Дедов подарок

Всякое в жизни бывает, иногда стоит верить даже легендам и сказкам. Рисунок Екатерины Богдановой

В супермаркете было прохладно, негромко гудели кондиционеры, и Николай не торопился на улицу, в июльское пекло. Он медленно прохаживался вдоль рядов с товарами, разглядывая ценники. В корзинке катались несколько банок запотевшего пива, упаковка яиц и кусок копченой грудинки, для полноты холостяцкого набора не хватало только пельменей. Мимо прошла пожилая женщина с длинными седыми волосами.

Он обернулся. «Мария Александровна», – мелькнуло в голове. Он видел ее однажды в середине восьмидесятых, когда отец на майские праздники взял одиннадцатилетнего Кольку на слет клуба любителей камня. Сборище любителей минералов проходило на одном из выработанных карьеров, где в отвалах можно было найти приличные экземпляры камней для коллекции.

На расстеленных прямо на траве покрывалах, на газетах лежали порезанные огурцы, вареные яйца, открытые консервы с килькой в томатном соусе. Шашлыки в те времена еще не были так популярны, да и мясо непросто было купить. Выбравшиеся на природу в первые теплые весенние деньки люди веселились, выпивали, бродили по берегу заполненного водой карьера и собирали простенькие минералы, обсуждали их, спорили и, конечно, рассказывали байки о камнях. Заводилой компании был лысый толстяк Сан Саныч, объехавший весь Союз – от Кольского полуострова до Камчатки. Он привозил такие экземпляры, которым позавидовал бы любой минералогический музей. Его коллекция не помещалась в трехкомнатной квартире, которая походила больше не на квартиру, а на пещеру Хозяйки медной горы. Колька тогда перепутал рюкзаки и вытащил коробку конфет из рюкзака Марии Александровны, жены Сан Саныча. Тогда он со стыда был готов провалиться сквозь землю. Сейчас же он благословлял небеса за это недоразумение.

– Мария Александровна, – громко позвал он.

Женщина повернулась. Николай перехватил корзинку с продуктами и подошел ближе.

– Я Николай… Колька Бобров, сын Валентина Боброва!

Мария Александровна пожала плечами, явно не понимая, о ком речь.

– Конфеты из вашего рюкзака стащил на маевке.

Взгляд женщины изменился, она улыбнулась:

– Коленька! Тебя не узнать. Сколько лет прошло?

– Больше тридцати, – ответил он.

– Как время летит. Саши уже шесть лет как нет.

– Да... Я знаю.

Встав в небольшую очередь у кассы, Коля, как велел классик, не отходя от кассы стал «ковать железо».

– Мария Александровна, я ведь до сих пор минералами занимаюсь, затянуло меня тогда. Скажите, а у Сан Саныча записей не осталось, где он свои шедевры откапывал? Мне бы сейчас они очень пригодились.

– Что-то было. Посмотреть нужно.

– А когда зайти можно будет?

– А чего тянуть-то, пойдем прямо сейчас. Вы, Коля, арбуз помогите мне утащить, так иногда хочется, а сил тащить нет совсем.

(…)

Через полчаса Николай сидел на кухне и пил горячий чай с малиновым вареньем и печеньем. Мария Александровна принесла несколько запыленных тетрадок и толстую бумажную папку с завязанными тесемками.

– Вот все Сашины бумаги. Я уж все выкинуть хотела.

– Да вы что!.. – поперхнулся чаем Николай. – Это никак нельзя выкидывать.

Для вольного горщика этот ворох бумаг был ценнее, чем второй том «Мертвых душ» для библиофила.

Случай для горщика решает многое, если не все. Их звали «хитники» или просто «хита» – лесные бродяги, шатающиеся по уральским лесам в поисках самоцветов. Но Николай не любил это название, ему ближе было слово «горщик». А хитниками в конце XIX века называли воришек, которые лазили на изумрудные копи, что находились в концессии у французской компании, и тащили все что попало.

* * *

– Жаря, подъем!

По ту сторону телефонной трубки кто-то глухо закашлялся.

– Бобер, падла! Зашибу! Ты знаешь, сколько времени? Урод!

– Восемь часов утра. Все прогрессивное человечество уже на работе.

