Андрей Куликов
Российская политэлита никак не может договориться о правилах игры во власть.
Политплакат А.Лозенко, 1988
Российская политическая элита уже почти 20 лет живет без консенсуса, а относительная политическая стабильность курса страны обеспечивается исключительно жесткими рамками президентской власти. Прогнозировать развитие партийной системы в таких условиях почти невозможно.
Понятие «консенсус» утвердилось в западной науке задолго до перестройки в СССР. При консенсусе ведущие политические группировки, расположенные в разных частях идеологического спектра, соглашаются на неизменность базовых элементов существующего строя и на различия только в способах решения или артикулирования тех или иных проблем.
Показателен в этом отношении пример Великобритании. Первый консенсус сложился там в годы Первой мировой войны с первым правительством национального единства. В соответствии с ним борьба между партиями отходила на второй план, уступая место признанию высших и, главное, общих ценностей и целей для всех политических сил – существование нации, независимость и единство.
С тех пор прошло более 90 лет, а в Великобритании ведущие политические партии, консерваторы и лейбористы спокойно действуют в рамках очередного, мирного теперь уже, консенсуса, состязаясь только в том, как сделать жизнь людей лучше без кардинальных и мгновенных перемен. От этого британские партии не стали менее эффективными или менее значимыми (пожалуй, за исключением либерал-демократов, но с ними отдельная история). Напротив, их роль – наблюдательная, совещательная, политическая – только выросла.
Несмотря на все различия между политическими системами, консенсус неоднократно складывался и в России. Упрощенно говоря, само советское общество было консенсусным по своей сути в силу тех ограничений, которые на него накладывала административно-командная система. С другой стороны, нельзя не отметить добровольные начала консенсусов времен Великой Отечественной войны (перед лицом единого внешнего врага) или во второй половине 1980-х годов (с осознанной необходимостью перемен).
С тех пор консенсуса между главными политическими силами в России не было. В настоящее время за него ошибочно принимают социально-политическую и экономическую стабильность, установившуюся в стране, а также наличие «системы» (президент, администрация президента, партия власти и «системная» оппозиция).
Против всех
Корни нынешнего парадоксального состояния властных элит в России следует искать в 1993–1995 годах, времени работы Госдумы первого созыва, так называемого переходного парламента. Несмотря на последующие изменения в составе участников политического процесса, основные тенденции развития партийной системы страны стали очевидны уже тогда.
Сформированная в феврале и занявшая третье место на выборах в декабре 1993 года, КПРФ еще в тот период демонстрировала прагматичный подход и искусство политических переговоров. В ее программе 1995 года предполагалось сотрудничество с партиями и движениями по всему идеологическому фронту (от левых до правых). Как до сих пор полагает руководство КПРФ, такая тактика оптимальна для достижения первой стадии – создания правительства национального спасения – на пути к социализму. Однако этот «исторический реваншизм», несовместимый в целях с демократическими институтами и процедурами, сделал ее неприемлемой в качестве альтернативной преемственной силы.
На другом фланге после эйфории рубежа десятилетия складывающиеся устои начали подрывать правые. С одной стороны, они оказались слишком мягкими в политике (выступление против войны в Чечне, повлекшее конфликт с Ельциным и создание партии «Наш дом – Россия») и слишком жесткими в экономике (шоковую терапию еще долго будут помнить ее инициаторам). С другой стороны, как замечают политтехнологи, работавшие с ними тогда, они не умели и не хотели учиться строить свои предвыборные кампании, конкурируя скорее между собой. Как результат – потеря поддержки как со стороны президента, так и со стороны населения.
В такой ситуации идеологический центр стал выглядеть идеальным решением для власти. Идейную основу ему дал «Консервативный манифест» Вячеслава Никонова и Сергея Шахрая (лидеров уже забытой Партии российского единства и согласия), а воплощение – «Наш дом – Россия» Виктора Черномырдина, в берлускониевской манере сколоченная за полгода накануне очередных выборов. Относительный первоначальный успех партии и ее абсолютная лояльность подтвердили расчеты Кремля, позволив использовать этот сценарий и в дальнейшем. Опыт первой реальной партии власти вместе с тем показал, что непримиримость сторон, отсутствие единых ценностей исключают возможность соглашения и, по сути, ведут к созданию новой партийной системы.
Ради всех
События последних нескольких лет, а особенно прошлой осени позволяют не согласиться с пессимистичными сценариями, которые стали популярны среди либеральных политологов со второй половины 1990-х годов. Партийная система в России не исчезает и не умирает, а по всем признакам проходит период обновления – правда, направляемого.
Обратившись к примерам того, как складывались партийные системы в других странах, можно сказать, что – метафорически – президент играет своего рода роль монарха, при котором есть парламент и должны быть несколько лояльных, но демократически представительных партий. При этом не значит, что они «домашние» или несамостоятельные (в чем принципиальное отличие от монархии как таковой). Напротив, предполагается, что их деятельность не ограничена ничем, но не направлена против олицетворяемых «монархом» (президентом как гарантом Конституции) фундаментальных основ политической и общественной культуры.
Дополнив это наглядное сравнение результатами опросов общественного мнения о преемственности, легко заключить, что в России сейчас сложились все предпосылки для формирования партийно-политического консенсуса. И вот здесь возникает главная проблема. Ни правые, ни левые в их нынешнем институциональном и идейном состоянии по-прежнему не пригодны для консенсуса, потому что не могут сформировать разумную альтернативу так называемой партии власти. Одни увлеклись учениями марксистов, другие – неоконсеваторов, и те и другие, как в умных книгах, по-своему хотят революций и грандиозных перемен (Ленина–Сталина или Тэтчер–Рейгана) и принципиально не желают соотносить свои идеи с социально-временным контекстом.
Власть же цитирует Ильина, Рузвельта и Солженицына и целенаправленно выращивает собственные партии в надежде, что когда-нибудь «революционеры» осознают взаимосвязь «права» и «ответственности» в своих идеалах и средствах. Однако идейная и электоральная инертность таких «синтезированных» партий, опирающихся пока преимущественно на административную мощь федеральной и региональной элиты, не позволяет прогнозировать развитие событий в партийной системе. Более того, искусственно поддерживаемое состояние этих партий – отсутствие у них функции согласования общественных интересов – делает уязвимой всю политическую систему в случае кризисной ситуации.
