Историософ, поэт, драматург, публицист Алексей Степанович Хомяков (1804–1860). Алексей Хомяков. Автопортрет. 1842. Музей-заповедник «Абрамцево» |
Хомяков, теоретик, поэт, публицист, богослов, философ, основоположник славянофильства, вдруг бросившийся в лечебную практику, не устает изобретать панацею. Вот рецепт из письма к другу Веневитинову: «Лекарство мое – полрюмки (десертной или ликерной) чистого дегтя и столько же конопляного масла. Это останавливает холеру почти мгновенно и производит сильный пот. Случается, но редко необходимость повторить половинный прием этой же смеси через восемь часов, а еще реже через сутки». Лекарство это, как уточняет Хомяков, «найдено эмпиризмом крестьян, я же имею ту заслугу, что сознательно его изучил и усовершил именно примесью масла и распределением приемов».
Хомяков верен себе. Как-то в другой раз он «усовершил» паровую турбину, посчитав, что теперь она будет бесшумной. Отправил на Лондонскую всемирную выставку 1851 года. Та наделала там немало шума. Буквально – обыватели жаловались устроителям выставки на страшный грохот от механизма. Еще как-то раз Хомяков изобрел ружье, под которое никак не могли изготовить пули…
Усадебный то ли кулибин, то ли паганель, доморощенный (в рощах и чащах под посвист филомелы) философ, не могущий философски взирать на людские муки. Увлекающийся первым, что приходило в голову (или попадало под руку), – страстно. С нарастанием подробностей своих увлечений, порой напоминавших фантастический сон. «Лечение следующее: прием по возрасту дегтярной смеси, растирание тела перцовкой с крапивой или другим жгучим составом; горчичник или хрен на живот; питье парного молока или, по недостатку его, тепловатой отварной воды, или миндального молока, и строжайшее запрещение холодной воды или кваса на несколько дней... Холодное питье – совершенный яд: оно убивает иногда мгновенно и никогда не проходит даром».
Хомяков категоричен в своей уверенности: «Успех этого лечения несомненен... Этот успех так велик, что я смело взялся бы прекратить холеру в неделю в любой столице. Но для прекращения ее еще одно правило необходимо: как скоро кто-нибудь заболел, лечить его или дома, или в больнице и тотчас всему дому от первого до последнего жильца давать три дня предохранительное средство... Это ежедневный прием в ложке воды трех или пяти капель спиртового раствора камфары, три грана камфары на штоф спирта».
Удивительный набор «средств» Хомякова – деготь и камфара, лавровишневая вода и опиум, спирт и крапива, деготь в «десертной или ликерной» рюмке, парное молоко – при строжайшем запрете кваса. Будто пародийно сошлись поэтические и политические ингредиенты сознания просвещенного помещика, утонченного знатока языков и народов, заядлого охотника и практика-непоседы. Математика по университетскому образованию, поэта и сочинителя пьес, переводчика и публициста. Летнего обитателя и владельца села Богучарова под Тулой, где у Хомякова дымил винокуренный завод и шумели фруктовые сады.
Хомяков принимал участие в проектировании веялок и теплиц, плуга и снегоукатчика, а также богучаровской Сретенской церкви. И церковь 1840 года постройки, и деревянный, еще родительский усадебный дом удивительным образом сохранились до наших дней (в доме ныне филиал Тульского историко-архитектурного музея). Так же как сохранились (изрядно обмелевший) пруд и (чрезмерно заросший) парк. Там, на дорожках и полянах парка, Алексей Хомяков придумывал стихи («Желание», «Думы», «Заря», «Сон», «Ключ», «Мечта», «Русская песня»…) и статьи «о старом и о новом», принимал друзей-славянофилов, гулял с детьми и женой Екатериной Языковой, сестрой другого известного поэта. Словом, усадебничал в свое и других удовольствие и пользу – пока не пришла холера.
Нет особой нужды напоминать сейчас, что ни деготь, ни опиум – никакие не средства против холерного вибриона. Тех, реально действенных средств, тогда вовсе не было, да и быть не могло. Они появились десятилетия спустя усилиями немца Роберта Коха и многих других врачей-ученых.
И можно улыбаться (сквозь слезы, ибо такова тема) по поводу советов и рецептов Хомякова – и по поводу горячности их автора. Но нельзя не преклоняться перед благородными устремлениями, готовностью к действию и самопожертвованию нашего героя. Алексей Степанович Хомяков смертельно заразился холерой во время своих лечебных экспедиций в 1860 году в селе Ивановском под Рязанью. Лечение дегтем и конопляным маслом не помогло.
Двенадцатью годами раньше он писал другу Попову: «Это дело нешуточное: миллион народа или около того уже не досчитается Россия, скольких еще похитит болезнь у нас и в Европе, неизвестно. Быть может, я ошибаюсь и принимаю за общий специфик лекарство, которого успех зависит от местных причин, но множество обстоятельств заставляют меня верить в совершенно специфическую силу этого лечения... И если я прав, то холера перестанет быть бичом так же, как и оспа. Дай Бог, чтобы это было так!»
