Между костром и кафедрой

Суверенитет, о котором мечтал Галилей, европейская наука получила лишь во второй половине XIX века. Гравюра из книги: Луи Фигье. Светила науки от древности до наших дней / Пер. с фр. СПб., М.: Издание М.О. Вольфа, 1873

«Задача исследователя, таким образом, состоит в том, чтобы понять, почему в эпоху Галилея церковь не пошла на компромисс с наукой».

М.Я. Выгодский, «Галилей и инквизиция»

Утром 17 февраля 1600 года, после длительного тюремного заключения в Риме, на площади Цветов, был сожжен Джордано Бруно – итальянский философ, создатель учения о бесконечности нашей Вселенной и множественности в ней обитаемых миров, подобных земному. В истории осуждения Джордано Бруно, которого казнили по приговору суда инквизиции «как нераскаявшегося еретика и врага Церкви», до сих пор много загадок. Поэтому трудно с определенностью сказать, что именно послужило главной причиной осуждения философа – созданная им новая космология или откровенно антихристианские взгляды.

Однако последующие события не оставляют никаких сомнений в том, что Римская католическая церковь (РКЦ) в начале XVII века резко изменила свое отношение к мировоззренческим новациям.

Исчерпано ли «трагическое недоразумение»

Так, 24 февраля 1616 года комиссия богословов-цензоров осудила теорию польского астронома Николая Коперника о центральном положении Солнца и движении Земли как несовместимую со здравым смыслом и Священным Писанием. А 5 марта этого же года внесла книгу Коперника «О вращениях небесных сфер» в печально знаменитый Индекс книг, запрещенных для чтения католикам (Index librorum prohibitorum), учрежденный в 1559 году и просуществовавший до 1966 года. Одновременно в Риме итальянскому ученому Галилео Галилею, активному пропагандисту теории гелиоцентризма, было сделано официальное предупреждение о недопустимости дальнейшей публичной защиты этой теории.

Как известно, Галилей нарушил предписание Церкви и в 1632 году издал книгу «Диалог о двух главнейших системах мира – птолемеевой и коперниковой», содержащую попытку теоретического обоснования учения о гелиоцентризме. За это он был осужден как человек, повторно и злонамеренно впавший в ересь.

21 июня 1633 года декрет инквизиции обязал Галилея – пожилого ученого, достигшего вершин европейской славы, – публично покаяться и отречься от коперниковой ереси. Остаток жизни Галилею надлежало провести под домашним арестом, а его «Диалог», позволивший заложить основы классической физики, был включен в список запрещенных книг. В дальнейшем этот список пополнили сочинения Декарта, Паскаля, Спинозы и многих других выдающихся ученых.

Казнь Бруно, запрет распространения учения Коперника, осуждение Галилея и ряд других действий инквизиции, направленных против ученых и их книг, положили начало многовековому конфликту между наукой и РКЦ. Этот конфликт нанес огромный ущерб развитию науки, однако еще больший ущерб он нанес самой церкви, которая в глазах просвещенных людей приобрела сомнительную славу реакционной организации, преследующей любую свободную мысль.

Стремясь избавиться от подобной репутации, Ватикан предпринял в наши дни колоссальные усилия по преодолению разногласий между наукой и религией. 10 ноября 1979 года на торжественном заседании Папской академии наук, посвященном празднованию 100-летия со дня рождения Альберта Эйнштейна, папа Иоанн Павел II предложил ученым и богословам внести окончательную ясность в вопрос о причинах и обстоятельствах осуждения Галилея.

Для решения этой задачи 3 июля 1981 года была создана специальная комиссия, в состав которой вошли видные богословы, историки, юристы и ученые-естествоиспытатели, получившие доступ в архивы Ватикана. 31 октября 1992 года глава РКЦ подвел итоги 11-летнего расследования, осуществленного этой комиссией. Выступая перед членами Папской академии наук, Иоанн Павел II назвал осуждение Галилея «трагическим недоразумением», подчеркнув при этом, что Галилей был прав не только с чисто научной, но и с богословской точки зрения.

