"Под часами у Крымского моста..."

Иногда говорят: "История - это наука о прошлом..." "Наука о людях, - сказали мы... Надо добавить: "о людях во времени..."
Марк Блок

ЗАГОЛОВОК статьи взят из гимна первых выпускников МГИМО. Собственно говоря, у этого института было два первых выпуска - 1948 и 1949 годов. Те, кто в 48-м покинул стены бывшего катковского лицея, где позднее располагалась "бухаринская школка", то есть Институт красной профессуры, готовивший государственно-партийные кадры для Страны Советов, начинали свою учебу еще в разгар войны, когда только-только отгремели выстрелы на Курской дуге. Но начинали они еще как студенты Международного факультета МГУ. А выпускники 49-го - уже чисто мгимовская поросль, хотя пришли в студенческие аудитории тоже во время Великой Отечественной. Причем многие из них с ранениями и сразу после госпитальной койки. Но очень и очень молодыми, поскольку на фронт попадали в 16-17 лет добровольцами. Один из них, человек мне очень близкий, даже как-то вспомнил, что вышел после ранения из госпиталя в небольшом сибирском городке как раз в день, когда там на улицах развешивали правительственный указ о призыве в Красную Армию его возраста. О выпускниках 49-го года и пойдет речь.

Поступило их на 1-й курс двух тогдашних факультетов - историко-международного и международно-правового - более двухсот душ, а закончили 180.

Четверо стали, много позднее, конечно, депутатами советского парламента. Трое вышли в министры (один - общесоюзный, один - в Грузии и один - в Казахстане). Трое возглавили академические институты - ИМЭМО, ИСКАН, ИЛА. Двое были избраны действительными членами и двое членами-корреспондентами Большой академии наук (то есть АН СССР, а ныне РАН РФ). Один оказался среди академиков Нью-Йоркской академии наук.

Из этой же когорты выпускников назначались Чрезвычайные и Полномочные Послы нашей страны в Бангладеш, Бельгию, Гану, Замбию, Испанию, Италию, Конго (Браззавиль), Лаос, Мадагаскар, Норвегию, Португалию, Чад по делам Центральной Европы (член коллегии МИД), по европейской безопасности и сотрудничеству, по ядерному оружию и нераспространению. Несколько десятков человек дослужили в МИДе до посланника или советника. Двое возглавили вузы - Дипакадемию и Институт общественных наук. 36 стали докторами и 24 кандидатами наук. Двое ушли в профессиональное писательство. А еще двое стали генералами и добрый десяток старшими офицерами внешней разведки.

Не счесть профессиональных журналистов, буквально заполнивших редакции центральных газет и журналов, радио и телевидение, которые собкорами и спецкорами посетили все уголки мира.

А много было и просто хороших парней, по разным обстоятельствам не занимавших высоких постов, но чести института нигде и никогда не посрамивших.

Кстати, уже сейчас среди детей выпускников 1949 года есть депутат Государственной Думы и два Чрезвычайных и Полномочных Посла, а докторов и кандидатов наук не счесть. Они тоже выпускники МГИМО. Причем "проросли" во многом вопреки воле значительной части советского истеблишмента, которую выразил в емкой фразе один из ректоров института: "Дипломаты не сталевары - нам династии не нужны".

Но когда МГИМО (тогда ИМО) только создавался, мудрые и очень жесткие люди сидели в Кремле. Они уже в 1943 году поняли, что Москве скоро понадобятся подготовленные и многочисленные кадры дипломатов. Роль России в послевоенном мире должна была неминуемо возрасти. Большой стиль сталинского ампира проникал во все сферы жизни страны. Вот и создали МГИМО.

И теперь к пятидесятилетию первого-второго выпуска его студенты как раз к дню этой годовщины выпустили два тома своих воспоминаний о том, как учились они, как потом работали, и о своих уже ушедших однокашниках.

Как назвать такого рода литературу? Мемуары? Пожалуй. Но еще это и свидетельство эпохи, которое предлагают читателю (конечно же, пристрастное мнение) активные участники событий последних более чем пятидесяти лет существования нашей Родины.

