Работа чтения. Механика, термодинамика и психология общения с книгой

При чтении книги про себя сидя энергетический метаболизм возрастает на 16%; при чтении вслух сидя – на 48%.  Фото автора

«Я мечтал бы о такой работе: сиди, читай книжки от корки до корки… Поди плохо!»

«Я сейчас не читаю книги – у меня руки болят».

Из разговоров

«Мне бы хотелось обратить внимание на парадоксальное существование человека книги – этого весьма странного двуногого существа, которое постоянно читает в поезде, на пляже, дома – газеты, порнороманы, философские тексты. Неважно что и неважно как. Глав­ное – совершает праздную (не имеющую отношения к его жизнеобес­печивающему труду) работу чтения. Тратит свое время, обменивает жизнь на чтение и считает, что этот обмен не только эквивалентен, но и приносит ему выгоду. Что привлекает его, захватывая внимание? Что за власть принуждает его к этой странной читательской работе?  Пока достаточно удержаться на простой констатации захвата внимания как обстоятельства, принуждающего к «работе» чтения».

Философ, антрополог Павел Тищенко, сформулировав в статье «Книга как антропология» этот антропопарадокс – «оккупированность текстом есть результат некоторой агрессии», – дает не менее парадоксальное, но точное объяснение его: «…человек пишет и читает, боясь потерять время, внимает слову и уговаривает себя, что это поддерживаемое словом (как помочами) внимание и есть его настоящее бытие» (Общество и книга: от Гуттенберга до Интернета. М.: Традиция, 2000. 280 с.).

Странное двуногое существо

Интересно, что одно из антропологических (само)оправданий пристрастия этого «весьма странного двуногого существа» к этому не менее странному занятию звучит так: читать книгу, чтобы убить время. Ни больше ни меньше! Потенция – совладать не просто с пространством в процессе чтения (книга в дорогу), но с самим Хроносом. Это дорогого стоит. Неслучайно Иосиф Бродский в одном из своих самых сильных философских стихотворений замечает: «Покуда Время / не поглупеет, как Пространство / (что вряд ли)…» («Пьяцца Маттеи», 1981).

С Хроносом действительно спорить не то чтобы бесполезно, но непродуктивно. Себе дороже. Однако получить удовольствие, пользу и даже устойчивую иллюзию достижения консенсуса с этой «отсутствующей структурой» (см.: «Трогательность чтения», «НГ-наука» от 09.04.25) – вполне возможно. Игорь Григорьян, например, предлагает такой вариант: «Книга несет в себе мысль, приостановленную в человеческом времени. Оплачивая книжные мысли своим собственным временем, человек способен достать их из книги, собрать мысли из слов и придать им необходимую для существования в человеческом мире скорость» (Григорьян И. Человек и книга. М., 2021).

Физические метафоры и аллюзии в процессе общения с книгой – скорость мысли, работа, перемещение, пространство, время, – кажется, имеют онтологический характер для человека. Еще одна цитата из Иосифа Бродского. «В истории нашего вида, в истории «сапиенса», книга – фе­номен антропологический, аналогичный по сути изобретению колеса.  книга является средством перемещения в пространстве опыта со скоростью переворачиваемой страницы. Перемещение это, в свою очередь, как всякое перемещение, оборачивается бегством от общего знаменателя, от попытки навязать знаменателя этого черту, не поднимавшуюся ранее выше пояса, нашему сердцу, нашему сознанию, нашему вообра­жению. Бегство это – бегство в сторону необщего выражения лица, в сторону числителя, в сторону личности, в сторону част­ности» (Иосиф Бродский. Нобелевская лекция. 1987 // Бродский И. Стихотворения. Таллин, 1991).

И этот «физминимум» в данном случае – вовсе не метафора. Выдающийся хирург-трансплантолог, директор НИИ трансплантологии и искусственных органов, академик Валерий Иванович Шумаков как-то в беседе с автором признался, что любимое его чтение – детективные романы, изданные в мягкой обложке. Он был большим поклонником такого рода чтива. Но даже когда, как нам кажется, мы берем в руки книгу, чтобы отдохнуть, расслабиться – pulp fiction, легкое чтение, – даже в этих обстоятельствах мы производим вполне ощутимую работу. В физическом, термодинамическом смысле – работу.

