Николай Елецкий
Несмотря на распространенность термина «глобальный университет», до сих пор четко определить – что это такое, очень трудно. Типичный пример – Глобальный университет в Бейруте (Ливан). Фото со страницы Global University Beirut в Facebook
Недавняя публикация международного рейтинга университетов THE (World University Rankings 2022) и последовавшие за этим дискуссии об обоснованности критериев ранжирования вузов высветили целый ряд актуальных проблем развития мирового и российского высшего образования. Прежде всего – это все более заметная значимость феномена «глобальных университетов», одним из условий отнесения к числу которых являются высокие позиции в международных рейтингах (помимо упомянутого THE, наиболее известны также QS, «Шанхайский рейтинг» ARWU, Best Global Universities-USN&WR, CWTS Leiden и др.).
Признаки университета
Усилению внимания к этому феномену способствовала пандемия, в условиях которой резко расширились масштабы дистанционного обучения, в том числе трансграничного, и тем более явно выявилась противоречивость национальных образовательных приоритетов, с одной стороны, и тенденций унификации глобальных образовательных технологий – с другой.
Несмотря на распространенность и достаточно длительную историю применения, термин «глобальный университет» вплоть до настоящего времени характеризуется весьма высокой содержательной неопределенностью, вариантностью трактовок и размытостью понятийных границ. Очевидно, что это понятие применимо не только (и во многих аспектах – не столько) к тем университетам, которые формально содержат в названии термин «глобальный», хотя такие вузы и вузовские ассоциации существуют и стремятся соответствовать заявленному статусу. К их числу относится, например, Global University Systems (GUS) – зарегистрированная в Нидерландах корпоративная группа, включающая около трех десятков колледжей и университетов в Великобритании, странах ЕС, США, Канаде, Индии, Израиле, Сингапуре, которые осуществляют набор студентов (всего их более 75 тыс.) почти в 180 странах мира. Можно отметить также Global University (Бейрут, Ливан), теологический Global University (Спрингфилд, Миссури, США) и т.д.
Однако очевидно, что не с меньшими, а во многих отношениях – и с большими основаниями глобальными являются и считаются крупнейшие и наиболее авторитетные университеты, лидирующие в упомянутых выше международных рейтингах.
Если обобщить распространенные эмпирические оценки, то к числу основных признаков глобального университета относятся: международные (трансконтинентальные, в пределе – глобальные) географические параметры деятельности, включая наличие филиалов в нескольких/многих странах и/или значительную долю студентов, преподавателей и исследователей из разных стран; большой контингент обучающихся; использование в образовательной и научно-исследовательской деятельности глобальных информационных ресурсов и свобода доступа к собственным информационным и прежде всего учебно-методическим ресурсам; мировой уровень осуществляемой научно-исследовательской деятельности; глобальная известность, значимость и высокий международный авторитет.
Нетрудно отметить формальную нестрогость каждого из перечисленных признаков. Однако, по-видимому, их сочетание позволяет повысить степень определенности понятия «глобальный университет» с учетом необходимости дальнейшей конкретизации количественных и качественных параметров этих признаков и их разноуровневой корреляции. Так, относительная малочисленность контингента обучающихся может быть в аспекте глобальной значимости университета компенсирована и перекрыта высоким уровнем научных исследований и международного авторитета. Типичный пример – британские Оксфорд и Кембридж. Уменьшается также значимость наличия зарубежных филиалов традиционного типа, а в системе дистанционного образования эта проблема вообще снимается.
Терминологические варианты
Условность количественных показателей и нестрогость качественных критериев определения статуса университета в качестве глобального отражается и в вариантности терминологии. Так, близким по контексту является понятие «университет мирового класса» или «мирового уровня». В случае приоритетности функций исследовательской деятельности соотносительно с образовательными применяется понятие «исследовательский университет мирового класса».
