Баг совести

Ида Мартин. То, что делает  меня. – М.: АСТ. – 350 с.

Жанр советской «школьной» повести содержал неудаляемые, просто-таки не выводимые никем и ничем элементы – борьбу за лидерство в классе, конфликт отцов и детей и несуразность первой любви. Насмерть замотанный горящими планами и соцсоревнованиями рабочий или служащий внимал этим диким песням и трясся от ужаса – кого растим?! Дикари, макаки, никакой благодарности! Вроде бы всё для детей, вся жизнь для них, вся экономика, а они от несчастной любви готовы дом спалить или на мотоцикле расшибиться… и, главное, зачем? Всё же есть, не то что после войны, а они упрутся как бараны в свои любови, и хоть кол на голове теши. А что потом будет, если сейчас так?

Школьная повесть подспудно втолковывала, что с детьми нельзя, как со взрослыми: легче, нежнее надо, товарищи, они только взрослыми выглядят, с другой стороны, ставила острые проблемы, с третьей – нашептывала о том, что мир не плакат о борьбе за мир, не так-то он и прост. Жанр не просто эксплуатировал встреченный советской идеологией с кривой ухмылкой экзистенциализм, он вкупе с военной повестью экзистенциализмом жил и дышал. Те же «Подранки»… Да что там!

Ничего за тридцать лет после советской власти не изменилось. Школота точно так же может из-за сущей ерунды наворотить дел, причем не жалкую административку, а реально уголовных. Почему? Опять-таки через тридцать лет уже можно как-то напрячься и ответить. Дети взрывоопасны, потому что они – самые одинокие существа на земле, у всех у них траблы, которые даже могут быть искусственно раздуты, но лишь потому, что дети хотят инициации, а мы им возможности инициироваться не предоставляем. Единственное, в чем мы молодцы, так это в том, что оставили им в наследство бесприютный, холодный, до чертей криминализованный Мир Средней Полосы, где заброшек со следами наших разборок просто-таки навалом.

Представьте, что вышли из комы в белой-белой комнате с окном в заснеженный сад и приоткрытой дверью, из-под которой тянет сквозняком, и ничего-ничего про себя не помните. Комната почти пуста – кровать, столик со стулом, шкаф, – и лишь на полу вы замечаете крупные пластиковые фишки с буквами, из которых вам предстоит сложить свой Алфавит Мироздания. «В» будет «выяснялово», «Г» – «гастер» (или «гимор»), а «Ш» – скорее «шаурма», чем «школа», «Н» – точно «наркота», «Р» – «разборка». «С» точно будет «свобода». Почему так, а не иначе? Да потому что вы подросток, а у взрослых и проблем-то таких нет – складывать мир воедино. Взрослые постоянно думают о деньгах, то есть упирают на букву «Д», которая в детском варианте пишется на «Б» – «бабло». Да, скорее «бабло», чем «будущее».

«– Да какая разница, на что делать ставку? – вмешался Леха. – Цель всегда – бабло. А через какое место ты его получишь, вообще не важно. Потом все равно купишь то, чего тебе недостает.

– Да что ты говоришь? – насмешливо прохрипел Тифон. – И где же взять столько бабла <...>?

– Сам про себя такого никто не признает, а на мнение других, когда у тебя есть деньги, можно забить болт. – Логика Лехи звучала разумно.

– Ну, хорошо, а где их взять-то, эти деньги?

– Если есть сила, можешь отнять, а если мозги, то развести кого-нибудь.

– И на эти деньги купить совесть.

– Не, – Леха скривился. – Совесть – это баг. На фига ее покупать?»

Всё же у них есть, а они упрутся как бараны в свои любови, и хоть кол на голове теши. Кадр из фильма «Курьер». 1986

Отл. Пацанский стайл. Кратко, рублено, с занесением в душу. Для тех, кто не знает, что такое баг: баг – это системный сбой в работе программ, чаще всего игровых. То есть ваш герой замахнулся мечом на демона и вдруг замер, потому что одновременно врубилась подпрограммка воя этого демона, и надо перегружаться. И каждый раз на этом месте может происходить такое. Баг? Баг. А совесть?

А дети только и хотят, что жить по ней, «как правильно», как почетно-зачетно, и если что-то не дает им так жить, то их слабость (тела, характера, способностей). Дети ценят любой экстрим (драку, привод в полицию) как доказательство того, что они есть, или на худой конец анонс, что они вот-вот будут. Концепт Иды Мартин (псевдоним Натальи Платоновой) в книге «То, что делает меня» создает правдиво ницшеанский микрокосм преодоления внешних обстоятельств: сделай или умри. В нем «пытаются отыскаться» только наши, русские дети-правдоискатели с западной интернет-системой ассоциаций.

Есть проза не просто реальная или конкретная (что мы, чернухи не читали?), до крайности напоминающая сентябрьский дождь, еще как будто совсем летний, шумный, скребущий по пыльным закоулкам, пластику и ржавчине Митина или Бескудникова. От него не скроешься под одеялом или в транспорте, не отстранишься какими-то другими делами, и не потому, что тебя зовет «гражданская ответственность» какого-нибудь автолюбителя или другого мухолова, а потому, что ты человек и отстраниться не в состоянии.

«– И Обломов, и Базаров – два очень мутных персонажа.

– Каких-каких?

– Неоднозначных.

– Та-а-ак. – На миг распаленное лицо Алины Тарасовны посветлело. – Хорошо. И в чем же их неоднозначность?

– Базаров только и делает, что базарит, а Обломов – обламывает, – на одном дыхании весело выпалил Леха, уже окончательно играя на публику.

– Садись, клоун, – с трудом сдерживая гнев, презрительно фыркнула она. – Как был дегенератом, так и остался».

Помнится, «дегенерат» – словечко еще из шахназаровского «Курьера». О Базине незабвенном. Или вот что еще прелестно:

«– Интересно, почему люди не могут сами по себе? – я кивнул в сторону дома. – Вон сколько леса кругом. Многие ненавидят друг друга, но все равно живут вместе. Некоторые вообще всех ненавидят, но никуда не уходят.

– А кого им тогда ненавидеть? Самих себя? От этого сходят с ума, – сказал Тифон».

Жители многоквартирных домов, многоэтажек – отдельная цивилизация, живущая по законам, выработанным ею самой. Эти люди, вынужденно разорвавшие отношения с природой, потребляющие то, что дают, смотрящие телевизор, листающие айфон или планшет. Без особых доходов. Об особой креативности и речи нет. Хорошо, если кто-то из «ульев» Литинститут или Строгановку окончит, но ему же хуже. Весь путь ульевых человечков мерцает перед ними – роддом, школа, работа, старение, смерть, и от этого действительно можно сойти с ума. Но люди еще наряжаются, еще устраивают семейные торжества, еще волнуются, если кто-то пропадает, и ищут его…

«То, что делает меня» кричит о том, что в этом рукотворном аду инициация случиться вполне может, но даже после нее можно стать совершенно не тем «человеком», о благородстве, силе и внутренней красоте которого долдонит русская классика. Можно превратиться в полковника ФСБ, если и любящего что-то, то комнатный сейф с огнестрелами. Или в беззубого либерала, убежденного в том, что любую проблему в «демократическом обществе» может решить митинг. Или в чудовище.

Кто же это там говорит – «молодо-зелено»? Нет, серьезно – кто сейчас в соседней комнате, увешанной постерами, крутит прохождение очередного «Дума»? Дети сумерек. Наши дети наших с вами и ими сумерек. Вот кто.