Вот и итальянский писатель Гвидо Витиелло не щадит этого Homo legens (лат. «человек читающий»): «Чтение – это вредная привычка, такая же, «как и все те, к которым мы возвращаемся с живейшим удовольствием, в которых находим себе убежище и замыкаемся, которые утешают нас и помогают справиться с мелкими разочарованиями». Так писал поэт Валери Ларбо – в те же годы, когда Вирджиния Вулф льстила обыкновенному читателю в своем эссе. Вместе с тем, в отличие от прочих навязчивых и неконтролируемых привычек, в случае с чтением за грех не полагается наказания. По-французски это явление называется vice impuni: порочная склонность, которая, однако, «создает у нас обманчивое ощущение, будто посредством ее мы приближаемся к добродетели». Из этого следует, что чем сильнее мы отдаемся этому пороку, тем больше бахвалимся» (Витиелло, Гвидо. Читатель на кушетке. Мании, причуды и слабости любителей читать книги. М., 2023).

Конечно, с этой «порочной склонностью», как с любой инновацией, тем более инновацией, кардинально меняющей сами основы психического устройства Homo sapiense, пытались долго бороться. Еще и в XVIII веке чтение книг считалось психическим отклонением. Канонический пример – случай Дон Кихота (хронотоп: 1605–1615 годы, Испания). «Теперь о его главном сумасшествии, – ставит диагноз рыцарю печального образа Владимир Набоков. – Мирный сельский дворянин сеньор Алонсо, он жил себе, управлял своим поместьем, вставал на заре, был заядлым охотником. В пятьдесят лет он погрузился в чтение рыцарских романов и принялся есть тяжелые обеды…  С этих пор он выглядит разумным человеком не в своем уме или безумцем на грани здравомыслия; полосы полоумия, помраченный рассудок с просветами разума» (Набоков В.В. Лекции о «Дон Кихоте». М.: Независимая газета, 2002).

А в джоулях – можно

В словах итальянца Витиелло, конечно, много ласковой иронии. Но вот каков физический носитель этой риторической фигуры? В данном случае меня интересуют преимущественно материальные следы процесса чтения книги.

Если вы прочитали 300 страниц книги – то ваши глаза проделали путь в 1 км. При этом одни из самых подвижных мышц в организме – мышцы фокусировки глаза. Они двигаются 100 тыс. раз в день. Чтобы мышцы ног сделали столько же сокращений, нужно ходить 80 км в день. Книга, бумажная книга, как будто провоцирует потенциального читателя своими прелестями. Скажем, четкость обычного книжного текста в 277 раз выше, чем четкость текста на экране лучшего компьютерного монитора.

Еще в начале XX века профессор Владимир Михайлович Бехтерев, основоположник рефлексологии и патопсихологии в России, отмечал: «Умственный труд является работой головного мозгового аппарата, связанной с затратами нервной энергии и сравнительно ничтожной затратой мышечной силы, необходимой для выявления умственной работы (письмо, речь, мобилизация зрительного аппарата)» (цит. по: Рохлин Л.Л.  Мозговая гигиена партактива. Харьков, 1930).

Автор этой книжки с изумительным названием «Мозговая гигиена партактива», пытаясь ответить на вопрос, возможна ли вообще норма рабочего времени в сутки для партийного работника, приводит интересную фактуру: «Так, если Дарвин работал не больше трех часов в сутки напряженным творческим трудом, Золя столько же занимался своею писательскою деятельностью, то Кант и Гете работали по 16–18 часов в сутки, и притом нисколько не во вред своему здоровью (оба прожили около 80 лет). Интересны показания нашего революционера Чернышевского о своей работе в ссылке. «Мои глаза, – пишет Чернышевский, – до сих пор не знают усталости ни от чтения, ни от письма по 16–17 часов в сутки сплошь. Когда живешь, как обыкновенно живут, то невозможно, чтобы чтение и письмо шли так сплошь: видишься с людьми, разговариваешь с ними. И за Байкалом это у меня не часто и не подолгу. Здесь же часто и подолгу».