– Да видал я твое человечество, я в три часа спать лег.

– Жареный! Мне твои ночные шатания по кабакам и бабам до лампочки. Выезжаем сегодня в семь вечера, в полседьмого чтобы был на вокзале «под варежкой». Билеты я уже взял.

Напарник Николая Петр Сергеевич Гаршин прозвище Жареный, или просто Жаря, получил в армии. Их мотострелковую часть бросили на штурм Грозного в первую чеченскую кампанию. На площади Минутка его БМП подбили суровые бородатые террористы. Старший сержант механик-водитель Гаршин выбрался из горящей машины, о чем на память ему досталась отметина почти на всю спину.

– Чо, тема реальная?

– Сан Саныча помнишь?

– Панкратова?

– Да! У меня его дневник с привязками.

– Гонишь!

– Снаряга собрана?

– Все в сборе. Я «на фоксе».

– Гидрокостюм зимний добавь. Продукты на три дня.

* * *

Колесные пары ритмично выстукивали пионерскую считалку. За окном мелькал погруженный в сумерки уральский лес. Над остроконечными елочными верхушками, не отставая от поезда, летела почти полная луна.

(…)

Николай положил на столик обшарпанный блокнот.

– Как добыл-то?

– Случай – великое дело! Подфартило, в магазине вдову Саныча встретил.

Николай повел пальцем по алфавитному указателю до буквы У и открыл на нужной странице.

Четким почерком было написано: «Уваровит. Качайский хромовый рудник Станция Качай Свердл. ЖД. От станции ведет узкоколейка на восток. Идти 4 км. Шахта Восточная выработана и закрыта в 78 г. Третий горизонт. Пятый забой, проход наполовину затоплен. Кристаллы уваровита до 5 мм в черном хромите. Взяли, сколько смогли унести. Осталось прилично. 11.08.83 г.». Рядом была вложена калька с перерисованным чертежом шахты, явно скопированным с оригинала.

Жаря почитал дневник и развернул кальку под тусклым светом моргающего вагонного светильника.

– Уваровит, кристаллы пять миллиметров – и ты в эти сказки веришь? Я в Горном институте в музее только трехмиллиметровые видел, – покачал головой Жаря.

– Нет, не верю, но это писал Саныч, а ему по жизни перло безбожно. Я, правда, рассчитываю на обычные образцы.

Зеленый самоцвет, названный в честь графа Уварова – президента Академии наук, представлял собой ярко-зеленые, как молодая трава, мелкокристаллические щетки. Образцы черного, как антрацит, хромита были будто густо посыпаны мелкой зеленой солью. Редкие крупные кристаллы зеленой разновидности граната походили на неправильные кубики размером не более трех миллиметров. Ювелирные изделия из таких кристаллов были чрезвычайно редки. Зато ярко-зеленый камень цветом превосходил изумруд. Украшения, как правило, делали из щеток, вырезая из породы пластинки.

(…)

* * *

Николай спрыгнул с поезда на перрон, сколоченный из старых деревянных шпал, следом, поправляя лямки рюкзака, показался Жаря, заразительно зевая.

Небольшое деревянное здание бывшего вокзала с обвалившейся крышей смотрело на приезжих пустыми глазницами разбитых стекол. Других строений вокруг не было, лишь выбеленная кирпичная сторожка путейцев с запертой на амбарный замок дверью. Метрах в ста впереди по ходу поезда виднелась уходящая вправо заросшая насыпь старой узкоколейной дороги. Забравшись по насыпи, Николай затянул шнурки на армейских берцах, другой обуви он не признавал. Жареный прикурил папиросу. Рельсы с узкоколейки, вероятно, сняли на металлолом. Сквозь поросший травой отсев проглядывали сгнившие шпалы.

– Дорога в изумрудный город, – сказал Жаря, глядя вдаль уходящей дороги.

– Хочешь попросить у Гудвина немножечко мозгов?

– На хрена мне мозги?! Нет, Тотошка! Мне нужны цацки.

– Дак ты фармазон?

– Я просто бескорыстно люблю камни.

