Любовь никогда не перестает

Как рождаются люди и вообще все? Да из матрешек! Фото Евгения Никитина

Моя жизнь мне очень нравилась.

Только иногда меня удивляло, почему это мне нельзя делать то, что можно всем вокруг?

Нельзя, например, лгать.

Папа ни в какие объяснения не вдавался, отвечал только одной фразой: «Потому что ты – моя дочь».

Отцу Анны Радзивилл, строго придерживавшемуся высочайших моральных принципов, пришлось лгать почти всю свою жизнь. И о многом молчать даже в кругу семьи. Правда о его происхождении начала открываться девочке лет в 12. Родители Анны – будто два разных полюса, которым каким-то чудом удалось сойтись в одной точке. И дело не только в том, что мама писательницы происходила из крестьянской семьи, а отец принадлежал к древнему княжескому роду. Две главные в мире силы – любовь и смерть – позволили двум этим людям встретиться. Мать Анны – плод огромной, редкостной любви родителей, а ее отец – данник смерти…

«Сага о моих предках» открывает книгу и служит к ней своеобразным эпиграфом, проводником в таком непростом, но кристально чистом мире ее автора, в ее уникальной судьбе.

А если уж быть совсем точными, то открывает этот томик силуэтный портрет Анны Радзивилл, безошибочно вызывающий у читателя ассоциацию с Серебряным веком. И наверное, прав был тончайший писатель и чуткий читатель Вадим Шефнер, возводя истоки прозы Радзивилл к Тэффи, именно Анну считая продолжателем почти утраченной отечественной традиции короткого рассказа.

С лучшими произведениями Тэффи автора роднит легкость слога и точность, весомость каждого слова, их строгий отбор. Эта лаконичность и ясность вместе с вниманием к деталям позволяют нам с необыкновенной отчетливостью видеть («Тусклая низкая туча ползла, зацепляя подолом грязную дорогу…»), явственно слышать («Шлепались редкие капли с потолков, и каждая гибла со своим особым звоном…») и словно бы вдыхать пьянящий аромат реальности. И еще их роднит улыбка: иногда удивленная, иногда беззаботная, но чаще грустноватая. И неисчерпаемое море любви и сочувствия к своим героям.

А вот жизнелюбие у Радзивилл какое-то уж совсем южное, и даже одесские, чуть-чуть бабелевские нотки порой проскакивают:

«– Гы-ы-ы… – вдруг сказал кто-то. – Стоите, да?

Широчкин. Он подтянул штаны локтями и снова растянул свой красный широкий рот:

– Надо же… Стоят! Гы-ы-ы! – и залился, чувствуя свою безнаказанность. Ему было весело, и он был прав». («Самая первая любовь»)

Анна Радзивилл. Любимая звезда.– Астана: Фолиант, 2023. – 324 с.

Всех их Анна любит, а потому слышит и понимает, но щедрее всего дарит она любовь детям, своим и чужим. Она – словно передаточное звено в эстафете благодарной, нескончаемой любви, чаша, полная ликующей жизни, чреватая ее бесконечным продолжением.

«– Мама, а вот как рождаются люди?

– Вот, видишь, стоят три матрешки. Самая старшая – Тоня, моя мама. Я, средняя матрешка, родилась из Тони. А ты, младшая матрешка, из меня. Поняла?» («Зубы растут»)

Все герои Радзивилл несут в себе заряд любви и обречены на счастье, но иные сбиваются с дороги к нему и теряются в сгустившемся тумане безысходности. И неважно, что тому причиной – несчастный жребий («Колымский романс») или собственные ошибки и слабости («Дорога в одну сторону», «На краю белого света»). Автор равно сочувствует своим героям, грустит над их утратами и никого не обвиняет. Ее умение сострадать покоряет и не может не вызвать острого сопереживания у читателя.

Вот Кит, бывший водолаз, а ныне слесарь-сантехник, из тех, из потерявшихся («На краю белого света»):

«Дали ему квартиру, потому что снесли барак, в котором он жил. Но после теплого, шумного и разгульного барака не может он как-то почувствовать себя дома в этой чистой коробочке с белым потолком».

«В комнате с белым потолком, с правом на надежду…» Вот именно что появилась, забрезжила было в его жизни смутная надежда – чужой ребенок, Наденька, с ее чудными вопросами: «А как ты думаешь, чем питаются киты? Пароходами, наверно, кораблями…» Да вот только тоненькая эта путеводная ниточка не способна оказалась вытащить Кита из его мрака: грехи его перевесили – и оборвалась нить. Жизнь оборвалась. Уплыл Кит в бездонный океан.

Вообще о смерти Анна говорит и думает спокойно. Неизбежность смерти ее не пугает, не подавляет, а лишь печалит. «Знаешь, я никогда не умру. Просто, как только придет мое время, я опять от вас уеду и больше уже не вернусь…» Это слова отца, который так много значил для нее, разрыв с которым случился так горько, так нелепо, так непоправимо. Эти слова она повторит детям. Она знает: «Любовь никогда не перестает».

Как не гаснет дух и в преддверии ада, в колымских лагерях, где старый учитель музыки, бывший профессор Петербургской консерватории Николай Доменикович потерял пальцы на правой руке, но не утратил ощущения поэзии жизни. И передает его Анне, своей юной ученице, вместе с немыслимым сокровищем, книгой сказок Гауфа, старой, истрепанной, тоже чудом выжившей здесь, на краю света («Цветок волшебный»).

Именно там, на Колыме и в Магадане, прошло детство Анны. Рано столкнулась она с искалеченными человеческими судьбами. Но нет в ее прозе ни надлома, ни трагичности. Есть трезвость, неистребимое чувство юмора и вера в разумность мироустройства. Эта вера почти детская, а связь со своим детством у нее прочная. Потому дети в ее рассказах такие настоящие, такие непридуманные, такие живые. И во всех лучших рассказах они обязательно есть. С их непоколебимой верой в добро и человечность. И в свои силы.

«А как только говорить она научилась, весь мир… превратился в ее Собственный Дом. А уж за Собственный Дом ответственность она чувствует день и ночь. И готова на любые жертвы…

С трудом оттаскивала я ее от телевизора. Тогда она слушала в уголке радио, приходила ко мне и сообщала озабоченно:

– Знаешь, мама, так нельзя. Эту гонку вооружений нужно все-таки догнать и обуздать.

И видно было – вырастет, догонит и обуздает. Даром что девочка». («Незабудка моя…»)

Но дети у Радзивилл не только борются за мир, спасают новорожденных котят, задают вопросы немыслимой глубины и набивают шишки, съезжая с обрыва на велосипеде. Они, как и взрослые, любят и ревнуют, вдохновенно запечатлевают образы любимых («Портрет Миши З.»), а то и выхватывают их из лап смертельной опасности («Самая первая любовь»).

А потом дети вырастают, идут своими путями («Разлука ты, разлука…»), а для взрослых настает пора уезжать. Они уходят неспешно, успевая побыть наедине с любимым городом («Как в медальоне локон») и, переступая невидимую границу, обретают напоследок новое зрение и новый слух («Клевала звездочки Жар-птица»). И это тоже обещал когда-то Анне отец.

Сбываются пророчества. Исполняются обещания. А любовь не перестает. Никогда.

«Сильна любовь, избавляющая от вечного мрака и спасающая всех, о ком возносится к Тебе молитва моя».

Анна Радзивилл уехала и уже не вернется.

Но ее проза осталась. И звучит для нас высокой, чистой нотой…