Большинство из них были постоянно на слуху и на глазах у нас благодаря масс-медиа. Многих знали во всем мире. А кто-то ушел в "бойцы невидимого фронта". Однако безусловно одно. Эти люди прочно вошли в советскую элиту как ее составная и неотъемлемая часть.

Пересказывать содержание двух объемистых томов на страницах газеты не имеет смысла. Тут автор этих строк в чем-то следует словам Вильяма Похлебкина, учившегося именно на этом курсе и пользующегося в Скандинавии славой блестящего историка, особенно в области русско-советско-российско-финских отношений, а у нас на родине известного как автора многих популярных кулинарных книг, переизданных в Западной Европе и США. На представлении юбилейного двухтомника Похлебкин заметил, что больше писать было неудобно, если учесть, что речь идет о первом-втором курсе, когда товарищи с первого-первого написали только один том.

Хотя уже эти два тома могли бы потянуть на более крупное произведение. Даже за счет одних фотографий. Главы всех государств и правительств стран мира сменяют на них друг друга в компании Мэлора Стуруа, известинца-международника, зам. зав. Международным отделом ЦК Вадима Загладина, академиков Георгия Арбатова и Николая Иноземцева и их былых однокашников. Если листать страницы этих фолиантов калейдоскопически быстро, то, ей же ей, через пять минут так и хочется, как в известном анекдоте, спросить, а что это за люди вручают или принимают верительные грамоты, дружески беседуют, а то и выпивают с этими по-мхатовски могучими "стариками" МГИМО.

Вот только жаль, что они оказались скупы на рассказы из своей частно-студенческой жизни. А ведь были это молодые и задорные парни. Некоторые из этих рассказов воистину украсят собою фольклор любого высшего учебного заведения в любом уголке мира. И есть в них нечто раблезианское.

Так, академик Евгений Тарле, эпический наполеонолог, если так можно сказать, преподававший в МГИМО, имел одну слабость. Если вы хоть раз толково изложили ему какой-нибудь эпизод из жизни Бонапарта, то ответов на другие вопросы он даже не слушал - "отл" в зачетке был обеспечен и на других экзаменах по истории. А академик Николай Баранский, старый большевик, запомнился студентам тем, что заставлял зубрить географию весьма своеобразным методом: "Стань жопой к карте и по памяти назови штаты, по которым протекает река Огайо". Назвал правильно "отл" твой. Но были и дуценты, которые бросались в аудиториях фразами типа: "Польша - при Екатерине II была четвертована на три неравные половины..."

Этих бывших фронтовиков - а многие из них были офицерами - особенно смешили занятия по военной подготовке. Там некто все объяснял, как окопы рыть да какими им быть: обшитыми лесом, и через столько-то метров лесенки нужно устраивать, чтобы по ним выбегать в атаку.

- Что-то я ничего такого не видел, - пробасил один из стоявших в строю ребят.

Тут весь строй разразился дружным хохотом. Просто заржали. Ведь и впрямь - не видали и они. На этом для фронтовиков спецуха - так на студенческом сленге называлась военная подготовка - и закончилась.

Но не из одной учебы состояла жизнь тех первых-вторых мгимовцев. Вполне спокойно и хохмы ради они могли двинуться по "голубым дунаям" (так называли в послевоенной Москве пивные), привязав себе к брючному ремню на манер кортика воблу. А еще любили они распространяться о призраке некой белой дамы, которая вечерами бродит по верхним этажам институтского здания. Как признался мне один из распространителей этих слухов, никакого призрака не было и в помине, а просто заводили туда парни молодых и очень жизнерадостных девушек.

Как могли, спасали друзей в то "строгое время", если они попадали в затруднительные ситуации. О том есть великолепный анекдот, исторический. Как-то один из впоследствии очень ответственных сотрудников ЦК оказался в милиции. Заступился за девушку, к которой приставали хулиганы. А в отделении не стали разбираться и сразу отписали "телегу" в ректорат.