По обе стороны дороги поднимался осиновый подлесок, под откосом лежал ржавый покореженный грузовой вагон. Посреди дороги в редкой подсохшей траве мелькнул хвост. Жаря молча махнул товарищу рукой и тихо, на цыпочках, пробежал несколько метров вперед. Среди потемневшего щебня, быстро извиваясь, ползла небольшая змейка, блестящая, словно отлитая из красной меди.

– Гляди Бобер, сама Хозяйка встречает, – улыбнулся Жаря.

– Надо же! Медянка! Редкая нынче змейка.

Николай проводил змейку взглядом и зашагал вперед. Подлесок сменился болотом, среди кочек, похожих на лохматые головы, блестела темная вода. Кое-где торчали высохшие обломки стволов небольших деревьев. Над землей местами висели обрывки тумана, безжалостно разгоняемые поднимающимся солнцем.

– Мы в город изумрудный бредем дорогой трудной, – хрипло запел Жаря, почесывая густую щетину.

(…)

Через полчаса они уже стояли у подножия горы.

– Основной ствол шахты завален сразу после закрытия, но есть технические проходы, – сказал Коля. Он достал кальку со схемой шахты. – Еще метров триста, там вход сразу на второй горизонт.

С поисками пришлось повозиться, почти час они ползали по заросшему молодыми деревьями склону. За старой поваленной сосной обнаружился лаз, больше похожий на звериную нору. Коля снял рюкзак, надел перчатки и стал расчищать проход. Вниз по склону покатились камни и куски земли с обрывками мха.

– Жаря, рюкзак кидай. Там внизу ручей, воды свежей набери фляжку.

Жаря пристегнул к ремню флягу и спустился в ложбину, где среди серых окатанных валунов шумел, словно смеялся, ручеек. Жаря присел на корточки и стал набирать воду.

– Хорошая здесь вода, человече, пей больше, силы даст, – раздалось сверху.

Гаршин чуть не подпрыгнул от неожиданности. Он поднял глаза. Над ним стоял небольшой ростом дедок с плешью и седой бороденкой, словно из сказки про Курочку Рябу.

– Чего пугаешь, хрен старый!

– Такого испугаешь, сразу видно, стреляный воробей.

– Тебя чего тут носит, местный, что ли?

– Местный, груздей пошел посмотреть, должны уже пойти.

Взгляд у старика был странный, немного пугающий, будто каменный, и холод от него шел. Одежда потрепанная, местами дырявая, в руке кривой сук.

– Сам-то не за водичкой пришел?

– В шахту собрался.

– Опасно в шахте-то.

– Опасно, – согласился Жаря. – Да охота пуще неволи. А повезет, дык камней найду. Красивые камни. Солнце им покажу, а они и засветятся. Красиво. – Жаря мечтательно улыбнулся, вытащил из пачки пару папирос и протянул одну старику.

– Спасибо! А чего не повезет-то? Повезет!

Старик взял папиросу, но курить не стал, а засунул за ухо и хитро улыбнулся. Жаря пристегнул флягу к поясу и глянул вверх, откуда катились камни.

– Ну, бывай, дед, – сказал он, а когда повернулся, того уж и след простыл.

– Тьфу ты, привидение, блин, – сплюнул Жаря и стал взбираться вверх по склону.

– Ты где пропал? – спросил Бобер.

– Грибник там местный шатается, поболтали немного.

– Шевелись, нам до темноты управиться надо.

Проход был расчищен, и на четвереньках вполне можно было пролезть. Первым вперед протиснулся Николай. Включив налобный фонарь, он протащил за собой рюкзак. Дальше проход оказался сносным, идти можно было в полный рост. На стене каменного коридора через десяток метров крепились светильники, от них свисали обрывки электропроводки. Из глубины шел тяжелый влажный воздух, становилось холодней. У стены валялась запыленная шахтерская каска. Жаря отряхнул каску и надел сверху на бандану:

– Техника безопасности.

– Ракушку надень еще, а то горный змей-яйцегрыз как выпрыгнет.