Папа отметил, в частности, что богословы XVII века не провели надлежащей экспертизы совместимости гелиоцентрической системы мира с Библией. В результате истинно верующий католик Галилей, выступая против запрещения учения Коперника и настаивая на том, что интерпретаторы Священного Писания могут ошибаться, оказался проницательнее современных ему теологов. (О пересмотре «дела Галилея» см.: M. Segre. Light on the Galileo Case? Isis, 1997. V. 88. P. 484–504.)

Безусловно, можно только приветствовать официальное признание РКЦ своих ошибок. Но исчерпан ли тем самым конфликт между учеными и церковью? Застрахованы ли от аналогичных «трагических недоразумений» современные теологи, которых Иоанн Павел II призвал с предельной осторожностью относиться к новым научным идеям, выглядящим несовместимыми с истинами веры? И наконец, что все-таки стало причиной многовековой вражды ученых и церкви – недоразумения или столкновение непримиримых позиций, отстаивая которые обе стороны не желали считаться ни с какими возможными последствиями?

Причины конфликта: религия или политика

Долгое время считалось, что главной причиной этой вражды является непримиримый антагонизм науки и религии, научного знания и веры. Однако огромное количество современных исследований заставляет усомниться в этой точке зрения. Вопреки широко распространенному мнению вплоть до конца XVI века РКЦ не только не преследовала ученых, но, наоборот, сама в немалой степени содействовала распространению образования и развитию науки.

Фронтиспис книги Галилея «Беседа о вещах, находящихся на воде или движущихся в ней». Издана во Флоренции, 1612. Фото из книги: Opere di Galileo Galilei. A cura di Franz Brunetti. – Unione  Tipografico-editrice, Torinese. 1964

Быстро развивались различные прикладные науки, а к развитию фундаментальной науки можно отнести открытие в 1576 году огромной обсерватории Ураниборг, в которой работал датский астроном Тихо Браге. В 1578 году была открыта обсерватория в Риме, сотрудники которой – первоклассные математики и астрономы, приглашенные в Рим из разных стран Европы, – подготовили под руководством папы Григория XIII реформу календаря. (В 1582 году католический мир перешел к новому, григорианскому календарю.)

Среди священнослужителей были и те, кто сами занимались научными исследованиями. Так, выдающийся философ Николай Кузанский (1401–1464) был кардиналом и генеральным викарием в Риме, а немецкий астроном Региомонтан (1436–1476), чьи труды стали для Коперника настольной книгой, был епископом. В XVI – начале XVII века орден иезуитов немало сделал для развития физико-математических наук и роста их престижа в университетах.

Что касается неизбежно возникавших разногласий между научными представлениями и текстами Библии, то они успешно преодолевались теологами или вообще не рассматривались ими как принципиальные. В частности, в отличие от протестантов, которые сразу же настороженно и даже враждебно отнеслись к гелиоцентрической системе, как противоречащей Священному Писанию, РКЦ спокойно восприняла выход в свет книги Коперника «О вращениях небесных сфер» (1543) и вплоть до начала XVII века не предпринимала никаких попыток запретить новое учение.

Собственно, и после этого запрета трения с РКЦ возникали лишь у довольно небольшого числа ученых. Но именно среди них мы видим основоположников науки Нового времени и именно у этой науки в дальнейшем возникали разногласия с религией по мировоззренческим проблемам.

Современные историки практически единодушны, считая, что главную роль в изменении отношения РКЦ к мировоззренческим новациям сыграло резкое ухудшение политической обстановки в Европе из-за религиозных войн XVI и XVII веков. Во многом это действительно так, и именно этим ухудшением члены комиссии в 1992 году объяснили ошибочное осуждение Галилея. В условиях ожесточенной борьбы с реформаторами и еретиками РКЦ непрерывно усиливала цензурные ограничения, жертвами которых нередко становились ученые и выдвигаемые ими идеи. К тому же немало конфликтов было и в самой РКЦ.