Ему и посвящаю свой маленький поэтический оммаж.
Нижний Новгород
Хомяков hommage
Алексей Хомяков: «Эврика! Холера меня задела заживо опустошениями, которых полный размер еще не известен (я его полагаю с лишком в миллион убылых), что я ополчился на нее решительно». 28 июля 1848. Богучарово |
Любезный Хомяков,
Покорнейше прошу
Присоединиться к нашей
камарильи,
Пофилософствовать,
порассуждать, пошу-
шукаться, попить чайку ли
под местное варенье –
а не варенье,
так под говоренье.
Отчетливо звучит
ночной мотив
пичуги трепетной,
устроясь на дощатой
– отечество, отчаянье,
обрыв –
скамье, тетрадь поспешно
отворив,
выискиваешь нужные цитаты.
История, Россия, удила,
И конь-огонь зрачком
недобро косит.
И как дела – еще не родила?
И где тебя, отчизна,
черти носят?
Как в три котла
с парным, да с кипятком,
А до того – с студеною
водицею
Иван-дурак, так ты дурным
скачком:
Опричнина, раскол –
да в революцию?
Отечество... отчеркнут
календарь.
Прочь, меланхолия,
реальны наши цели:
из рабства – до сияющей
купели,
Община, земство, улица,
фонарь...
Отчерчено, и полоса зари
Растаяла в сгущаемом эфире,
И черные стволы-богатыри
шатром ветвей
пространство расчертили.
И Богучарово лежит
ночным бугром,
И чары осени наброшены
на тропы.
И Богу – Богово, и Русь тугим
ядром
Напряжена под скорлупой
Европы.
2. Утро
Дало ли много знанье языков,
Любезный Хомяков?
Или, как брат Языков,
Ты безъязык, а в
молчаливости своей
расчерчен,
как станциями
паровозный путь?
Европа? Азия?
Бредешь куда-нибудь
Ночной аллеей зябнущего
парка.
И парка
Ткань плетет, и свищет
филомела,
несмело
мысль сквозит
о старом и о новом,
и о том, что за волною
мысленных морей земля есть
и над той землею
сияет дивной красотою
разумной жизни эмпирей...
Но вот меж нощию и днем
На небе бледно-голубом
Смешеньем пламени и хлада,
Слиянием небес и ада,
Где сплетены лучи и тьма.
Заря, волшебная прохлада
Разгоряченного ума,
Восходит.
На тебя нисходит
покой.
Как сладко быть в природе,
в громах, вихрях и непогоде
пространство неба прорезать,
мечту и радость осязать.
Там языков не нужно много,
Единый для всего от Бога
Для всех явлений дан урок.
Стремясь к его припоминанью,
Умом, дыханьем и гортанью
Трепещешь ты, как мотылек.
И вот заря уже накрыла
Полмира…
3. Мысль
И ранними и поздними
дождями
вспоенная, внезапно
к небесам
она взойдет – есть музыка
над нами,
прислушайся,
ее услышишь сам.
Она взойдет, как ночь,
темна ветвями,
Краса земле и будущим
векам,
Счастлива мысль:
есть истина над нами,
огромная, подобна облакам.
На звучный пир в элизиум
туманный
людской молвы приветная
весна
не распахнет вокзала шар
стеклянный,
но под павлиний крик
и рокот фортепьянный
наполнится энергией она.
Ее ростки вспоит младая
сила,
Ее цветки раскрасит
утра пыл.
Счастлива мысль,
которой не светила
обманная игра исчисленных
светил.
4. Усталый труженик
Склонившись к звонкому
ручью,
Стремясь всей грудью,
грудью жадной
Вдохнуть вечернюю струю,
Испить глоток воды
прохладной,
Стереть дневного зноя пот,
Стряхнуть ярмо
дневных забот,
Взглянуть на плуг свой
многорядный
отброшенный.
В тени отрадной
среди ветвей,
сомкнувших свод,
измученный чредой работ,
обыденной и заурядной,
забыться под журчанье
вод...
5. В альбом
Не чуждый бедствиям
земным
вдруг увлечешься неземным,
когда возникнет ткань
сюжета:
наброски, замыслы, стихи
или свободные стихии
воды и света.
И прочь тоску под
черной думой!
Ночной печали след угрюмой
сотрет жемчужная слеза.
Воспламенен огнем желанья,
ты меж кулисами страданья
уже, и ты стремишься за...
И полон светлыми
мечтами,
паришь ты мыслью
над звездами.
Глядишь как частный серафим,
согласный с жребием своим.