В некоторых случаях международный статус отражается посредством термина «открытый» в названии университета. Таков, например, Открытый университет (Open University, OU, Великобритания), в котором обучаются более 175 тыс. студентов из десятков стран мира и который активно развивает концепцию глобальной виртуальной среды обучения (VLE).
Идея глобальности может отражаться в названии вуза метафорически – например, через понятие «Университет номадов» (Nomad University), содержащее аллюзию, с одной стороны, на концепцию «глобальных кочевников» Ж. Аттали, а с другой – на практику вузов, реализующих модель непрерывного глобального географического передвижения образовательных и исследовательских проектов (MINERVA University, США).
Идея географической инвариантности космополитического образовательного процесса «везде и нигде одновременно» усиливается по мере количественного увеличения, функциональной дифференциации и роста социально-экономической значимости «цифровых номадов». И не случайно реализующий эту модель MINERVA University уже определяют как «Гарвард онлайн-обучения».
Еще один терминологический вариант – отражение глобальности целей и функций не в названии университета, а в формулировках его миссии – так, например, как ее определяет международная платформа «Mindvalley University» («Долина Разума») : «Mindvalley создает всемирный университет инновационного образования для людей всех возрастов и происхождения. Вне территориальных границ».
Глобальные масштабы и функции могут характеризовать в некоторых случаях и деятельность университетов, в которых доминируют неанглоязычные образовательные программы. Но такого рода университеты уступают по глобальной значимости англоязычным и ориентированы на специфические цивилизационные, мегарегиональные и конфессиональные сегменты мирового образовательного рынка. Это некоторые университеты стран ЕС, особенно Франции и Германии, крупнейшие испаноязычные, в том числе латиноамериканские университеты, арабоязычные, включая упомянутый выше Global University (Бейрут), теологический университет Аль-Азхар и Каирский университет, ведущие университеты Турции и Израиля. Глобальную роль играют и крупнейшие университеты Китая независимо от языковой структуры преподавания, что отражает роль этого государства в современном мире.
Российский акцент
Перечисленным выше критериям соответствует и ряд российских вузов, в том числе входящих в ассоциацию «Глобальные университеты». С сентября 2020 года в рамках ассоциации действует «Глобальная университетская лаборатория» с онлайн-платформой, интегрирующей информацию по наиболее эффективным отечественным и зарубежным практикам. В то же время применительно именно к российским университетам наиболее наглядно проявляется сегодня неразработанность, противоречивость и несовершенство критериев оценки действительного уровня и международной значимости вузов.
С одной стороны, очевидна недооценка их статуса вследствие перекоса международных рейтингов в пользу англосферы. С другой – доминирование в этих рейтингах формальных показателей наиболее сильно деформирует картину в рамках российской системы высшего образования, важнейшей специфической особенностью которой остается возможность получения материальных и имиджевых бонусов за счет подмены реальной работы ее имитацией.
В ходе дискуссий по поводу последнего рейтинга THE справедливо был отмечен показушный характер «накрутки» якобы наукометрических показателей некоторыми вузами за счет платных публикаций в коммерческих «мусорных» журналах, специально создаваемых для такой накрутки. При этом гораздо меньшее внимание уделено тому факту, что подобная накрутка является неизбежным следствием министерских требований к публикационной активности и цитируемости в зарубежных базах Scopus и WoS в качестве основных аккредитационных и иных оценочных показателей. Несмотря на аргументированную многолетнюю критику этой порочной практики, ситуация не меняется, не только искажая реальную картину вузовских достижений, но и усугубляя потенциал коррупционности, о чем не раз велась речь и на страницах «НГ» (см., например: Корниенко О. Как сравнительно честно отобрать деньги у преподавателей вузов. Принцип публикации за свой счет в основе развратен // «НГ-наука», 2017, № 14).