Так, запрету учения Коперника предшествовала многолетняя ожесточенная полемика по богословским вопросам между доминиканцами и иезуитами. Эту полемику остановило лишь вмешательство папы Павла V (1605–1621). Поэтому неудивительно, что, когда после своих знаменитых астрономических открытий, сделанных при помощи телескопа, Галилей в 1612 году начал активную кампанию в пользу признания истинности учения Коперника, руководство РКЦ предпочло запретить распространение этого считавшегося весьма спорным учения.

В то же время объяснение причин возникновения конфликта политической обстановкой не позволяет понять, почему столкновения ученых и РКЦ не прекратились после окончания эпохи религиозных войн и продолжались на протяжении всего XVII века, а затем с новой силой возобновились в эпоху Просвещения. Они продолжились и в XIX веке в связи с достижениями естественных наук, поставивших под сомнение библейскую картину сотворения мира.

Телескоп Галилея.  Фото из книги: Opere di Galileo Galilei. A cura di Franz Brunetti. – Unione Tipografico-editrice, Torinese. 1964

Более того, осознав, что для борьбы с инакомыслием недостаточно одной грубой силы, РКЦ в XIII и XIV веках в немалой степени содействовала становлению в Европе системы университетов и развитию в них схоластики – религиозной философии, представители которой занимались фундаментальными исследованиями не только в теологии, но и в логике, гносеологии, математике и других науках, способных, как представлялось схоластам, помочь в постижении сущности Бога. (Ю.Л. Менцин. Средневековые мосты в будущее. Как монастыри, университеты и печатные книги спасли Европу // «НГ-наука». 2021. № 6 (379).

Главная заслуга в «христианизации» Аристотеля, как известно, принадлежала Фоме Аквинскому (1225–1274). Аквинат разработал учение о том, что научный анализ и вера являются двумя принципиально различными и в то же время дополняющими друг друга системами знания и путями постижения единой истины. Поэтому ученые должны постоянно помнить об относительности своих знаний, но и богословам не следует забывать о том, что подлинный смысл Писания не лежит на поверхности. Его выявление требует непрерывной работы по истолкованию текстов, опирающейся как на повседневный опыт человека, так и на факты, устанавливаемые учеными. Тем самым за учеными закреплялось право на свободу исследований, что и обусловило последующий расцвет теоретической мысли Высокого Средневековья.

Через три с половиной столетия Галилей объяснял своим критикам, что противоречия между Библией и новейшими научными идеями являются кажущимися и могут быть следствием недостаточно глубокого понимания нами текстов Писания. Поэтому, настаивал Галилей, богословам не следует вмешиваться в работу ученых, дабы впоследствии, когда истина станет очевидной, не умалить авторитет Церкви. По сути, Галилей учил тому же, чему задолго до него учил Фома Аквинский.

Почему же в XVII веке, вместо того чтобы заручиться поддержкой ученых, РКЦ пошла на конфликт с ними? Почему в 1633 году Галилея осудили как еретика, в то время как Фома Аквинский, несмотря на противодействие церковных ортодоксов, мог свободно развивать свое учение, а в 1323 году быть причисленным к лику святых?

Странное поведение ученых

Историки, занимающиеся «делом Галилея», уже давно обратили внимание на дерзкое поведение ученого, который нередко буквально провоцировал церковные власти на жесткие ответные действия. Так, в письмах друзьям, явно рассчитанным на дальнейшее распространение, Галилей, подробно излагая свои взгляды, рассуждал о том, что «церковь должна учить тому, как попасть на небеса, а не тому, как они вращаются». Кроме того, Галилей объяснял теологам, как именно следует толковать слова Писания, чтобы примирить их с учением о движении Земли и неподвижности Солнца.

Проблема относительности движения – одна из главных тем, которые волновали этих двух выдающихся ученых – Галилея и Эйнштейна. Почтовый блок «Великие ученые мира», Парагвай, 1965 г.

Подобных примеров можно привести много. Причем сходным образом вели себя не только католики.