2. Алексей Хомяков: «Заметьте, как тесно сплетается существующее с несуществующим в пространстве, мнимо-реальное с мнимо-нереальным, и как тесна связь пространства со временем». Иллюстрации из книги Алексея Хомякова «Письма о холере». Тульский историко-архитектурный музей, серия «Старая тульская аптека». Составление и дизайн Алексея Домбровского |
Как в бурном море за волною,
ревя как вол, бежит волна.
Как в мутном небе пеленою
окружена дрожит луна,
и неземная желтизна
ее – как залп перед войною.
Так плыли мы, влекомы роком,
не осквернив уста упреком
стихии вод.
И вот
как счастья светлого
виденье,
порой манящее вдали,
в клубах открылось
просветленье,
и очертание земли,
куда влекло нас Провиденье.
Утихло...
Синева небес полощется
в волне.
И вымпела косой отрез
трепещет в вышине.
И мачта клонится,
и полнится мечта,
и чайка резвая, как гения
черта,
чиркнувшая итог
прошедшей бури,
коснувшись пенных вод,
растаяла как лед,
в пылу пленительной лазури.
7. Мотив
Не распахнутся небеса,
Не снидет чистая роса
К тебе поэзии священной,
Когда, тщетою искушенный,
Суетность мира полюбив,
Ты позабудешь свой мотив
Изысканный и вдохновенный.
Тогда потерей ослепленный,
Увянешь ты, как эфемера
Цветок, что тронут
был дождем
Единожды – а перерыва
Ни он, ни ты – не переждем.
И стебель тающий иссохнет
Под терном помыслов земных,
Когда в душе твоей заглохнет
Мотив.
8. Элегия
Как в бурном море за волною
шумя к брегам бредет волна,
так неисчетны над землею
промчались смертных
племена
и опустели стремена
их лав. И долу стремена
склонились. И письмена
забылись.
Часы проходят, дни и ночи
и годы за годами вслед,
то, что грядет, –
то все короче,
а прошлое – его уж нет.
Лишь звезды стройною
громадой
с небесной блещут высоты,
да дует ветр, да за оградой
журчит ручей, да ветви сада
среди томленья и тщеты
колышут робкие мечты.
9. Заря
Когда восстанет
в тьме ночной
Вся роскошь дивная созданья,
Придет поэту час
страданья,
Час ослепленья и терзанья –
Бессилен выразить душой
Задумчивой он звездный рой
(И дольней лозы прозябанье),
Мир целый образов и снов...
Он рвется к звукам,
ищет слов,
Но песен нет ему в награду
И вдохновения отраду
не пригубить душе немой...
Однако только Феб скупой
чуть приподнимется от ложа,
В груди бессильной и пустой
Вмиг обнаружится пропажа:
Сверкнет искрою
вдохновенье,
Вновь чудной силы грудь
полна,
И льется стройно
песнопенье,
И пенит струи в озареньи
сладкоречивая волна.
Монолог к Алексею Степановичу Хомякову по поводу эпидемий и лекарств
Холера, милый Хомяков,
такое дело, что сера
или к примеру
деготь
тут не помогут.
Стало быть, рецепт
твой, брат, в расчет
я брать пока не буду,
а вот природу
эпидемий, сих напастей
готов пообсуждать,
чтоб страсти
унять.
* * *
Холеры той источник
– вибрион,
читай: бактерия.
Сейчас же враг
наш – вирус.
Его колючий ворс
тот вирус с клеткой,
как репей. сцепляет
и затем внедряет
вирусово семя
в наследственную
нашу нить,
что скручена в молекуле
специальной.
И вируса заряд
за рядом ряд свое подобье
в той нити множит,
больные клетки нас
тревожат:
температура, кашель,
кровь
становится другой:
в ней мало кислорода,
итог плачевен для больного,
он задыхается...
К тому же, кашляя,
тот вирус отправляет
к новой жертве.
* * *
Как тут спастись?
Принципиальных путей,
считай, что два.
Первый: спутать программу
вируса – столкнуть
ее с пути
стандартного и перепутать
карты.
Как у Жаккарда
в станке, представь,
в программной перфокарте
дыры лишние пробить
– станок начнет дурить
и остановится.
Другой путь: вынуть
целиком цепь вируса
из нити наследственной,
что дремлет в нашей
клетке.
Тут ножницами могут
послужить мельчайшие
структуры,
что изобрели твои,
любезный Хомяков, потомки
– генетики. И если
извлечем обломки
вируса из клетки,
то ее спасем.
Это сложно, но можно.
Мельчайшие белки-ферменты
сами найдут порочные
фрагменты
в цепи, их вырежут
и выметут из клетки вон,
как мусор за порог.
* * *
А деготь? Деготь для дорог.
Мы будем впрок им
смазывать колеса,
колодезные вороты,
дверные петли,
чтоб не скрипели.
А для лечебных целей
иных лекарственных изделий
придет пора,
когда из доброго зерна науки
проклюнутся поля
живительных ростков.
И твои внуки
дождутся их,
любезный Хомяков.
комментарии(0)