Больной, очнитесь!

Так и живем. Фото автора

Медицина и литература породнились уже давно. Мало того что врачи иногда продлевают жизнь поэтам и писателям. Люди в белых халатах не раз и сами вносили достойный вклад в сокровищницу литературной классики.

Однако в отличие от чеховских рассказов и булгаковских романов книжка практикующего реаниматолога Владимира Шпинева прямого отношения к литературе не имеет. Написанная по материалам интернет-блога и дневниковых записей, она фиксирует сегодняшние будни российского врача слишком бесхитростно, хотя и довольно дотошно.

Характерной для автора оказывается и довольно распространенная сегодня грамматическая небрежность: («кабенет», «ни кто не учит», «фетишь» и т.д.). Почему все это осталось в книге – вопрос, разумеется, прежде всего к издательству. Или мы размещаем предупреждение вроде того, что «пунктуация и орфография автора сохранены» (чего в книге нет), или идем по скучному, затратному, но, в общем, разумному пути и нанимаем корректора.

Тем не менее есть веская причина – именно литературная – эту книжку прочитать.

И дело, конечно, не в том, что каждый из нас или уже был в реанимации, или с большой долей вероятности там окажется. Просто самое интересное на переднем крае борьбы за жизнь – это люди. Истории, типажи, тенденции. А это уже литература.

Итак, изрядная часть «реанимационных рассказов» связана с представителями социального дна – бомжами, алкоголиками, тунеядцами... «Буду с вами предельно честна: всю беременность и ранишние годы бухала».

Владимир Шпинев.  Реаниматолог.  Записки оптимиста. –  М.: АСТ, 2018. – 320 с.

С такими вполне можно пообщаться по душам. Недаром автор говорит, что «...в подавляющем большинстве случаев, если врач преподнесет им на своих руках хоть каплю огня и сочувствия, они будут благодарны». Но очень может быть, что после пьяной ссоры вам «проломят голову топором», «скинут тело в подвал» и «продолжат бухать». Подобных примеров в книжке много, «ибо процентов на шестьдесят, а может, и больше, занимают именно такие люди нашу койку». Некоторые из этих рассказов совершенно дикие, и очень не зря книга продается с возрастным ограничением «18+».

Смыкаются c подобными случаями и те, где алкоголь уже ни при чем, однако настораживает нелепость происходящего.

Один находит в своем гараже «трубку с колечком». Колечко выдернул, стал ждать, сжимая в руке трубку, которая оказывается взрывателем от гранаты. Результат предсказуем. Другой фильтрует бензин через коробку противогаза. Затем на жаре пилит ее болгаркой – посмотреть, что внутри. Результат предсказуем.

Некоторые из таких историй вполне умещаются в одну открывающую их фразу: «Два дебила легли на плановую операцию».

А ведь порой человек и совсем не дурак вроде бы. Профессиональный хирург (!), путешествуя на автомобиле между городами, чувствует сильную боль в животе. По дороге обращается в больницу, где ему указывают на подозрение – аппендицит, но он от операции отказывается, едет дальше. Хорошо, что на следующей остановке, в другой больнице его коллега решает «не пойти на поводу у пациента». Спасли чудом.

Вывод: возможно, все то, что обычно называют алкоголизмом, безответственностью, асоциальностью, глупостью, есть лишь активированная программа самоуничтожения, безотчетное самоубийство. А вот это уже напрямую зависит от внешних, в том числе общественных условий. Слишком часто в последнее время люди не хотят жить.

Об этом догадывается и автор. «Сесть за руль бухим – стать преступником, сесть к пьяному в качестве пассажира – безумство, сесть к пьяному за рулем «Урала» – безумство вдвойне, а вчетвером да гнать ночью... Даже не знаю, как это назвать – суицидники?»

Неменьшего внимания заслуживают и те горькие зарисовки, герои которых вполне себе «с нормальным социальным статусом». Это вам не потерявшие человеческий облик алкоголики, здесь эпикриз поинтересней.

«Презентабельная женщина в норковой шубе» просит безболезненно усыпить (насмерть) престарелую мать. Той недавно отняли ногу, а ухаживать за ней дочери некогда. «Вы поймите, я маму очень люблю, я не смогу видеть, как она мучается, как же она теперь сможет с одной ногой себя обслуживать?»

Пациентке с переломом «требуется постановка – проведение спицы через кость... Врач приносит специальный прибор вроде шуруповерта в палату...», где муж перестилает кровать. «Врач вышел в ординаторскую... Приходит. Женщина на месте. Шуруповерта нет...» Украли. «Пошли смотреть видеофиксацию... муж идет с шуроповертом...»

Дама забеременела, «мужу ничего не сказала, живот утягивала как могла. Почему? Можно только гадать... Однажды пошла в магазин и заскочила в фельдшерский пункт. Родила бездыханного... Женщину и ребенка увезли в ЦРБ...» Малыш сначала ожил, но через два дня умер. «Медиков в хвост и в гриву. Всех. Педиатра за то, что ходил на патронаж к ее детям и не заметил беременности. Гинеколога за то же. Врачей-неонатологов – за то, что не выходили. Главных – за то, что не уследили за врачами. А женщина? А женщина поехала домой. Хоронить не захотела».

Постепенно множество этих печальных историй складывается в общую картину. Заставляющую задуматься, посмотреть со стороны и на себя, и на страну, для которой образ пациента реанимации становится с годами все более точной метафорой.

«Она, смотря на себя в зеркало, не видела проблему, ей казалось, что выглядит она еще вполне сносно, мозг, регулярно получая эндорфины, выработанные из переполненного желудка, все время требовал добавки. Он убаюкивал женщину... он твердил: ты не верь никому, кушай, кушай...»