Английский философ и канцлер Фрэнсис Бэкон в своем сочинении «Великое восстановление наук», посвященном королю Якову I, представил грандиозную программу развития различных наук, очищения их от заблуждений и суеверий, а также консолидации усилий ученых. По мнению Бэкона, реализация этой программы позволила бы обогатить страну и превратить короля в могущественного монарха. «Ведь на земле, конечно, нет никакой иной силы, кроме науки и знания, которая могла бы утвердить свою верховную власть над духом и душами людей, над их мыслями и представлениями, над их волей и верой». В своей программе Бэкон отводил науке роль, аналогичную роли церкви. Возможно, даже большую, так как «власть науки намного выше, чем власть над волей, хотя бы и свободной и ничем не связанной. Ведь она господствует над рассудком, верой и даже над самим разумом, который является важнейшей частью души и управляет самой волей».

Казалось бы, в атмосфере религиозных войн и разгула инквизиции ученые должны были стараться избегать каких-либо связей с религиозными и политическими вопросами и тихо заниматься своими научными изысканиями. Между тем мы видим обратную картину. Ученые делают все возможное, чтобы показать связь создаваемой ими новой науки с проблемами теологии и политики. (Одно из сочинений Бенедикта Спинозы так и называется – «Богословско-политический трактат».) Но что заставляло ученых вести себя столь опрометчиво?

От Книги Бытия к Книге Природы

Причины странного поведения ученых можно понять, если учесть, что в XVI–XVII веках в просвещенной части общества постепенно крепла вера в то, что постижение фундаментальных законов природы может помочь в решении острейших социально-политических проблем, с которыми столкнулась Европа после начала Реформации. Как известно, Реформация – мощное движение за очищение церкви – дала толчок к череде кровавых религиозных войн, поставивших Европу на грань существования. В этих условиях широкое распространение получила концепция двух книг, которые Бог дал человеку, – Книги Бытия (Библии) и Книги Природы.

Согласно этой концепции, первая из них, в которой Бог изложил свою волю, оказалась слишком сложной для человеческого разума, и то, что люди, будучи христианами, рвут друг друга на части, как звери, говорит о неспособности людей понять данный им завет. Но, может, мы добьемся успехов, читая другую, тоже данную Богом, книгу – Книгу Природы? Колоссальные достижения в изучении и освоении природы (географические открытия, технический прогресс и проч.) позволяли предположить, что эта деятельность может не только приносить практическую пользу, но и стать путем к спасению человечества.

Опыты Галилея построения термометра. Рисунок из книги: Opere di Galileo Galilei. A cura di Franz Brunetti. – Unione Tipografico-editrice, Torinese. 1964

Сторонники новой науки о природе, основанной на применении лабораторных экспериментов и математических моделей, нередко видели в ней прообраз новой религии. Декарт, например, предлагал преподавать свою философию на теологических факультетах. Поэтому неудивительно, что РКЦ все более настороженно присматривалась к деятельности ученых. Впрочем, амбиции ученых стали не главной проблемой их взаимоотношений с РКЦ.

12 апреля 1615 года кардинал Роберто Беллармино (1542–1621), сыгравший решающую роль в осуждении Джордано Бруно и один из главных инициаторов запрещения распространения учения Коперника, отправил письмо неаполитанскому теологу Паоло Фоскарини, который незадолго до этого выступил в защиту Галилея. В опубликованной им брошюре Фоскарини попытался с чисто богословских позиций показать, что если допустить более свободное, то есть менее буквальное, толкование Писания, то содержащиеся в нем слова вполне можно примирить с учением Коперника, которое тогда активно пропагандировал Галилей.

В своем ответе Беллармино напомнил Фоскарини о принятых церковными соборами запретах на свободное, отличное от учений отцов церкви толкование Библии. Хотя вопросы о движении Земли и неподвижности Солнца не относились к доктринальным, Беллармино указал Фоскарини на несомненную опасность переосмыслений библейских текстов в угоду мнениям каждого ученого. Особенно, если эти мнения не подтверждены фактами.

