Сергей Степашин
Мечта о справедливости – самая выстраданная из всех прочих грез россиян.
Фото Виктора Мордвинцева (НГ-фото)
«Откликуха» – так, рассказывают, в чекистской среде называли в былые годы всенепременнейше обязательные доклады о реакции граждан на очередное выступление генсека. Ныне у власти нет нужды прибегать к услугам спецслужб: реакция общества на тот или иной государственный акт транспарентна благодаря крепнущим институтам цивилизованного государства – разновекторным СМИ, общественным организациям, конституционно закрепленной свободе выражения собственного мнения. И воспользоваться ими, что важно, никто не принуждает. Вот почему в наши дни гражданин – будь то политик или рядовой член общества – отзывается, скажем, на Послание президента из чувства, удачно отраженного в названии рубрики одной газеты: «зацепило!»
Узаконенный нигилизм
Меня, например, «зацепил» гуманистический напор нынешнего Послания. В частности, рельефно выраженное стремление направить вектор движения государства на достижение большей справедливости. Это – пожалуй, самая нервная струна нашего общества. Ибо мечта о справедливости – самая выстраданная из всех прочих грез россиян. Среди других аспектов национального менталитета она – самая вожделенная. Ибо в обостренной, порой – болезненной форме стремилась воплотиться в явь в нашей классической литературе. Увы, жажда справедливости, эта самая пронзительная национальная идея, неоднократно оказывалась объектом надругательства, оборачивалась трагедией российского выбора. Провозглашенный в позапрошлом веке во имя счастья народа террор индивидуальный трансформировался в прошлом веке в террор массовый, в ГУЛАГ и идеологическое гетто. А уже в постсоветский период мечтой народа о справедливости в очередной раз кощунственно злоупотребили: итоги ваучеризации и приватизации стали символом несправедливого распределения доступа граждан к плодам эксплуатации национальных ресурсов. Общественная мораль была уязвлена настолько, что последствия до сих пор сказываются на национальной психике. Не потому ли среди граждан процветает правовой нигилизм? Который лишь усилил свойственное россиянам еще в до и позже советскую эпоху недоверие к государству. И это – не свойство российского менталитета, а нечто «благоприобретенное». Материалы «Европейского социального исследования», проведенного учеными континента в двух десятках стран, показывают: граждане бывших социалистических государств, в прошлом вполне законопослушные, за годы тоталитаризма приобрели свойство не уважать законы. Потому что, если порядок обеспечивается властью насильно, а сама власть едва ли легитимна, то соответственно возникает отчуждение людей и от власти, и от ее законов.
Вот, на мой взгляд, латентная причина того, что формирование демократии, гражданского общества в России проходит не гладко, порой – болезненно. Слишком долго в нашей стране человека считали «винтиком», от которого ничего не зависит. Слишком долго приучали «не высовываться», полагаться на патернализм государства.
Страх «стукачества»
Могут спросить: а что плохого в заботе государства о своих гражданах? Мол, ведь это и есть символ социальной справедливости. Забота и патернализм – разные вещи. Поддержка тех, кто при прочих равных условиях задерживается на старте, – это одно. А культивирование иждивенческих настроений – совсем другое. К чему это привело? В ходе опросов до 70% респондентов отвечают, что они скорее ожидают получения благ от государства, нежели готовы сами бороться за их достижение. Это идет от свойственной нам «общинности». В отличие от протестантской трудовой этики, нацеленной на индивидуальное достижение успеха, нам ближе чувство локтя, главенство духовного над материальным, уважение к державному скипетру. И это – данность, определяющая нашу самобытность. Но чрезмерное ожидание благостей от государства мешает освоению открывшихся в постсоветские годы возможностей по формированию гражданского общества. Члены которого не фетишизируют государство, а оппонируют ему – чтобы оно служило в первую очередь обществу, а не самому себе.
Массовые патерналистские ожидания привели к тому, что в России еще нет самой главной основы, кирпичика гражданского общества – гражданина, активного субъекта общественных отношений, который бы не противопоставлял себя обществу только потому, что в нем его что-то не устраивает, а в меру своих возможностей предпринимал шаги, направленные на его улучшение.
Нравственное состояние граждан не всегда способствует налаживанию взаимоотношений между ними и властью, что, в свою очередь, вредит решению возникающих в обществе нестандартных ситуаций, порою недоступных пониманию людей в других цивилизованных странах. Некоторое время назад власть выдвинула идею создания общественных пунктов охраны порядка. Граждане в качестве добровольных помощников милиции информируют власть о подозрительных изменениях в обстановке по месту проживания. В условиях нарастания террористических проявлений это была бы продуктивная форма взаимоотношений между властью и обществом. Причем – ничуть не посягающих на демократические преобразования в стране: в государствах с устоявшейся демократией подобные неформальные специфические отношения между гражданами и властью существуют издавна и работают в интересах спокойствия общества. Однако часть российского общества, особенно правозащитные организации, восприняли идею настороженно, усмотрев в ней возрождение «стукачества». Конечно, в стране, пережившей массовые репрессии, где еще живы те, в сознании которых стук в дверь вызывает безотчетный страх, инициатива власти и не могла быть воспринята однозначно. Но атавистическая память некоторых вступает в противоречие с реальностью нынешней России – сейчас речь не идет о репрессивном государстве: власть не рыщет в поисках «врагов народа» и граждан не вербуют для идеологического доносительства.
