Как в СССР готовилась элита научных кадров в области общественных наук

Первый выпуск факультета Особого назначения Института красной профессуры, 1934. Фото с сайта www.goskatalog.ru

Институт красной профессуры (ИКП) был основан в 1921 году, находился на Страстной площади в Москве в здании Страстного монастыря. Это легендарное партийное научно-образовательное заведение существовало с 1921 по 1938 год. Чем было вызвано создание специализированного высшего учебного заведения, каковы были методы обучения в нем, какого рода специалистов оно готовило?

По кадровой нужде

Вообще-то изначально предполагалось, что аналогичное учреждение будет создано и в Петрограде. «1. Учредить в Москве и Петрограде Институты по подготовке красной профессуры для преподавания в высших школах Республики теоретической экономики, исторического материализма, развития общественных форм, новейшей истории и советского строительства. 2. Установить число работающих в Институтах красной профессуры для Москвы в 200 и для Петрограда 100. 3. Поручить Народному комиссариату по просвещению приступить в срочном порядке к организации указанных институтов. 4. Обязать все советские учреждения оказывать всемерное содействие Народному комиссариату по просвещению в деле скорейшей организации указанных институтов», – отмечалось в постановлении Совета народных комиссаров РСФСР от 11 февраля 1921 года «Об учреждении Институтов по подготовке Красной Профессуры».

Но как раз высококвалифицированных преподавателей на два ИКП и не хватило. Поэтому проект реализовали только в Москве. И это была самая настоящая кузница идеологических кадров: институт готовил преподавателей общественных наук для высших учебных заведений, работников для научно-исследовательских организаций и центральных партийных и государственных органов…

Сложилось представление, что ленинское правительство было «самым образованным» в истории России. Между тем в нем из 18 человек 12 (ровно 2/3) вовсе не имели высшего образования, а из имевших только четверо получили его нормальным образом – не экстерном; прочие же были исключены с первых курсов, а пятеро не имели даже среднего образования. С образовательной подготовкой у политического руководства страны были серьезные проблемы.

Советско-американский историк, этнограф, профессор Юрий Слёзкин в монографии «Дом правительства» (М., 2019) отмечал, что в большевистскую элиту попадали «…члены номенклатуры, отобранные из числа членов партии и назначенные на ответственные должности в административной, юридической, экономической и военной областях. Члены номенклатуры делились на специализированных профессионалов (особенно в сфере промышленного строительства) и взаимозаменяемых универсальных управленцев от Центрального комитета до сельских райкомов».

По мнению специалиста по элитам, доктора исторических наук Сергея Волкова, «образование советской высшей элиты было в целом довольно специфичным». К советской элите первой волны профессор Волков относит всех членов ЦК ВКП(б) и Центральной ревизионной комиссии, высших государственных (наркомы и прочие руководители госорганизаций и ведомств) и партийных (главы обкомов, заведующие отделами ЦК и им равные) деятелей и высших дипломатов. По подсчетам Волкова, «среди лиц, попавших в элиту до конца 30-х годов, вовсе никакого специального образования (даже уровня техникума) не имели 65,3% членов Политбюро и Секретариата ЦК, 38,8% высших государственных деятелей и 61,2% высших партийных деятелей, и даже среди попавших позже – до середины 50-х годов – таких было в этих группах 10–15%» (Волков, С.В. Элитные группы в «массовом обществе». – М., 2021).

И многие из них – недоучившиеся слушатели ИКП, мобилизованные со студенческой скамьи в порядке партийного призыва.

А такие мобилизации были в порядке вещей, делом почти рутинным. Доктор исторических наук, профессор РГГУ Евгения Долгова приводит очень эмоциональную, откровенную реплику профессора ИКП истории С.А. Пионтковского. «И вот для того, чтобы подобрать головку МТС, из Москвы снимают людей с самой ответственной работы, – негодовал С.А. Пионтковский. – Из института взято огромное количество, даже из наших историков из 200 человек – уже человек 40 отправлено. Отправили действительно самых лучших, крепких, хороших партийцев-рабочих. У меня взят весь семинар. Люди два месяца пробыли сейчас в научной командировке, собрали материал, привезли исключительной ценности документы, которых до сих пор никто не трогал и не поднимал. И вместо того чтобы писать и заканчивать начатую работу, они должны превратиться в агрономов, аграрников, политработников. То, что осталось у меня в семинаре, для научной исследовательской работы не годится: это или истеричные женщины, или бездари» (Социологический журнал. 2020. № 1).