Пройдя метров пятьдесят вперед, они уложили рюкзаки у стены. Лесное зверье вряд ли сюда заберется. Надев гидрокостюмы, они двинулись дальше налегке, взяв лишь инструмент, альпинистский шнур, по плитке шоколада, воды да брезентовые баулы для камней. Жаря нес горящую свечу, поставленную в стеклянный фонарик, – лучший индикатор кислорода. Если огонь погаснет, то надо рвать когти назад, а то можно задохнуться. Пройдя метров двести, они спустились на третий горизонт через отвесную пятнадцатиметровую штольню по ржавой, но еще крепкой, сваренной из толстой арматуры лестнице. По главному коридору были проложены рельсы, на которых кое-где стояли пустые вагонетки. На стенах, словно белое бугристое покрывало, росла плесень, покрывая стену целиком и местами забираясь на потолок.

Коридор под небольшим углом спускался ниже, появилась вода, которая вскоре дошла до пояса.

– Холодно, блин. – сказал Жаря и закашлялся.

– У тебя гидрокостюм зимний? – спросил Николай.

– Летний.

– Жаря, я вроде четко сказал: зимний.

– Нет у меня.

– Позвонил бы, я нашел.

– Ладно, потерплю.

– Отморозишь свой прибор. Все, отбегался Жаря ночью по бабам. Ну хоть выспишься.

– Типун тебе, Бобер, на язык.

Слабое эхо от разговоров терялось в подземных коридорах, казалось, где-то рядом кто-то болтает.

– Слышишь, разговаривает кто-то? – спросил Жаря.

– Это гномики. Пока болтаем, все наши камни заберут.

Неожиданно с потолка сорвалась тень, обдав приятелей волной холодного воздуха. В лучах фонарей мелькнули крылья летучей мыши. Жаря изящно ругнулся.

Вскоре коридор пошел на подъем, и вода отступила. Пройдя метров пятьдесят, они свернули в нужный забой. Пол криво вырубленного прохода или, скорее, каменного мешка был завален камнями, идти по которым было неудобно. Николай стал осматривать камни. Откинул десяток в сторону:

– Есть маненько.

В тусклом свете фонарика на камне блестели редкие зеленые кристаллики.

– Нам бы погуще, – сказал Николай и двинулся вглубь забоя. Дойдя до тупика, начал внимательно осматривать стены. Наконец в левом углу он с трудом разглядел тонкую трещину, в глубине которой блестели зеленые искорки. Взяв каёлку, стал слабыми ударами обстукивать вдоль края.

– Берется потихоньку, – пробурчал он и начал сильными ударами ломать породу.

Кайло с одним спиленным зубом имело запилы на зубе, обозначающие количество удачных вылазок. Горщики – народ суеверный, у каждого есть что-то вроде талисмана на удачу. У Николая этим талисманом было кайло. Простой, невзрачный инструмент, сопровождавший его во всех вылазках, если бы умел говорить, мог рассказать много интересного. Николай ударял как кузнец – сначала слабым ударом, намечая, затем точным и сильным отламывал куски хромитовой породы. Через четверть часа он запыхался и остановился:

– Жаря, сменяй.

Гаршин взял кайло и продолжил работу. Передохнув несколько минут, Николай стал осматривать отколотые камни. Сначала образцы шли с редкой уваровитовой минерализацией. Затем слой кристаллов стал гуще. Стали попадаться щетки с крупными кристаллами, это были очень редкие камни, но заявленные Санычем пятимиллиметровые кристаллы так и не попались. Отработав несколько часов, они почти выработали драгоценную расщелину.

– Заканчиваем, и так все не унесем.

Набив камнями баулы, двинулись в обратный путь. Сумки из грубого брезента с широкой наплечной лямкой тянули к земле. Неподалеку от своротки к подъему на второй горизонт стояла вагонетка, заполненная породой. Николай подошел ближе. Верхний камень блеснул, отражая свет уже подсевшего фонаря. Он взял образец – на серой поверхности росли два десятка редких кристаллов уваровита размером с горошину.

– Петр Сергеевич, у меня уже глюки от этих прохладных сумерек, будь добрый, посмотри на этот булыжник и скажи, что ты видишь.

Жареный взял в руки камень.

– Ёёоооууу, – выдал Жареный. Он хотел выругаться, но от удивления забыл все скверные слова. – Таких камней не бывает, – после минутной паузы с трудом произнес он. – Дорогой Николай Валентинович, если это галлюцинация, то она коллективная. В любом случае выбираться наверх надо, на белом свете оно виднее.