Есть примеры суперработоспособных читателей и поближе к нашему времени. Например, преподаватель политэкономии Института красной профессуры, будущий председатель Госплана (самый эффективный, как считается, в истории СССР) и академик (1943) Николай Алексеевич Вознесенский.

Ему по понятным причинам приходилось осваивать исключительно большой поток информации. Спасало то, что «он обладал редкостной и к тому же, можно сказать, фотографической памятью, позволявшей буквально за несколько секунд охватить и запомнить чуть ли не дословно текст страницы прежде, чем успевал перевернуть ее. Но главное – в то же время с необыкновенной скоростью происходил и многогранный анализ прочитанного, или, точ­нее сказать, просмотренного. (Надо думать, в какой-то мере с помощью этого навыка, хотя он, конечно, не всегда был применим, председатель Госплана и заместитель председателя Совета министров СССР ежедневно прорабатывал в своем сознании примерно 400 страниц печатного текста.)» (Вознесенский Л.А. Истины ради. М., 2004).

Впрочем, такой режим «мозговой гигиены» партактива, по-видимому, не был эксклюзивен только для Н.А. Вознесенского. Другой высокопоставленный советский партийный функционер, Д.Т. Шепилов, вспоминал, как в 1952 году его вызвал к себе Сталин. «…На столе лежала груда книг, журналов и газет. Сталин молча прохаживался около стола, затем вдруг повернулся, подошел довольно близко ко мне, посмотрел прямо в глаза и спросил: «Вы любите читать художественную литературу? Сколько в день можете прочитать страниц, никогда не считали?» Я опешил – никогда не ожидал такого вопроса. Сталин улыбнулся и сам ответил на поставленный вопрос: «Нам ежедневно приходится сталкиваться с самыми различными проблемами, и мы должны быть готовы правильно их решать. А чтобы правильно решать, надо много читать, в том числе художественную литературу. Вот, например, Владимир Ильич читал в день по 600 страниц и мне советовал. Я стараюсь читать 400 и вам советую. Наша работа этого настоятельно требует», – пишет Дмитрий Трофимович Шепилов в своих мемуарах.

Российский историк Борис Семенович Илизаров так комментирует этот эпизод: «О такого рода похвальбе вождя, характерной для любознательных, но малообразованных людей, вспоминают многие. Другим он называл цифру в 500 страниц. Ясно, что он хотел казаться и запомниться окружающим человеком с колоссальным интеллектуальным багажом» (Илизаров Б.С. Тайная жизнь Сталина. По материалам его библиотеки и архива. К историософии сталинизма. М., 2012).

Любопытные данные энергических затрат организма в процессе чтения находим в работе биофизика, специалиста в области биоэнергетики, профессора Александра Ильича Зотина: «Уже в 30-е годы прошлого века советскими учеными было установлено, что при чтении книги про себя сидя энергетический метаболизм возрастает на 16%; при игре в шахматы без доски (то есть вслепую) – на 43%; при чтении вслух сидя – на 48%; при чтении лекции стоя – на 94%; при объяснении студентам на практических занятиях – от 10 до 84%» (Зотин А.И. Термодинамическая основа реакций организмов на внешние и внутренние факторы. М., 1988).

Эти термодинамические показатели процесса чтения хорошо коррелируют с показателями пропускной способности в процессе передачи информации от книги – к читателю (реципиенту). «Здесь мы снова сталкиваемся с необходимостью анализа природы тех процессов, посредством которых осуществляются прием, переработка и передача информации человеком, – пишет член-корреспондент РАН, специалист в области инженерной психологии Борис  Федорович Ломов. – Зависимость пропускной способности от способа организации деятельности может быть проиллюстрирована на примере работы человека с печатным текстом.  При корректировке текста принимаемая информация равна примерно 18 бит/сек, при обычном громком чтении – 30 бит/сек, а при чтении про себя принимаемая информация доходит до 45 бит/сек. Психологически все эти три вида деятельности различны». (Ломов Б.Ф. Человек и техника. Очерки инженерной психологии. М., 1966).