При этом Беллармино отметил, что не имеет ничего против рассмотрения учения Коперника как гипотезы, более удобной с математической точки зрения, чем эпициклы Птолемея. Другими словами, Беллармино предлагал рассматривать учение Коперника как чисто математическую теорию, никак не связанную с реальностью. В особенности, подчеркивал кардинал, в вопросе о движении Земли.

Важно подчеркнуть, что, говоря об отсутствии доказательств, Беллармино опирался на заключение астрономов Римской коллегии – папского научного центра, основанного в середине XVI века орденом иезуитов. Научный авторитет этих астрономов полностью признавал и Галилей. Более того, именно к ним ученый ранее обратился с просьбой подтвердить справедливость его телескопических открытий, а также помочь в вычислении периодов обращения открытых Галилеем спутников Юпитера. Обе просьбы были выполнены, а в 1612 году, когда Галилей посетил Рим, астрономы устроили ему торжественный прием.

В то же время эти ученые на официальный запрос Беллармино о том, могут ли рассматриваться открытия Галилея как доказательство истинности теории Коперника (Галилей настаивал именно на этом) ответили категорическим «нет», в чем в принципе были правы.

Как видим, в данном вопросе Беллармино трудно обвинить в мракобесии. Несмотря на солидный возраст, он провел целую ночь, пытаясь, хотя и безрезультатно, увидеть в телескоп описанные Галилеем явления. Категорически не разделяя взгляды Галилея на гелиоцентризм, Беллармино относился к ученому вполне благожелательно и даже снабдил его документом, удостоверяющим благочестие Галилея. (Позже этот документ сыграл важную роль в процессе 1633 года.)

Говоря о позиции Беллармино, нельзя не отметить, что и в наши дни революционные идеи, не подкрепленные убедительными доказательствами, научное сообщество встречает как минимум без энтузиазма. Между тем Галилей, настаивавший на своей безусловной правоте, не располагал прямыми доказательствами истинности учения Коперника. Предпринятая им в «Диалоге» попытка объяснить приливы и отливы как результат движения Земли, была ошибочной. В данном случае оказался прав Кеплер, связавший эти явления с движением вокруг Земли Луны. Конечно, сейчас мы все знаем, что, настаивая на движении Земли, Галилей был прав, но возможно ли было в его эпоху доказать это утверждение?

Проблемы доказательства гипотез

Одним из наиболее наглядных свидетельств в пользу предположения о движении Земли вокруг Солнца астрономы в эпоху Галилея считали обнаружение годичных параллаксов звезд – их кажущихся смещений при наблюдениях из различных точек орбиты Земли. Между тем подобные эффекты не наблюдались, что могло быть следствием либо их малости из-за огромных расстояний до звезд, либо неподвижностью Земли. Галилей полагал, что причина отсутствия параллаксов звезд – их удаленность от Земли. Но представить себе, какова эта удаленность, он вряд ли мог.

Впервые параллаксы нескольких ближайших к Земле звезд удалось измерить Ф.В. Бесселю в Германии и В.Я. Струве в России лишь в 1838–1839 годах. И результаты этих сложнейших, многолетних измерений были понятны лишь специалистам. Полученные значения параллаксов соответствовали расстояниям до звезд от 4 до 10 световых лет. И это были расстояния до ближайших к нам звезд!

Понятно, что во времена Галилея провести такие измерения было невозможно. Для этого понадобилось 200 лет развития астрономии, физики, математики, техники. Но для того, чтобы это развитие оказалось возможным, требовалось обеспечить преемственность, непрерывную подготовку научной смены. Такую подготовку могли осуществлять университеты. Однако занять место на их кафедрах новой науке было непросто. Вот, собственно, почему ее основоположники так настойчиво добивались от церкви официального признания еще только зарождавшегося естествознания.

