Император милосердия полон…

 Александр Новачич. Преступление / наказание / помилование Федора Михайловича Достоевского.

– М.: Логос, 2022. – 134 с.

Название последнего романа Новачича сразу направляет внимание читателя к сюжету: это история о том, как Достоевский из-за заговора против императора и государства был арестован, как его допрашивали и приговорили к смертной казни и как в последний момент он был помилован и отправлен на долгие годы каторги и ссылки. Но название говорит и о другом, поскольку в себе содержит и особый графический элемент: символ цезуры, который в классическом стихосложении означает рассечение, обрыв стиха. Символ цезуры (/) также означает переломный момент в личной и творческой жизни Достоевского.

Развивая тему поэтической и человеческой цензуры, Новачич, помимо императора Николая I Романова и писателя и революционера Федора Достоевского, вводит в повествование ряд их исторических современников – государственных деятелей, писателей и интеллектуалов, – но не только их современников: один из главных героев, в чьем владении находится тайный дневник Достоевского, – лауреат Нобелевской премии по физике и отец советской атомной бомбы академик Капица.

От роскошного Царского Села до мрачной Петропавловской крепости, через арендованный магазин колониальных товаров в Санкт-Петербурге, откуда агенты подслушивают заговорщиков в квартире Петрашевского на втором этаже, Новачич открывает двери драмы, которая будет продолжаться еще долго после ухода со сцены ее протагонистов. Времена меняются, мизансцены с ними, приходят новые действующие лица, появляются Сталин и Берия, а по ту сторону истории – Сахаров и Бродский. Появляется и югославский посол в СССР, которого, несмотря на его молодость, называют «дядя», и корреспондент Танюга, который все записывает и, если надо, дописывает.

Помимо общественных деятелей, в романе фигурируют и тайные лица: следователи, сыщики, доносчики и заговорщики. Есть также те, о которых не совсем ясно, представляют ли они собой настоящих исторических личностей или являются просто литературным вымыслом. Среди них выделяется граф Александр Христофорович фон Бенкендорф, начальник III отдела собственной его императорского величества канцелярии. Или, проще говоря, начальник отдела тайной полиции, курирующий интеллигенцию.

Фон Бенкендорф – главный следователь и мучитель Достоевского, который на момент этой истории уже давно должен был быть мертвым, но волшебным образом вернулся из мира теней, чтобы выполнить свою важнейшую профессиональную и жизненную задачу – добиться сотрудничества Достоевского, его признания и в конечном итоге его покаяния. Реинкарнация генерала Бенкендорфа появляется в темнице Достоевского внезапно и тихо, как привидение, намекая на присутствие другого, уменьшенного до человеческого размера daemon minoris по имени Порфирий Петрович, который в своем перевоплощении впоследствии превратится в главного следователя и преследователя Родиона Раскольникова. Тут еще и страшный двойник Ивана Карамазова, который в какой-то момент сардонически смеется над вопросом, не сходит ли с ума Достоевский, потому что поднял руку на царя. Во тьме метафорической темницы Достоевского царит третий и самый главный, люциферианский дух Великого инквизитора.

Реинкарнация Бенкендорфа в Великого инквизитора не случайна, она представляет собой вариацию общей, но для России особенно тягостной темы взаимоотношения личности и общества, художника и государства, личной свободы и господствующей идеологии и того, как эти соотношения разрешались на протяжении истории России. Великий инквизитор присущ, как будто говорит Новачич, каждой власти – цезаропапистской или папоцезаристской, имперской или советской, это не имеет значения. Огнем вечного аутодафе греется наш Порфирий Петрович, незаменимый и полезный в каждом режиме, живой и здоровый, тогда, как и сегодня.

Как и в предыдущих романах, Новачич использует вымышленный, квазидокументальный материал, который он представляет через источники из часто несуществующих архивов, и цитирует фальсифицированные заявления и заметки главных героев и их корреспондентов и собеседников. В этом смысле многоголосый литературный процесс Новачича предлагает читателю непретенциозную альтернативу чтению и интерпретации «полифонической» структуры литературного корпуса самого Достоевского. Сходным образом автор использует диалогическую, почти театральную форму драматического текста, не уклоняясь подчас от прямых «директивных» указаний и дидактических уроков, с целью максимально достоверно донести до читателя то, что Штайгер называл «драматическим чувством мира», характерным для самого Достоевского.

Личная история Достоевского представляет собой важную, но только одну из историй эпического цикла преследований, травли и страданий русских писателей. Но это не только история страданий, но и история борьбы, неравной и потому героической борьбы за человеческое достоинство, интеллектуальную свободу и свободу духовного и художественного творчества – от Пушкина и Гоголя, через Достоевского и Толстого, до Булгакова и Бродского и дальше.