В 1799 году немецкий автор Йоханн Бергк в работе «Искусство читать книги. Вместе с замечаниями о произведениях и писателях» давал такую – «терапевтическую» – характеристику процессу чтения вслух: «Совершаемое усилие улучшает кровообращение, препятствует свертыванию крови, противостоит болезни и скуке. В дождливую и вредную для здоровья погоду или когда мы болеем следует прибегнуть к чтению вслух, которое заменит получаемые от прогулки на свежем воздухе удовольствие и пользу для здоровья». И ведь не ошибся Бергк! (Цит. по: Виттман Р. Революция чтения в конце XVIII в. // История чтения в западном мире от Античности до наших дней. М., 2008).

Однако не будем забывать, что все эти показатели КПД процесса чтения касаются не просто энергетического метаболизма, энергетическую стоимость работы которого легко можно выразить в джоулях. Здесь мы имеем дело с чем-то большим. Хорошо об этом сказал Владимир Набоков в «Лекциях по зарубежной литературе»: «...трудоемкий процесс перемеще­ния взгляда слева направо, строчка за строчкой, страница за страницей, та сложная работа, которую мы проделываем, сам пространственно-времен­ной процесс осмысления книги мешает эстетическому ее восприятию.  У нас нет физического органа (такого, каким в случае с живописью явля­ется глаз), который мог бы разом вобрать в себя целое, а затем заниматься подробностями. Но при втором, третьем, четвертом чтении мы в каком-то смысле обращаемся с книгой так же, как с картиной» (Набоков В. Лекции по зарубежной литературе. М.: Независимая газета, 1998).

30 видов маргиналий Вольтера

Вспомним, как пушкинская Татьяна Ларина восстанавливает психологический портрет Евгения Онегина по книгам с книжной полки своего героя:

Хранили многие страницы

Отметку резкую ногтей; 

На их полях она встречает

Черты его карандаша.

Везде Онегина душа

Себя невольно выражает

То кратким словом, 

то крестом,

То вопросительным крючком.

(А.С. Пушкин. «Евгений Онегин», гл. 7, строфа XXIII.)

О чем еще это может свидетельствовать, кроме девичьей впечатлительности?

Издатель, букинист Сергей Бурмистров рассказал такую историю. «У Михаила Гаспарова есть воспоминания о поэте Сергее Боброве, в частности о том, как Бобров пришел в гости к Левкию Жевержееву (Левкий Иванович Жевержеев (1881–1942), русский фабрикант, меценат, библиофил, коллекционер. – А.В.). Увидел редкое издание, решил блеснуть эрудицией: вот, мол, в этом альманахе опубликовано одно редкое стихотворение. Берет книгу и видит, что листы не разрезаны. А Жевержеев ему сердито: «Я, молодой человек, книг принципиально не читаю. Они от этого портятся!»

Да и как им, книгам, не портиться? Жевержеев в данном случае далеко не первооткрыватель «стерильного» способа общения с книгой. Почти с момента рождения книги – я сейчас говорю про книгу в форме кодекса – было понятно, что чтение – это работа с/над книгой, а любая работа подразумевает постепенный износ обрабатываемого материала.

Что же говорить про сегодняшние реалии. «…Новая манера чтения связана со значительно более интенсивным в физическом плане обращением с книгой (по сравнению с бережным, традиционным): книгу безжалостно мнут, сгибают, комкают, как будто этими актами насилия хотят сделать ее своей в буквальном смысле слова. И это в первую очередь говорит о потребительском отношении к чтению, чем о его использовании в образовательных и культурных целях», – пессимистично настроен Армандо Петруччи (Петруччи А. Читать, чтобы читать: чтение в будущем // История чтения в западном мире от Античности до наших дней. М., 2008).

