Только скажи честно

Лены нет, но Листик умереть не может. Фото автора

Последний раз я видела Лену 30 декабря 23-го года. В тот день мы с Витей Черненко записывали в студии стихи – ее и Андрея Чемоданова. Ветер был холодным, мы шли по предновогодней улице, смеялись и фотографировались. После записи пошли пешком до «Новокузнецкой». Мимо «Таганской» – на здании станции горела надпись «С Новым, 2024 годом», потом из яркой тьмы выплыли золотые светящиеся деревья. На площади Яузских ворот мы сели в трамвай и доехали до «Новокузнецкой». Нас почему-то сильно болтало по салону, я запомнила, как было странно ехать в таком танцующем трамвае. Лена рассказывала, как у нее в юности жила крыска, что-то еще. Обыкновенные разговоры. Потом мы зашли в рюмочную, немного отметили приближающийся праздник. Под потолком висел диско-шар, и вокруг него расползались сине-голубые огоньки. Музыка была слишком громкой. Странные детали, которые я почему-то помню. Потом Лена с Витей пошли в магазин, а я – к метро. Обнялись. Я подумала, что вижу их в этом году в последний раз. Листика я видела последний раз вообще.

Мне совершенно не хочется писать воспоминания о Листике – так мы называли Лену. Чтобы вместо воспоминаний Лена сидела бы напротив, улыбалась и говорила что-то радостное и ободряющее. Ее уход был таким внезапным и несправедливым, что и сейчас я ощущаю некоторую растерянность, даже какое-то неверие в реальность этого события. Листик тоже бы в свою смерть не поверила. Она вообще была человеком жизни.

Добрая, беззлобная, бесшабашная. Она не жила – наслаждалась каждым днем, иногда восторгаясь какой-то незначительной мелочью, новой купленной книгой, цветком или симпатичным домиком. Как будто знала, что время у нее ограничено. И потому ее любовь к жизни не имела границ, и это проявлялось во всем, что она делала. Казалось, что у нее был свой секрет счастья, который она щедро делила со всеми, кто был рядом. Лена умела увидеть радость и красоту в самых простых, казалось бы, вещах: в ярком солнце, хорошем стихотворении, в шуршании листьев, в плеске воды у берега. Несомненно, в творчестве.

Лена была не просто человеком, который любил жизнь, она была поэтом. И мир ее стихов был добрым, отчаянным и бесстрашным, полным страсти к жизни. Лена умела увидеть и запечатлеть то, что обычно ускользает в суете повседневности. Когда она спрашивала мое мнение о ее стихах, каждый раз говорила: «Только скажи честно».

Лена любила свою работу, газету, редакцию, это место было для нее еще одним домом. Творчеством, которое она любила. Она иногда рассказывала какие-то забавные моменты о редакционных буднях.

Мы познакомились в нулевых, скорее всего на каком-то поэтическом вечере. Хотя окончили Литературный институт – Лена раньше, я позже. Но в вузе мы не пересекались. Потом несколько лет вместе работали в «Литературной газете». Я, помню, очень обрадовалась, когда увидела ее в редакции. На работе мы сблизились и подружились окончательно. Пробую вспомнить, о чем мы тогда говорили. И о пустяках, и о чем-то важном, о любви, о стихах…

Помню, Лена рассказала мне о том, как однажды шла по двору Литинститута в хорошем настроении и подкидывала вверх ключи от дома. И вдруг… они не упали. Оказалось, повисли на ветке дерева, причем так высоко, что не достать. И дворник приносил лестницу-стремянку, чтобы снять ключи. Эту историю я взяла, с разрешения Лены, конечно, в свой роман о Литинституте «Повелитель». Лена – одна из прототипов, которые я взяла в книгу, ее героиню зовут Лида Устинова. И я никогда не узнаю, понравилась ли Лене ее героиня, ведь дочитать книгу она не успела. Но по ходу чтения подробно говорила, что ей нравится, а что нет. Причем, как и всегда, когда я просила ее мнение о моих стихах или рассказах, если она хотела сказать о каком-то, на ее взгляд, недостатке, всегда несколько раз переспрашивала: «Ты точно не обидишься?»