Однако реальное положение дел искажается не только нагнетанием вала «мусорных» публикаций и индексов цитирования, но и раздуванием других объемных параметров и показателей деятельности вузов. Этого зарубежные эксперты либо не понимают, либо осознанно игнорируют в целях стимулирования негативных процессов в российском высшем образовании. На официальном уровне вроде бы осуждена кампания «укрупнения» вузов, но ее негативные последствия так и не преодолены. Монструозные образования, искусственно-принудительно слепленные из разнородных вузов и специальностей, не только продолжают бюрократически раздуваться, но и, спекулируя «достижениями» гигантомании, чуть ли не всерьез претендуют на сопоставимость с лучшими отечественными и зарубежными университетами.
В действительности «превосходство» над Кембриджем в количестве «мусорных» публикаций и в числе искусственно загнанных под одну вывеску студентов – весьма сомнительное достижение. Стремиться к повышению позиций в рейтингах, конечно, необходимо – но за счет настоящего повышения качества учебного процесса и научных исследований, а не показухи.
Недостатки российской высшей школы, порождаемые бюрократизацией, формализмом и имитацией достижений, могут усилиться и еще более явно проявиться в условиях виртуализации образовательного процесса, которая применительно к проблеме развития глобальных университетов означает изменение сущностных аспектов их роли, организационного строения и механизмов функционирования.
Люди, как пазлы
Сейчас выдвигаются идеи об изменении сущности самого понятия глобального университета: от понимания его в качестве глобального по масштабам деятельности и роли, но отдельного, организационно обособленного вуза. Прогнозируется переход к единой глобальной виртуальной сетевой структуре. Она включает в себя все существующие в мире образовательные и исследовательские учреждения и/или их подразделения, способные и желающие выставить на общемировую информационно-образовательную онлайн-платформу конкурентоспособный контент. Такое понимание предлагается, например, в концепции «Нового глобального университета» марроканского теоретика Дж. Бенхайоуна.
Прообраз подобной модели применительно к мегарегиональному уровню можно найти в европейских проектах онлайн-мобильности в рамках системы мультиаспектных ассоциаций европейских университетов. Она предполагает возможность одновременного обучения в нескольких университетах и одновременного получения нескольких дипломов разных вузов с соответствующим изменением порядка административно-юридической «привязки» студента к отдельному вузу.
Очевидно, что возможность подключения к единой общемировой информационно-образовательной онлайн-платформе «Нового глобального университета» элиминирует вопрос о географическом соотношении обучающегося, с одной стороны, и организации процесса обучения – с другой. Такое подключение можно осуществить из любой точки планеты. Академическая и организационная онлайн-мобильность при одновременном росте междисциплинарного характера осваиваемых курсов создает возможность полноты реализации такой особенности современной модели высшего образования, как сочетание универсализации и индивидуализации обучения. Каждый индивид получает возможность формирования уникального личностного образовательного «пазла», элементы которого могут быть включены и в «пазлы» других людей, но в ином сочетании и при наличии несовпадающих элементов.
Вместе с тем отмеченные возможности и тенденции развития сферы высшего образования и, в частности, глобальных университетов соотносятся главным образом с техническими параметрами образовательного процесса, в то время как многие социальные и организационные аспекты остаются в стороне или затрагиваются недостаточно и упрощенно. Нет ясности в представлениях об организации контроля за качеством работы преподавателей и студентов; в трактовках принципов, критериев и механизмов оценки знаний и квалификаций студентов и выпускников; в конкретике процедурных моментов юридического признания дипломов; отсутствует принципиальная и процедурная определенность и унифицированность национально-государственной нострификации дипломов международных виртуальных университетов. Не выяснены механизмы ограничения влияния на учебный процесс административно-бюрократических структур и функционеров. По авторитетному мнению Б. Ридингса, автора исследования «The University in Ruins» (1997), именно преобладание роли администратора над ролью преподавателя повергло современный университет в «руины».
Еще более сложны и противоречивы вопросы, связанные с целевой и идеологической ориентацией глобальных университетов. Фактическая современная практика такова, что глобальные университеты на основе утвердившейся модели компетентностного подхода ориентированы на подготовку человека-функции, легко управляемого космополитического сотрудника ТНК, квалифицированного конформиста, ориентированного на удобные для геоолигархии жизненные, профессиональные и карьерные ценности.
