. И все это вместе – Арина Обух, студентка СПбХПА им. А. Штиглица, лауреат Международного Волошинского литературного конкурса (2015 г.) и победитель всероссийских и международных фестивалей живописи и графики». Такова издательская аннотация, и «Выгуливание молодого вина» вполне ей соответствует. Эта небольшая изящная книжка – порождение той счастливой поры, когда в прозаике еще не перебродил поэт, для которого восхитительно, таинственно и значительно все, на что ни упадет его взгляд.
Юную Арину извечным вопросом, как нам обустроить Россию, пока что не задушишь, не убьешь, ничто пока что не ускользает от ее свежего тонкого внимания. У нее и девушки на картине разочарованного художника «веселы даже пятками», а многие его картины, не выдержав затянувшегося «выгуливания», дописывают себя сами.
Однако поэтический дар, временами заруливающий и в чистую сказочность, не мешает острому взгляду реалиста. Вот церковная прихожанка Катерина, распоряжающаяся святой водой.
 |
| Вот такая вот пряха судьбы. Иллюстрация из книги |
«Худая. Скрепленная верхом юбки и низом кофты, она напоминает древнерусскую игрушку. Тряпичную куколку: форму придает лишь одежда. А внутри просто длинная мягкая основа, от которой тянутся руки. Ног у такой куколки нет, просто длинная юбка с пришитыми к ней туфельками. И лицо нарисовано тонкой кисточкой. Которую макнули в бледно-розовую краску».
Или:
«Катерина не устает повторять:
– С праздником! Давайте.
– Во славу Божью!
– Господи, благослови! Держите.
– С праздником! Здравствуйте!
– Спаси и сохрани! Держите водичку!
Она это говорит не прянично. Нет в словах открытки».
Каково? Нет в словах открытки.
«А потом вода в последнем баке заканчивается, и мы ждем батюшку.
– А водичка святая закончилась?
– Сейчас батюшка придет, освятит.
– А утренней не осталось?
Нужна та водичка. Первая. Умом они понимают, что нет никакой разницы. Что молитвы читаются одни и те же. Но… все-таки… может, у вас осталась утренняя?
Катерина отдает свою бутылку «первой воды».
– Себе наберу второй. Во славу Божью.
А я свою не отдам. Умом понимаю, что разницы нет. Но. Малодушие. Катерины во мне мало…»
Особенно прелестно это «умом понимаю». И впрямь, если рассуждать рационально, то никакой разницы между первой и последней святой водой действительно нет. А вот с точки зрения сказки разница огромна…
Даже бомж в рассказе «Вовремя» превращается в философа, оставляя человечеству послание на стене: «Ничего не бывает рано, ничего не бывает поздно – все бывает только вовремя. Целую, твой друг Конфуций».
Но главные герои этой книги – это все же художники. Потому что «Петербург создан для художников. Причем очень бедных художников. Имеющих за душой две-три краски, не более…». Так начинается повесть с длинным названием: «Муха имени Штиглица, или А будущее по самочувствию». Она состоит из маленьких глав-миниатюр с интригующими названиями, например: «Гагарина не видела, но я его люблю», «Алые паруса и голая правда», «Муза ходит справа», «Пропала жизнь, дядя Ваня», «Пряха судьбы»…
Главная героиня и есть «пряха судьбы» – художница по ткани. Она сидит за ткацким станком в академии Штиглица (бывшее Мухинское училище, в просторечии Муха) и чувствует себя то Макошью – богиней ткачества и распорядительницей судеб, то просто ткачихой на антресолях, которая плетет узор, разматывая клубок.