«Советский Гум­больдт»

Возможно, это выглядит несколько парадоксально, но принципы обучения, которые использовались в ИКП в то время, и с позиций сегодняшнего дня можно считать инновационными. А в 1920-х это было и вообще неслыханно.

Круг изучаемых в Институте красной профессуры наук был строго ограничен – ставка делалась на фундаментальное изучение базовых дисциплин. Программа экономического отделения включала политическую экономию, философию, иностранный язык.

Но самое главное – никаких лекций, проводились лишь установочные семинары (семинарии). Это вообще было характерной чертой ИКП с момента его основания в 1921 году – детальной разработки программ не существовало. Каждый слушатель работал самостоятельно, изучал рекомендованную литературу и готовил по заданной теме реферат, который в конце учебного года публично защищал.

Если учитывать огромную разницу в уровнях исходной академической подготовки («ниже среднего», «среднее», «неоконченное высшее», «комвуз» и «высшее»), разнородность социального и этнического состава тех, кто становились слушателями ИКП, такой подход, наверно, был единственно возможным.

В связи с этим любопытно отметить, что при такой «вольнице» еще 30 марта 1921 года Совет труда и обороны в постановлении за подписью Ульянова (Ленина) указывалось: «Студенты Института Красной профессуры объявляются мобилизованными в порядке трудовой дисциплины... Студенты Института Красной профессуры и их руководители... приравниваются в отношении снабжения к учащимся военно-учебных заведений».

Слушателям ИКП, помимо проездного довольствия к месту учебы, положена была заработная плата за обучение и право на проживание в общежитии с состоявшими на их иждивении членами семей. Однако с решением жилищного вопроса в ИКП были большие проблемы. Получившие койко-место в общежитии ИКП жили в тесных, переуплотненных помещениях, порой находящихся в аварийном состоянии. Неслучайно в 1930 году ЦК ВКП(б) издает директиву о приеме расширенного контингента слушателей ИКП, что ускорило строительство комплекса зданий общежития на Большой Пироговской улице.

«Если говорить о результатах и значении деятельности систе­мы совпартобразования в 1920-х годах, то очевидно, что, с од­ной стороны, они оказывались средством довольно жесткого идеологического контроля и репрезентации идеологии, зада­вали и формировали некий механизм «советского мышления» и «советской картины мира», а с другой – воспроизводили на высших ступенях иерархии (Коммунистические университеты и Коммунистическая академия) в очень своеобразном виде «гумбольдтовскую» модель университета, – отмечает доктор исторических наук Антон Свешников. – «Советский Гумбольдт» не предполагал академической свободы, скорее, на уровне деклараций, категорическое ее отрицание, особенно в сфере общественных наук, но при этом исходил из тесной связи преподавания, практики и некоего подобия научного ис­следования. В этом плане показательно, что руководящие со­ветские чиновники «по должности» считались годными для преподавания в подобного рода заведениях, а демаркационная линия между молодыми советскими и партийными бюрократа­ми и обществоведами «нового типа» была весьма подвижна и условна» (Свешников А.В. Система советского партийного образования в 1918–1930-х годах // Расписание перемен: Очерки истории образовательной и научной политики в Российской империи – СССР (конец 1880-х–1930-е годы). – М., 2012).

Так готовилась элита научных кадров в области общественных наук и руководящих работников для центральных партийных и государственных органов.

«Институт (красной профессуры. – А.В.) замысливался его создателями по образцу скоростного конвейера с большим коэффициентом полезного действия для немедленного насыщения народно-хозяйственного рынка научными, партийными и педагогическими кадрами. Время не ждало: требовалось срочное и повсеместное распространение марксистской науки взамен дореволюционной. Стратегия создателей ИКП оправдалась далеко не во всем, атакующий стиль ее, несомненно, наложил заметный отпечаток недоразумения на проведение в жизнь задуманного», – подчеркивает социолог, кандидат философских наук Лариса Козлова (Социологический журнал. 1994. № 1).

