Сергей Костюков ВЛАДИМИР НАБОКОВ создал литературный образ, который вызывает до противоположности разные оценки и мнения. Кто такой Лужин: человек-функция, в котором нет личности, т.е. активного, сознающего себя "я", или по-своему "живой" персонаж, причудливо вписанный автором в романтическую оппозицию "человек - окружающая действительность"?
В русской литературе образ Лужина имеет свою генеалогию. Ближайший по хронологии "родственник" находится в чеховском рассказе. Любопытны параллели между героями "Человека в футляре" и "Защиты Лужина". Беликов, как и набоковский герой, в конфликте со средой; ему хорошо только в своем внутреннем замкнутом мирке. Как Беликова, так и Лужина трудно было представить женатыми. Сходна и ситуация, в какую попадают герои: несмотря на свою особость, им нужно свататься за обыкновенных, простых, жизнерадостных представительниц женского пола; оба испытывают ту же трудность в общении с другими людьми. Одинаково вознаграждается и стремление спрятаться, убежать от окружающей действительности: Лужин кончает самоубийством, а Беликов доводит себя до смерти.
Лужин - отщепенец, гениальный чудак-одиночка, по ошибке заглянувший к нам, в человеческую действительность. Для любителей кинематографа он напомнит главного героя из фильма Б. Левинсона "Человек дождя", которого потрясающе сыграл Дастин Хоффман. Набоков до едкой карикатуры доводит некоторые черты героя: неряшливость, рассеянность, мрачная холодность души. (Одна из картин-символов: отец, так и не нашедший ключ к душе своего сына, с ужасом смотрит на закрывшуюся за ним дверь.) Но, однако, именно этот всегда угрюмый, до крайности необщительный, трусливый (с детства панически боялся выстрелов пушки с Петропавловской крепости, а после - на улицах, в революцию), является "живым" героем, тогда как подвижные жизнерадостные сверстники в школе, не чуждый радости от красот природы (любитель собирать грибы) отец, всегда веселая рыжеволосая тетя - каждый по-своему олицетворяет собой пошлую сторону реальности. Отец, писатель Лужин, - книжками, полными плоской морали и с таким же взглядом на жизнь, хотя у него самого она полна компромиссов, обманов; тетя фактически разрушает семью Лужиных; бойкие, жестокие в своей стадности сверстники, подчиняясь неписаному закону, издеваются над чужаком, интуитивно чувствуя, что он не такой, как все.
С самого начала романа нам представлен уже сформировавшийся характер. Маленький Лужин нам кажется растущим зверенышем. Стремление к любви, к ласке, пониманию, к другим людям у него спрятано так глубоко внутри, что, кажется, не докопаться. Он очень остро чувствует враждебность мира, и позже для него будет невыносима вещественность, материальность. Предпочитал размышлять над пустой шахматной доской, резные фигурки его раздражают своей плоскостью. Все это подается Набоковым в контрасте с земной оболочкой Лужина, где чрезвычайно подчеркнута плоть, полнота. От равнодушия к овеществленному миру в детстве он приходит к полному его неприятию и отрицанию. Лужин занят только своим внутренним миром и не интересуется другими людьми, как и он им был интересен только поверхностно, как мальчик, как шахматист, и кажется, что "его проглядела сама жизнь".
Замкнутость в себе - ответная, может быть, неосознанная агрессия индивидуальности на враждебность действительности, на грубое вторжение объективной жизни в уникальный, внутренний, цельный мир. И если довести ситуацию до предела, объективный мир перестает иметь статус реальности. Подчеркивается склонность героя к абстрактному, но с другой стороны - рациональному мышлению: сидя над параллельными линиями, "он чувствовал при этом, что там, в бесконечности, где он заставил наклонную соскочить, произошла немыслимая катастрофа, неизъяснимое чудо, и он подолгу замирал на этих небесах, где сходят с ума земные линии" (выделено мной. - С.К.). Упорядоченность гармонии, красоту - все, что не нашел в реальности, - он обретает в шахматах. Здесь он художник, творец, гений.
Лужин может игнорировать объективность. Еще Георгий Адамович заметил: "В "Защите Лужина" основа - "вторая жизнь" человеческого сознания, искусственная и волшебная надстройка над жизнью первой". Этому находим подтверждение и в самом тексте романа: "Он эту внешнюю жизнь принимал как нечто неизбежное, но совершенно незанимательное", тогда как "стройна, отчетлива и богата приключениями была подлинная жизнь, шахматная жизнь". И данное обстоятельство оправдывает все. Писателю важна особость героя, его творческая натура. Персонажи-обыватели не могут творить, не имеют воображения - в этом их отличие от Лужина и в этом их пошлость. Стремление творческим актом оправдать земное бытие, заменить собой Творца является неотъемлемой частью романтического мироощущения в XX веке.
Чехов же лишает Беликова какой-либо глубины, богатства внутренней жизни. Беликов, увы, не творец. Способность к творчеству предполагает наличие свободного мышления и любовь к нему. У Лужина все это присутствует. Иногда возникает эстетическое соревнование с Создателем, соперничество с Ним. По мнению рассматривающего глобус Лужина, "в общем все это (мир. - С.К.) можно было бы устроить пикантнее... нет тут идеи, нет пуанты".
Лужин, с одной стороны, "непробиваем" для внешних влияний, с другой - он беззащитен перед реальностью. Если будем подходить к Лужину с обычными мерками, мы совершим ту же ошибку, что сделала его жена, которая пыталась привить ему вкус к вещам, заинтересовать "гражданственными изысканиями". В романе любовь, конечно, неравноправная. Героиней руководит, скорее, инстинкт материнской любви, стремление опекать беззащитное существо. Но она "подражает" среде, принимает правила игры по сути чуждого ей мира. Она не понимает Лужина, пытаясь отнять у него мир шахмат, единственное, чем он живет, и тем самым невольно становится, быть может, козырной фигурой во вражеском стане, предопределив окончательный исход игры.
Не правы те, кто видит в Лужине лишь человека-функцию, машину, способную только на определенные действия. Есть в Лужине и живая душа, и способность к творчеству. Но все это лежит в другой системе координат, а не в привычной "приземленной" однозначности: не на поверхности, а на более глубоком уровне. Поэтому ошибаются те, кто лишает Лужина "личности". Конечно, с условием, что под личностью понимается вся индивидуальность человека с присущими ему свойствами, а не только узкое понятие личности, которое подразумевает лишь активного субъекта, реализующего себя в различных видах социального общения и действия.