Между тем современный этап развития мировой цивилизации характеризуется сохранением национально-государственной и иной уровневой специфики и идентичности, наличием противоречивых, а в некоторых отношениях и взаимоисключающих интересов различных социальных групп и общностей. Вопрос о том, на чьей стороне окажется выпускник глобального университета в случае конфликта между ТНК (или иной международной структурой), работником которой он является, и государством его происхождения, является по крайней мере неоднозначным. Сегодня глобальные университеты фактически являются одним из инструментов системы глобального управления, созданной и действующей в интересах геоолигархии.
Переход от нынешней системы альянсов глобальных университетов к единому общепланетарному «Новому глобальному университету» или иной модели виртуальной глобальной университетской корпорации не снимет, а, возможно, еще более усугубит отмеченную проблему. Современные реалии позволяют с большой вероятностью предположить, что «Новый глобальный университет» как одна из глобальных корпораций станет еще одним мощным инструментом в руках геоолигархии, стремящейся посредством проекта «Великая перезагрузка» утвердить всевластие ТНК и добиться ликвидации принципа национально-государственного суверенитета.
Высказываются также предположения, что возникшая в условиях «новой реальности» проблема поиска эффективных форм сочетания дистанционных и очных форм обучения в новой концепции глобального университета будет решаться посредством двухуровневой модели – дистанционное обучение для основной массы зарубежного студенческого контингента и очное – для «элиты», в том числе для отбираемых по всему миру и приглашаемых в головные подразделения наиболее талантливых исследователей.
Данные проблемы особенно актуальны для России. Нетрудно заметить, что цели и установки российской ассоциации «Глобальные университеты» вполне соответствуют зарубежным моделям высшего образования в функциональном и идеологическом аспектах. Они фактически превращают российское высшее образование во вторичный и зависимый элемент тех структур международного образовательного пространства, которые в наибольшей степени подчинены интересам глобального капитала.
Это же можно сказать и о практике реализации проекта «5–100». Его наиболее значимым эффектом стало облегчение процедуры транзита наиболее талантливых выпускников российских вузов, особенно являющихся центрами стратегических и оборонных исследований, в зарубежные образовательные и научные учреждения. «Лучшим студентам для начала предлагают стажировку. По результатам стажировок... как правило, предлагают работу. В результате выстроена и успешно работает система «выращивания мозгов» для Запада за российский счет» (Н. Склярова, «О некоторых последствиях проекта «5–100»).
Недоумение экспертов не раз высказывалось и по поводу того, что в составе действующего с 2013 года Совета по повышению конкурентоспособности ведущих университетов Российской Федерации среди ведущих мировых научно-образовательных центров до недавнего времени половина членов являлись иностранными гражданами. Более того, представляли конкурирующие зарубежные структуры, вряд ли заинтересованные в укреплении международных позиций российских вузов. Положение мало изменилось и после утверждения в феврале 2021 года нового состава Совета.
Присущий предшествующей модели глобализации эффект дифференциации ее бенефициаров и жертв распространяется и на деятельность глобальных университетов, и задача каждого государства – обеспечить интеграцию отечественной образовательной системы в мировое образовательное пространство на условиях и в формах, соответствующих национально-государственным интересам. В современных реалиях ключевое значение имеет цифровизация мирового образовательного пространства, создающая техническую базу для формирования глобальных образовательных онлайн-платформ и индуцирующая потенциал консолидации ныне существующих глобальных университетов в рамках общемировой виртуальной университетской корпорации. В то же время сохранение национально-государственной формы организации социума и иных относительно обособленных социальных структур означает наличие особых интересов и целей, которые должны учитываться в процессе функционирования и развития образовательной системы на национальном и глобальном уровнях.
Ростов-на-Дону
комментарии(0)