Институт красной профессуры (бывший Катковский лицей) на Метростроевской улице в Москве.  Фото с сайта www.goskatalog.ru

Так что руководству мандатной комиссии ИКП особенно и выбирать-то было не из кого. Но при этом надо учесть, что и приемные экзамены как таковые отнюдь не были формальностью. «Ситом» становились  и вступительные испытания, принимавшиеся преподавателями ИКП (многие из них были профессорами «старой» школы) отнюдь не формально, – уточняет Евгения Долгова. – Последним справедливо казалось, что права стать слушателями этого учебного заведения должны удостоиться лишь те, кто прошел высшую школу или как минимум освоил курс в «восемь тысяч листов». В реальности же ситуация обстояла несколько иначе – поступавшими были рекрутированные партийцы, едва выдерживающие вступительные экзамены и порой даже не желавшие на них приходить. Экзаменационные листы указанных лет пестрят редкими отметками «хорошо» и «весьма удовлетворительно», в основном же – отметками «удовлетворительно»; самыми же частыми являются указания на неявку слушателя на экзамен».

В итоге, приводит данные историк Антон Свешников, с 1924 по 1929 год ИКП по всем направлениям обучения окончили лишь 236 человек.

И ситуация эта практически не изменилась до самого конца существования Института красной профессуры (ИКП будет окончательно ликвидирован 1 января 1938 года). Например, как указывает Лариса Козлова, в 1931–1937 годах ИКП окончили 112 человек – 35% от числа принятых на обучение слушателей. Количество слушателей, поступивших в ИКП с 1921 по 1930 год, составило более 3,5 тыс. человек, а число полностью завершивших обучение – 335 человек. То есть отсеялось около 90%. Из поступивших в 1928 году 483 человек до выпуска добрались лишь 29 слушателей.

Вот и Евгения Долгова делает жесткий вывод: «Институт красной профессуры имел низкий коэффициент полезного действия: как показывает статистика выпусков, по факту в количественном отношении он функционировал практически вхолостую. Вопрос же о качественных характеристиках образования может быть поставлен лишь применительно к отдельным ярким выпускникам ИКП – начав свой творческий путь как экзотические «красные профессора», они доказали свою компетентность и после возврата к привычной системе научных степеней и ученых званий».

В середине 1920-х годов осо­бой популярностью в Институте красной профессуры пользовался Николай Иванович Бухарин. Фото из книги И.Е. Горелова «Николай Бухарин». История Москвы: портреты и судьбы. Московский рабочий, 1988

Конец 1920-х – начало 1930-х пришлись на период постоянной структурной реорганизации ИКП.

Так, в 1927 году Институт красной профессуры был передан из ведомства Наркомпроса в ведение ЦИК СССР; логично, что в этом же году открывается историко-партийное отделение ИКП.

В 1928 году среди основных отделений ИКП – экономическое, философское, историческое, историко-партийное, правовое, литературное, естественное. «В 1929/30 учебном году Правлением Института красной профессуры составляется так называемый «план развертывания ИКП», рассчитанный на небывалый подъем количества слушателей в течение пятилетия, – отмечает социолог Лариса Козлова. – В «Докладной записке по вопросу о пятилетнем плане развертывания ИКП», которую, видимо, можно датировать концом 1929-го – началом 1930 года  на предстоящую пятилетку (1930–1934) планировались ежегодные расширенные наборы слушателей, весь контингент которых (2431 человек) за три первых года начнет поступать в распределение лишь в 1934 году. Предполагалось, что именно тогда совершится кадровый прорыв, то есть будет выпущено почти столько же специалистов (348), сколько за четыре предыдущих года (385). В 1935 и 1936 годах планировалось увеличение этой цифры соответственно до 520 и затем до 780 человек. При этом в документах приводились лишь плановые цифры и не делалась скидка на естественный отсев слушателей, который был в то время необычно высок – до 25% в год, и другие неблагоприятные факторы. Нетрудно предположить, что столь грандиозным планам так и не суждено было осуществиться в полной мере».

Но самым принципиальным моментом реструктуризации ИКП стал принятый в феврале 1930 года план слияния Института красной профессуры и Коммунистической академии. Предполагалось, что это будет способствовать улучшению подготовки научных коммунистических кадров. В «Общих положениях реорганизации ИКП и Комакадемии» в качестве ключевого пункта записано: «В целях концентрации всех имеющихся высококвалифицированных научных коммунистических сил и большей увязки между исследовательской работой и подготовкой кадров Институт красной профессуры должен быть объединен с Коммунистической Академией. В результате этого слияния должна быть создана система специальных институтов, ставящих своей задачей как научно-исследовательскую работу, так и подготовку кадров».

К концу пятилетки состав рабочих в реорганизованных институтах планировалось довести до 75%. 12 октября 1930 года Президиум ЦИК СССР принимает решение о реорганизации Института красной профессуры. В итоге были образованы самостоятельные институты: Экономический ИКП (в него вошла, помимо экономического отделения ИКП, аграрная секция); ИКП по истории, советскому строительству и праву; ИКП философии и естествознания.