«В Петербурге есть река Пряжка. Она течет мимо сумасшедшего дома. Здесь пряли и сходили с ума. А еще есть улица Шпалерная. Здесь ткали шпалеры и тоже сходили с ума. Но я хожу в Муху по улице Пестеля, которая рядом со Шпалерной. А в Союз художников – по улице Большой Морской. Когда-то ее называли Бриллиантовой: здесь жили и торговали бриллиантовые люди, в том числе и Фаберже. И над ними парил крылатый Торжествующий Гений. Точнее, он парил над зданием Императорского общества поощрения художников… Нынче этой скульптуры нет. То есть ни гения, ни торжества. А есть клубок из темных нитей улиц и переулков. Название – Земля. Здесь прядут и сходят с ума.
…А Торжествующий Гений парит. Просто облаком выше».
Кстати, по лестницам академии Штиглица музы постоянно ходят рядом со студентками (музы нынче больше привлекают девушек).
«В Мухе по левой стороне парадной лестницы несется туда-сюда толпа студентов и абитуриентов, а на правой – никого. Там ходит муза, предупредили нас. Не рискуй, можно наступить музе на ногу. Потом не поздоровится. Музы обидчивы».
И муза плюет вслед нерадивым студентам, которые решают прогулять Муху и пойти на выставку современного искусства в Эрмитаж, на которой героине больше всего понравился гардеробщик, носившийся от вешалки к вешалке, так что «были видны только летящие в его руках плащи и куртки. Гардероб находился в самом низу, одна лампа мигала, создавая небольшой полумрак, и гардеробщик походил скорее на Гермеса, принимающего души-куртки в загардеробную жизнь: «Вот у нас тут трубу прорвало, все говорят: «У вас трубу прорвало», – а если я им скажу, что это современное искусство, так они рядом фоткаться начнут!..»
А надо сказать, что помимо главной героини в повести еще очень много народа: тут и Екатерина II, и батюшка, и советская белокаменная прядильщица, и Человек Из Скайпа, и Кузьма Петров-Водкин на велосипеде, и Марк Шагал на селедке, и мойры…
«– А что это за красивые женщины, убивающие мужчин?
– Ткачихи.
– То есть?
– Мойры. Богини, сплетающие нити судьбы.
– И кто победил?
– Ткачихи».
И все «ткачихи» мечтают уехать, как знаменитый штигличанин Петров-Водкин, на велосипеде и видеть, как Муха уменьшается, становясь точно мухой, а линия горизонта не раскрывается, а становится ближе и ближе. «И приблизившись наконец к этой нити-черте, поехать по ней вдоль жизни – по этой горящей сквозной, через мосты, разводя их руками… Ты едешь и улыбаешься. И все думают, что ты идиот. Икар на велосипеде. У тебя нет работы, тебе не хватает на краски и на еду. Надо срочно ловить рыбу, ее можно есть и рисовать, еще на ней можно улететь в Витебск или Париж. Но позднее (когда-нибудь потом, совсем нескоро) ты поймешь, что куда бы ты ни ехал, на каком бы велосипеде ни мчался, какую бы рыбу ты ни ловил, над тобой все время будет жужжать Муха. Муха всегда будет с тобой, даже если ты об этом не знаешь».
Но это потом. А сейчас у «богини на антресолях» время проб и ошибок. Впрочем, как говорит героиня, у художников бытует коронная фраза: «Все спасают кракелюры». Если что-то не удалось – закракелюрь.
«Это когда неудавшийся батик покрывают горячим воском, снимают с подрамника и начинают мять, как врага своего. Затем берут губку и в заломы втирают краску любого цвета. И получается – гром, молния, красота. Если жизнь не удалась – можно ее закракелюрить».
И действительно, ведь все наши «заломы» и неровности, все наши жизненные неудачи и ошибки в искусстве становятся «узором на стекле».
И когда Человек Из Скайпа рекомендует героине не разбрасываться, а писать свою книгу по плану, она вспоминает знаменитую строчку «Каждый пишет, как он дышит».
«Я надышала.
Просто надышала.
Получился узор на стекле.
Дышу дальше…»
А мы будем ждать. Кое-кто даже затаив дыхание.
Санкт-Петербург