Быстро нашлись добрые люди, которые решили вычистить из института якобы виноватого через партийное собрание. Поскольку исключение из тогда еще ВКП(б) автоматически означало расставание с МГИМО.

Ну, собралась тройка друзей приговоренного, считай, к волчьему билету парня и решили пойти на хитрость.

- Мы его друзья, так? - спросил один.

- Да, - дружно ответили ему двое остальных.

- Тогда мы встанем на собрании и раньше всех заявим, что хотя ближе его никого у нас нет, а это знают все, но мы - люди принципиальные, требуем закатать строгача. Из института его не исключат, а выговор мы потом снимем. И все шито-крыто. На том и порешили. Однако малость просчитались. Собрание почему-то шло на редкость благоприятно для их друга. Он-де и фронтовик, и был ранен, и активный партиец, известный примерным поведением.

В итоге сошлись на том, чтобы поставить на вид, без занесения. А это все равно, что пыль для матраса. И в этот самый момент вся тройка, прикорнувшая под монотонный гул речей после, как говорят, "вчерашнего", дружно и с очень пылким энтузиазмом потребовала строгача с занесением. Изумленное собрание, недоумевая, что нашло на этих не разлей вода друзей, им не отказало.

Случались вещи действительно исторические. Как с Вадимом Некрасовым, ветераном войны, известным журналистом-международником. За 20 лет работы в "Правде" он прошел путь от корреспондента до зам. главного редактора. (Кстати, известный германист Евгений Григорьев, сменивший Некрасова на этом посту, долгие годы в качестве зам. главного редактора "Правды" возглавлял все разраставшийся коллектив международников газеты. И он с того же курса.) Затем еще. 15 лет проработал консультантом, затем членом редколлегии в журнале "Коммунист". А вот начинал он сотрудником внешнеполитической комиссии при Политбюро ЦК КПСС, и ему доводилось переводить самому товарищу Сталину. Фотографий от этого эпизода его трудовой деятельности не осталось, зато сопровождает сталинский рассказ в "Птенцах..." очень симпатичное фото, на котором запечатлен Некрасов в обнимку с аборигеном на Фиджи.

Автор статьи отдает себе отчет, что читатель уже давно расшифровал его как тоже вышедшего из стен МГИМО. По сему вполне естественно, что он испытывает должное уважение к любой мгимовской теме и пристрастен, когда речь заходит о выпускниках института любого поколения. Особенно тех, кто оказывался его учителем. А о первом из них тем более сохранилась очень теплая память.

Говорю о Ярославе Михайловиче Шаврове, создателе и первом декане факультета международной журналистики, где мне выпало учиться в первой половине 70-х годов. Это был удивительно добрый и открытый людям человек с колоссальным чувством юмора. Иногда его шутки доходили до тебя спустя минут тридцать, и тогда смех мог раздаться прямо на лекции.

Пишу здесь о нем, поскольку Шавров тоже закончил первый-второй курс МГИМО в 1949 году. К сожалению, он очень рано ушел из жизни - в 1973 году. Не выдержало сердце. Публика мы были еще та. Но не было такого случая, когда он не был бы готов помочь, бился за каждого. Как "папа Юра".

Лучшая память Шаврову - цветы, которые на его могилу вот уже более четверти века в годовщину смерти приносят выпускники нашего факультета тех четырех курсов, кому повезло учиться при нем.

Какой-то великий циник сказал, что историю узнают от тех, кто дольше живет. Нам остается только позавидовать самим себе. Благодаря книге "Птенцы гнезда МГИМО"ва" ее читатели смогут узнать наше прошлое - и времена Большого стиля, и "оттепель" хрущевскую, и брежневский "застой" именно от их очевидцев.

Хотя сразу надо предупредить, что профессиональная подготовка авторов этих коллективных мемуаров всегда позволит им, даже говоря много, еще о большем умолчать. Ну не отнять у советского человека умения писать с подтекстом. Как, впрочем, и читать между строк.