Но помимо этих объективных организационных проблем Институт красной профессуры постоянно сталкивался с проблемами идеологическими, политическими и даже внутрикорпоративными в сообществе советских обществоведов и гуманитариев…

Академия наук СССР, согласно Уставу 1927 года, имела два подразделения в своем составе: Отделение физико-математических наук (ОФМ) и Отделение гуманитарных наук (история, филология, экономика, социология и т.п.) (ОГН). 16 января 1928 года Политбюро ЦК ВКП(б) рассматривало вопрос об увеличении вакансий действительных членов Академии наук СССР до 80 человек с равным распределением по численности между двумя отделениями.

Коммунисты ставили задачу расширения прежде всего Отделения гуманитарных наук. Именно по этому отделению они могли выдвинуть свои кандидатуры на предстоящих выборах в академию. И это было естественно: тот же Институт красной профессуры бесперебойно поставлял в советские, учебные и научные учреждения страны идеологически подготовленные кадры большевиков. Другой вопрос – какого качества были эти кадры.

Но высшая научная элита страны до тех пор более или менее удачно «отфильтровывала» новых советских специалистов-гуманитариев. Насколько это было критически важно для советской власти, говорит, например, выступление директора Института литературы и языка Коммунистической академии Анатолия Луначарского на общем собрании членов ВКП(б) АН СССР 11 января 1930 года. Его доклад назывался «О задачах парторганизации АН СССР». Луначарский подчеркивал, что именно благодаря гуманитариям в академии «просачивается чуждая нам идеология». Мало того, Анатолий Васильевич ставил задачу свертывания гуманитарного отделения в течение 10–15 лет и передачи его в Коммунистическую академию.

Но очень скоро и сама Комакадемия будет ликвидирована – в 1936 году. Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР «О ликвидации Коммунистической Академии» от 7 февраля 1936 года было лаконичным: «а) Ввиду нецелесообразности параллельного существования двух академий, Академии Наук и Коммунистической Академии и в целях объединения в одном государственном научном центре деятелей науки признать целесообразным ликвидацию Коммунистической Академии и передачу ее учреждений, институтов и основных работников в Академию Наук СССР.

б) Принять следующее решение о порядке проведения ликвидации Коммунистической Академии (см. приложение).

в) Передать на разрешение тт. Андреева и Молотова список научных работников институтов Комакадемии по Москве, намеченных для перевода в институты Академии Наук СССР».

Таким простым ходом, зеркально противоположным тому, что предлагал А.В. Луначарский, партийное и советское руководство решило проблему «просачивания чуждой идеологии» в АН СССР.

Одним из итогов этого решения стало создание Экономического института АН СССР. Задачи перед новым академическим учреждением ставились грандиозные. В пояснительной записке И.В. Сталину от 9 февраля 1936 года заместитель председателя Комакадемии М. Савельев предлагал:

«Многоуважаемый Иосиф Виссарионович,

В связи с предстоящим решением вопроса о Коммунистической Академии, направляю Вам проект слияния Экономического и аграрного Ин-тов Комакадемии и Ин-та Экономических исследований Госплана в единый Экономический Институт с передачей в его в ведение Академии Наук. Очень просил бы рассмотреть этот вопрос при решении общего вопроса о Комакадемии».

К записке прилагался проект «О создании Экономического Института». В нем отмечалось: «…в целях приближения Института к важнейшим проблемам социалистического строительства, его общая научно-исследовательская программа работ должна ут­верждаться Совнаркомом СССР, вместе с тем Институт должен выполнять ряд от­дельных заданий Совнаркома и Госплана СССР.

Представляя из себя научный институт по разработке важнейших комплексных тем как теоретического, так и научно-практического порядка в области советской экономики, политэкономии и истории экономических учений и экономической статистики – Институт должен сосредоточить свое внимание в первую очередь на разработке следующих тем:

1) Баланс народного хозяйства, 2) Бюджет СССР, 3) Динамика народного дохода СССР, 4) Себестоимость продукции промышленности и сельского хозяйства, 5) Проблема производительности труда в СССР, 6) Проблема советского рубля, 7) Проблема цен, 8) Экономика советского транспорта, 9) Вопросы планирования народного хозяйства, 10) Бюджет рабочего и колхозника и проблема зажиточнос­ти, 11) Проблема изживания противоречий между физическим и умственным тру­дом, 12) Вопросы, связанные с экономикой войны в современных условиях, 13) История национализации промышленности в СССР (к 20-летнему юбилею Октябрьской революции), 14) Вопросы политэкономии капитализма, 15) История экономических учений, 16) Критика буржуазных и фашистских теорий по вопро­сам народного хозяйства, 17) Изучение экономической политики буржуазных го­сударств…»