Важно пояснить следующее. Новые научные идеи обсуждались в Европе достаточно широко, в том числе в университетской среде. Однако все эти обсуждения проходили вне официальных рамок, в ходе личных встреч и в частных письмах, игравших в ту эпоху роль научной периодики. Не зря создатели новой науки сами себя называли «республикой ученых». Эта республика обеспечивала своим гражданам беспрецедентную свободу обмена идеями, но не могла дать им такой документ, как диплом, без которого положение человека в иерархическом обществе было весьма шатким. Впрочем, похожие проблемы существуют и в наши дни.

И еще. Создателей новой науки не могли удовлетворить кафедры математики, которая в ту эпоху рассматривалась как прикладная наука. Поэтому математики не имели права высказываться по философским (= мировоззренческим), а тем более по теологическим, вопросам. Допущению же науки Галилея и Декарта на кафедры философии активно сопротивлялась университетская профессура. Преодолеть это сопротивление можно было, опираясь на волю короля или папы. Но светскую власть мало интересовали логические и экспериментальные тонкости, без которых, правда, новая наука не могла развиваться.

Таким образом, оставалась церковь. И ученые надеялись получить от нее весомую помощь. Именно поэтому Галилей пытался, хотя и безуспешно, издать свой «Диалог» с посвящением папе Урбану VIII.

Европейских ученых шокировало осуждение Галилея. Их поразило то, что человек, искренне преданный католической церкви и уверенный в том, что его научный трактат будет содействовать росту авторитета католиков в научном мире, был осужден как еретик. Осторожный Декарт, например, отказался от издания своего сочинения «Мир, или Трактат о свете», содержащего высказывания в поддержку системы Коперника. Церковь не пожелала принять сторону ученых, и причиной этого решения стали не те, легко обходимые при желании разногласия по вопросам космологии и даже не резкое ухудшение политической обстановки.

«Нужно научиться переделывать мозг людей»

Считается, что главной задачей «Диалога» Галилея было обоснование системы Коперника. Однако достаточно лишь полистать эту книгу, чтобы заметить: задача ученого была гораздо глобальнее – обосновать способность человеческого разума постигать фундаментальные законы природы.

Уже в первый день бесед («Диалог» состоит из четырех частей – четырех дней, в течение которых три собеседника ведут научные споры) Галилей выдвигает идею колоссальной смелости и важности. Устами одного из героев книги, Сальвиати, Галилей утверждает, что хотя человеческий разум бесконечно уступает разуму божественному в количественном отношении, в качественном отношении наш разум кое в чем не уступает разуму Бога. И это «кое-что» – математика. Таким образом, благодаря математике мы можем проникнуть в замыслы Бога и начать читать Книгу Природы.

Когда Галилей в «Диалоге» утверждал, что равным образом допускает справедливость систем и Коперника, и Птолемея, он не только юлил, чтобы избежать обвинений в поддержке запрещенного учения. Для него гораздо важнее было понять, можем ли мы, находясь на Земле, узнать, какая из двух (или более) систем мира является истинной. «Диалог» Галилея буквально пронизан рассуждениями о том, что для занятий наукой необходимо какое-то особое мышление. «Совершенно напрасно было бы думать, – писал Галилей, – что можно ввести новую философию, лишь опровергнув того или другого автора; сначала нужно научиться переделывать мозг людей и делать их способными отличать истину от лжи, а это под силу одному богу».

Тем не менее именно этим «божественным делом» Галилей занимается на страницах своей книги. Главная заслуга его «Диалога» состояла не в попытках обосновать идеи Коперника, а в том, что она учила искусству мысленных экспериментов, применению математических (= идеальных) моделей для объяснения реальных явлений, умению при анализе этих явлений выстраивать цепочки причин и следствий и т.д. Книга учила читателя физическому мышлению. Поэтому Эйнштейн назвал Галилея «отцом современной физики и фактически современного естествознания».