И между тем не все так однозначно…

Еще раз обратимся к методологическому труду Л.Л. Рохлина «Мозговая гигиена партактива». «Та сумма технических приемов и навыков, которыми партактивист обычно обладает в процессе чтения, как правило, приобретены им стихийно.  А между тем письменные отметки при чтении: подчеркивания и отчеркивания на своих книгах, вкладки с отметками на чужих, классификации и схемы содержимого прочитанных книг, использование прочитанного должны быть приведены партактивистом в строгий, сознательно выработанный, постоянно поддерживаемый порядок и систему. Через определенное время, подчиняясь законам образования условных рефлексов, этот порядок обеспечит ускорение и облегчение процесса умственной работы партактивиста».

Рохлин посвящает целый параграф маргиналиям – всевозможным видам подчеркиваний, отметок и выписок в книгах и из книг. «Ученое чтение было чтение «с пером в руке»: уче­ный видел в книге инструмент и не стеснялся делать на ее полях пометки, замечания, комментарии и т.п.», – подчеркивает российский библиотековед, профессор Юлия Петровна Мелентьева (О чтении. Размышления о теоретических аспектах чтения. М., 2014). Вот несколько примеров.

В 2009 году британская газета The Daily Telegraph сообщила, что оригинал Magnum opus Чарлза Дарвина «Происхождения видов» оказался… черновиком для рисунков детей Дарвина. В библиотеке Кембриджского университета публике показали оригинальную страницу рукописи Дарвина «Происхождение видов». На обратной стороне листа нарисованы картинки, созданные детьми ученого. Установить, кто именно из 10 детей плодовитого автора «Происхождения видов» нарисовал эти картинки, не удалось. Но самое любопытное, что благодаря этим «варварским» методам работы с будущей книгой сохранилось около 30 страниц оригинальной рукописи Дарвина. Дело в том, что Чарлз Дарвин от всех остальных листов избавлялся, не считая их чем-то важным.

«Я имею обыкновение писать на полях своих книг то, что я о них думаю», – признавался Вольтер в одном из писем. «Подтверждением тому служат свидетельства современников, а также 2000 томов его библиотеки, где наряду с текстовыми пометами-записями, сделанными рукой Вольтера, можно обнаружить и многочисленные «немые» знаки чтения, – отмечает российский исследователь Наталья Алексеевна Елагина. – К последним относят закладки, бумажные наклейки, отмечающие отдельные фрагменты текста книги, загнутые углы или страницы, разнообразные графические знаки (отчерки, подчеркивания, крестики, точки, звездочки и пр.). Всего различают до 30 видов маргиналий Вольтера. Именно пометы (как текстовые, так и «немые») придают особую ценность этому знаменитому книжному собранию» (Елагина Н.А. Корпус читательских помет Вольтера: от замысла к его осуществлению // Век просвещения. Кн. 2. М., 2009). Добавим, что среди вольтеровских маргиналий встречаются, например, и такие: «тупица», «идиот»… Между прочим, корпус помет в книгах вольтеровской библиотеки составил 8 полноценных томов; работа сотрудников Российской национальной библиотеки в Санкт-Петербурге над этим изданием продолжалась с 1969 по 2008 год.

И это касается не только ученого сообщества. Многие книги из личной библиотеки Анны Ахматовой хранят следы помет, сделанных ее рукой. В марте 1925 года Павел Лукницкий делает запись в своем дневнике: «Говорила  о том, как нужно относиться к книгам… Только хорошо, если книги теряют свою первоначальную чистоту. Книги любят, когда с ними плохо обращаются – рвут, пачкают. Теряют… Можно и нужно делать на книгах пометки».

Держателям электронных «читалок» этого не понять, не почувствовать! Бумага – это эмоция. Электронная «читалка» – фригидна.

Так что – читайте, черкайте и отчеркивайте на полях, подчеркивайте в тексте, вставляйте закладки, загибайте углы страниц, записывайте посетившие вас при чтении мысли на отдельных листочках, а то и на шмуцтитулах, форзацах и нахзацах... Весьма вероятно, эти «почеркушки» (почерка ушки) – то немногое или даже единственное, что остается после вас (нас).  

Продолжение темы в следующих выпусках «НГ-науки»