– Погоди-ка, Жаря. Давай вагонетку проверим.

Они вытряхнули все камни из вагонетки, но больше ничего не нашли.

Когда приятели выбрались из шахты, на улице уже было темно, сияющий тысячезвездный ковер просвечивал сквозь кроны молодых деревьев. Сил ставить палатку не было. Сняв гидрокостюмы, они устроились в спальниках на небольшой площадке неподалеку от входа в шахту.

* * *

Утром разбудили комары, поднявшиеся из болота. Мерзкие кровососы проникали даже в спальный мешок. Выбравшись из спальника, Николай достал из рюкзака репеллент и намазал руки и лицо. Кофе в термосе, залитый из титана в поезде, был еще теплым. Он достал из баула образец с крупными кристаллами и стал рассматривать, прихлебывая кофе. Камни галлюцинацией не были и не исчезли с восходом солнца. Двадцать три кристалла от семи до девяти миллиметров сочного ярко-зеленого цвета, чистейшей воды, без сколов и трещин. Это, без сомнения, были единственные в своем роде камни на всем белом свете. Один из камней вывалился из породы, и Николай, чтобы не потерять, убрал его в нагрудный карман. Жареный из спальника не вылезал, лишь изредка, не открывая глаз, шлепал ладонью назойливых насекомых. Налив еще кофе, Николай нарезал салями и батон. На запах еды и кофе подтянулся Жаря, потирая заспанные глаза. Позавтракав, Николай стал собирать снаряжение. Жареный курил и рассматривал трофей, то и дело приговаривая: «Таких камней не бывает… не бывает».

Случайно его взгляд скользнул вниз, где бежал ручей. Жаря побелел как снег и застыл как статуя, вытаращив глаза. Николай, сложив рюкзак, подошел к другу:

– Петя, ты чего? Плохо? Да?

Жареный, глянув на него, просипел:

– Дед это был. Вот те крест. Точно дед, – и перекрестился.

Коля оценил ситуацию. Зная, что голову у ветерана иногда переклинивает, он достал из его рюкзака бутылку с коньяком и залил в Жарю полстакана. Проглотив коньяк, Жаря молчал. Щеки порозовели:

– Дед это был. Горный дед. Я ему папиросу, а он курить не стал. Дед ведь не курит. И взгляд такой каменный. Глаза черные, как обсидиан, аж внутри все похолодело. И говорит, что мне повезет, мол. Камни! Камни он подложил. Точно он!

Жареный отбросил трофей обратно в баул и снова перекрестился. Легенды о горном духе, являющемся вольным каменщикам в образе старика, были популярны среди хитов не меньше, чем байки про Хозяйку.

(…)

* * *

Николай взял журнал в руки. Этот глянец издавала самая крупная швейцарская ювелирная компания. На обложке красовался гарнитур: подвески, серьги, кольцо и диадема из двадцати двух камней. Изящная ажурная платина удачно сочеталась с уваровитами, или, как было указано в издании, с зелеными бразильскими гранатами. На следующих страницах каждое украшение в фас и профиль и в завершение – семизначная сумма в швейцарских франках. Николай достал из кармана кольцо, выполненное в том же стиле, что и швейцарские украшения, но здесь платина была свита еще более тонкими переплетенными нитями, которые сходились к камню. Кольцо было выполнено более искусно. Его сотворил величайший уральский мастер Давид Маркович Бакинский. Николай вообще забыл об оставшемся у него крупном уваровите, а когда вспомнил, решил сделать из него кольцо на память. Дарить кольцо пока было некому, но это дело наживное.

На ближайшую перспективу все его финансовые вопросы были решены. Но он все равно поглядывал в коридор, где стоял собранный рюкзак.

«Сколько волка ни корми, а он все в лес смотрит», – подумал он и улыбнулся. На стол лег дневник Сан Саныча. Николай, полистав его, остановился на одной из страниц, затем принес пыльную картонную канцелярскую папку и развязал тесемки. На столе развернулась большая карта.

– В Бристоль! В Бристоль! – вскрикнул он и расхохотался голосом мультяшного доктора Ливси. Затем взял мобильник и набрал номер Жареного…