Важно отметить, что новое мышление не привносится в науку извне. В отличие от Декарта, разработавшего универсальные правила рассуждений, Галилей подчеркивает, что формирование этого мышления неотделимо от занятий математикой и астрономией. Это единый процесс, в ходе которого человек обретает способность к новому видению мира. Но это означает, что только ученые, создающие новую науку о природе, могут понять, что они делают, и адекватно оценить правильность и успешность своих действий. Безусловно, ученые могут при этом ошибаться, но только они в состоянии понять причины своих ошибок и найти способы их исправления.

Спор Галилея с церковью о системе Коперника был спором не столько о праве ученых на свободу слова, сколько о праве науки самой независимо от церкви или кого-то еще определять критерии истинности своей деятельности. Другими словами, наука, претендующая на способность читать Книгу Природы, должна была, по Галилею, стать не просто независимой от церкви (не вмешивалась же последняя в работу инженеров или других практиков), а в чем-то равной ей. При этом Галилей твердо верил и пытался убедить своих оппонентов в том, что наука не только не подрывает веру, но, наоборот, защищает ее славой новых открытий. В отличие от кардинала Беллармино Галилей понимал, что внедрение научных критериев рациональности дисциплинирует ум и благодаря этому предохраняет его от легковесных и бездоказательных суждений и о мире, и о библейских истинах.

От Индекса запрещенных книг к индексу Хирша

К сожалению, Галилей не смог убедить иерархов РКЦ в своей правоте. Необходимость компромисса с наукой они постепенно начали осознавать лишь через много-много лет после осуждения ученого как еретика. 22 июня 1633 года Галилео Галилей, стоя на коленях, был вынужден публично отречься от своих заблуждений. Пожилого ученого приговорили к пожизненному тюремному заключению и ежедневному чтению покаянных псалмов.

Справедливости ради отмечу, что в тюрьме Галилей не находился ни одного дня. Тюремное заключение было сразу же заменено на домашний арест, который Галилей поначалу отбывал в Риме… во дворце посла герцога Тосканы. Позже он был отправлен к себе на родину, во Флоренцию. Кроме того, читать псалмы вместо Галилея разрешили его дочери-монахине Марии Челесте.

В 1638 году Галилей смог издать в Нидерландах продолжение «Диалога» – трактат «Беседы и математические доказательства, касающиеся двух новых отраслей науки». Безусловно, все эти послабления смягчили тяжелое впечатление от приговора Галилею, однако отношения между учеными и РКЦ оказались испорченными надолго.

Суверенитет, о котором мечтал Галилей, европейская наука получила лишь во второй половине XIX века. В статье «Университеты и наука в Германии» (1953) немецкий математик, физик-теоретик и философ Герман Вейль (1885–1955), анализируя работу наиболее хорошо ему известных немецких университетов, писал, что в конце XIX века они стали самым свободным местом в мире, обладая практически полной автономией по отношению к государственным учреждениям. Пользовавшиеся огромным общественным авторитетом профессора имели полную свободу определять, чему и как они учат, а студенты – свободой выбора, чему они (в основном бесплатно) будут учиться. При этом расходы на содержание университетов почти полностью брало на себя государство, считавшее, что обеспечение возможности для талантливой молодежи получать хорошее образование и свободно заниматься развитием науки (в первую очередь чистой науки) является одной из важнейших задач государственного управления.

К сожалению, начиная с 1930-х годов ученые попадают под непрерывно усиливающийся идеологический, политический и экономический контроль со стороны государств, партий, корпораций и т.д. В последние десятилетия функции контроля за работой ученых постепенно переходят к научной бюрократии, которая осуществляет его при помощи изощренных методик количественной оценки ценности проводимых научных исследований и получаемых результатов. Как следствие, ученые вынуждены тратить все больше времени и сил на выбивание грантов и написание отчетов с обязательным указанием в них количественных показателей успешности их работы.

В этом отношении действия церкви в далеком прошлом были честнее. Если церковь считала работу ученого опасной и хотела ее прекратить, то делала это от своего имени, не прикрываясь якобы объективными показателями цитируемости. Впрочем, не исключено, что, если бы у церкви в эпоху Галилея был индекс Хирша, ей бы не понадобилось вносить труды Коперника в Индекс запрещенных книг.