А я обиделась. Как же это обидно и несправедливо писать воспоминания, зная, что смерть – это непоправимо и навсегда. И все слова о Листике кажутся какими-то малозначительными, хочется сказать, вспомнить о чем-то главном.

Что может быть главнее, если рядом с человеком ты улыбался и тебе хотелось его обнять?

Лена никогда не отказывала в помощи. Если кто-то обращался к ней с просьбой – будь то друзья, коллеги или даже малознакомые люди, – она всегда находила время и силы, чтобы помочь. В ее сердце было место для каждого, кто нуждался в поддержке. Однажды во время нашей общей дружеской поездки в Гусь-Хрустальный мы с друзьями разделились, а потом обнаружили Лену в сквере возле музея, беседующую с каким-то старичком. Он рассказывал ей о своей жизни и, как мне показалось, успел рассказать значительную часть своей биографии. А Лена внимательно слушала случайного одинокого незнакомца… Ее доброта была искренней, и ее помощь всегда была бескорыстной. Лена умела слушать и сопереживать. По-моему, рядом с ней каждый человек чувствовал себя немного лучше, немного светлее. Ее искренность и открытость действовали на людей как волшебство. Она была потоком живой энергии, который охватывал каждого, кто находился рядом. У нее была удивительная для поэта способность радоваться жизни. Она умела видеть хорошее в людях. Лена верила в то, что в каждом человеке есть свет, потому что этот свет был в ней самой.

Однажды мы с Леной организовали шуточный поэтический конкурс «Сонеты и котлеты». Готовились к нему совсем нешуточно, искали призы, дипломы, Лене хотелось, чтобы все было сделано как следует. Поэты читали стихи о еде, в то время как члены жюри дегустировали приготовленные литераторами блюда и напитки. Тот вечер был необычным, легким, радостным и вкусным. Это был февраль 20-го года, через несколько недель люди узнают слово «ковид», и жизнь изменится. А в тот день Лена была счастлива. Возможно, кто-то рядом тоже. Сейчас, оборачиваясь назад, я понимаю, что Лена поддерживала все мои идеи, поэтическую акцию «Поэты на колесах», когда писатели катались по городу на самокатах и читали стихи, поход к заброшенной усадьбе, где нужно было пробираться сквозь заросли сухого борщевика, поездку на самокате к макету Эйфелевой башни, когда Лена спросила у охранника: «Как пройти к Эйфелевой башне?» – и он ей объяснил, поход к месту памятника плавленому сырку «Дружба» с целью выяснить, почему памятник куда-то исчез, и постараться его вернуть. Там поэты читали стихи о дружбе и плавленом сырке. Об этом даже вышел Ленин репортаж в «Независимой газете» – «Глотни, кусни – и ты уже в сугробе». Кстати, спустя какое-то время памятник вернулся на свое место возле завода. Листик говорила: «Вот – волшебная сила поэзии!» Этот поход был одним из тех дней, когда можно было наблюдать удивительным образом сочетающиеся у Лены профессионализм и детскую непосредственность. Это она подошла к походу серьезно, изучила и зачитала всем собравшимся историю памятника. А потом поэты слепили отсутствующий памятник из снега и отправились гулять. И Лена каталась с горки, играла в пинг-понг со снежным мячиком, нам встретился Дед Мороз с гитарой – неудивительно, ведь поход проходил 2 января. Когда мы шли вдоль железнодорожной насыпи, Лена запела: «Призрачно все в этом мире бушующем…» У нее был красивый сильный голос. И все вокруг окончательно стало волшебной сказкой: радостные друзья, снег, Новый год – жизнь вдруг стала бесконечной и прекрасной. Будто бы все, к чему прикасалась Лена Листик, становилось живым и счастливым.

В моих воспоминаниях я чаще называю Листика Леной, а не Листиком. Так мне кажется, что я пишу как будто не о ней и умерла какая-то другая славная, добрая, талантливая Лена. А наш Листик – нет. Листик умереть не может, она слишком любила жизнь.