Как отмечает Лариса Козлова, «Комакадемия не справлялась с руководством большого числа подведомственных ей подразделений, среди которых в 1931 году насчитывалось 9 отдельных институтов, Ассоциация естествознания, включавшая 11 самостоятельных единиц, 9 научных журналов и 16 марксистских обществ. Одни только Институты красной профессуры насчитывали около 2500 слушателей. Встал вопрос о переходе от политики укрупнения к «децентрализации и разукрупнению» Комакадемии, который был разрешен в 1932 году».

Миссия (не)выполнима

Как бы там ни было, пожалуй, можно согласиться и с социологом Ларисой Козловой, которая опыт функционирования ИКП переводит в концептуальную плоскость: «Основное значение ИКП заключается в том, что здесь началось формирование профессиональных норм и ценностей обществоведов советского типа. Институт стал своего рода лабораторией, в которой отрабатывались формы производства обществоведческого знания, в том числе критика научного и идеологического инакомыслия. Именно в ИКП развертывались идеологические кампании против троцкистов, «меньшевиствующих идеалистов», школы Бухарина и т.д. В ИКП сформировалась тематика диалектического и исторического материализма, определилась структура лекционных курсов, учебников и вузовских программ. ИКП, студенческий и преподавательский составы которого в значительной степени совпадали, представлял собой достаточно замкнутую в кадровом отношении систему».

Здесь можно добавить, что в ИКП учились М.А. Суслов, Б.Н. Пономарев, П.Н. Поспелов, К.П. Касаткин, Н.А. Вознесенский – все они впоследствии стали заметными партийными и советскими деятелями.

В ИКП преподавали М.Н. Покровский, Е.М. Ярославский, В.М. Фриче, А.М. Деборин, В.В. Адоратский, Н.М. Лукин, В.И. Невский, А.С. Бубнов, Н.И. Бухарин (Николай Иванович вел курс теоретической экономики), Е.А. Преображенский, Д.Б. Рязанов. Перед слушателями периодически выступали партийные руководители – Г.Е. Зиновьев, В.М. Молотов, Н.А. Угланов, Л.М. Кагано­вич, а в 1928 году с лекцией «по аграрному вопросу» выступил Сталин. Партийной организацией института руководили Л.З. Мехлис и П.Н. Поспелов, для которых работа была важ­ной ступенькой в партийной карьере.

Среди выпускников ИКП было много известных впоследствии советских ученых-обществоведов (например, философы М.Б. Ми­тин и П.Ф. Юдин, историк А.Л. Сидоров), однако немало было и совет­ских и партийных работников. В середине 1920-х годов осо­бой популярностью в Институте пользовался Н.И. Бухарин. Доктор исторических наук Николай Васецкий, например, отмечает: «Хорошо известно, какую громадную помощь Бухарину оказывала по руководству средствами массовой информации, идеологической деятельностью партии его «школа» так называемых красных профессоров».

Лариса Козлова неслучайно, кажется, подчеркивает: «Несомненно, институт полностью подчинялся ЦК ВКП(б), но в то же время он культивировал и воспроизводил нормы, характерные для автономного интеллектуального сообщества. С 1921 по 1928 год в институте преподавали 46 человек. 24 из них в разные годы окончили ИКП, а многие начали преподавать еще в студенческие годы, поскольку не хватало более квалифицированных преподавателей – членов партии. 75% профессорско-преподавательского состава были моложе 45 лет. Нормы и ценности, сформированные «красными профессорами», давали о себе знать независимо от смены вождей и политических курсов – до тех пор, пока поколение советских обществоведов продолжало жить и работать» (Социологический журнал. 1997. № 4).

Можно, конечно, спорить – выполнил ли ИКП свою изначальную миссию или нет. Но само содержание этой миссии, пожалуй, лучше всего сформулировал в 1920 году в своей антиутопии «Мы» Евгений Замятин: «Вам предстоит благодетельному игу разума подчинить неведомые существа, обитающие на иных планетах, – быть может, еще в диком состоянии свободы. Если они не поймут, что мы несем им математически-безошибочное счастье, наш долг заставить их быть счастливыми».