Демократия в реторте
Должна ли демократия в России коррелировать с социально-политическим устройством в странах с устоявшейся демократией? Скорее всего нет. Конечно, демократия – понятие универсальное. И не стоит повторяться относительно того, что оно подразумевает. Но что, не может быть оттенков?
Молодая российская демократия в стадии становления. Очевидно, что она стремится к реализации конечного смысла, заложенного в этом понятии. Транзитный же ее период неизбежно сопровождается определенными особенностями, в том числе порой гипертрофированной тягой к скорейшей справедливости, притом что здесь неминуемы перехлесты. Некоторые национальные особенности нашего пути, вероятно, преходящи. А некоторые – будут сопутствовать демократии в России неопределенно долгое время, если не всегда.
Семь десятилетий большевистского применения идей европейских прогрессистов, произошедшего в силу и ныне существующих ментальных особенностей нации, накладывают отпечаток на юную демократию. Кстати, в России она зародилась самостоятельно – в отличие от некоторых стран, потерпевших поражение во Второй мировой войне и демократизировавшихся под приглядом, а то и нажимом внешнего демократического «смотрящего». Некоторым западным партнерам следовало бы с большим пониманием относиться к причинам непростого движения России к демократии, освободиться от шизофренической предубежденности и учитывать уникальность обстоятельств краха тоталитаризма в стране: развал авторитарного режима не был привнесен извне, как это произошло, скажем, с нацизмом в Германии. Самоценный опыт суверенных, самостоятельных российских усилий по формированию демократического государства и гражданского общества, возможно, станет частью общеевропейского, если не мирового, опыта по совершенствованию политической культуры.
Демократии в некоем стерильном, лабораторном исполнении, запаянной в вакуумной реторте, попросту не существует. Реальность ей придают некие оттенки, которые необязательно диссонируют с Конституцией и, напротив, способствуют адекватной реализации демократических принципов. Скажем, институт выборщиков в США, не такое уж подтверждение прямой демократии, способен исправить локальное мнение проголосовавших, продиктованное ложно воспринятыми общественными интересами. Это один из примеров конструктивного участия граждан в разрешении противоречий, возникающих в рамках бинома «власть–демократия».
Представляется допустимой известная аналогия между системой участия выборщиков в формировании властных институтов в США и схемой местных Заксов как выборщиков главы региона. В этом случае именно для достижения большей справедливости отсекаются клановые и этнонациональные воздействия на формирование исполнительной власти на местах, ослабляется влияние корпоративных групп на избирательный процесс.
Какое государство защищать
Одна из граней справедливости – права человека. Это первейший, выстраданный веками атрибут развитой цивилизации. Однако в новейшей истории его серьезно дискредитировали агрессивным навязыванием тем цивилизациям, которые не принимают доктрину прав человека – конечно же универсальную – в каких-либо ее отдельных аспектах. Дискредитировали еще и потому, что центр мирового глобализма агрессивно манипулирует понятиями демократии и прав человека, прибегая к «гуманитарным интервенциям». Тут вполне очевидна геополитическая мотивация, избирательная «защита» прав и свобод граждан в зонах особых стратегических интересов заинтересованной страны. Не случайно же, что именно среди американских либералов возник анекдот: «Господин президент, в стране Швамбрания нашли нефть!» – «А как у них там с правами человека?»
Вообще говоря, права человека – неотъемлемый атрибут справедливости, достижение которой происходит, видимо, параллельно со строительством гражданского общества. И оно в нынешней России последовательно формируется. Гражданское общество – это когда граждане осуществляют контроль за собственным государством. И в сфере соблюдения им прав человека. И в его деятельности по строительству вооруженных сил и использованию спецслужб. И в финансах. В последнем случае речь идет об утверждающемся в стране осуществлении от имени общества независимого, внешнего контроля за использованием исполнительной властью общественных средств и ресурсов. Рискну предположить, что здесь Россия ощутимо продвигается к одному из «маячков» гражданского общества – контролю граждан за распоряжением общественным достоянием, то есть к контролю за государством.
 Власть призывает граждан не видеть тени доносительства в контактах со стражами порядка. Фото Олега Ласточкина (НГ-фото) |
Инстинкт павловской собаки
Именно с бюрократией, а не с государством, в обществе ассоциируется коррупция, объем которой, по оценке некоторых экспертов, чуть ли не равен бюджету страны. Как так получилось, что это явление из советского периода перекочевало в нынешний, да еще и разрослось?
В хаосе первых лет после развала СССР происходила деэтатизация страны. То есть «чем меньше государства, тем лучше». В результате пресловутая «невидимая рука рынка» смела такую функцию государства, как контроль. Только в условиях отсутствия в стране органа независимого внешнего финансового контроля первый, так называемый ваучерный этап приватизации мог быть осуществлен по лекалам бюрократии, бесстыдно отбросившей не только понятия справедливости, но и положения действовавшего тогда финансового законодательства – пусть и несовершенного. В результате проверки Счетной палатой следующего, «залогового» этапа приватизации было установлено: сумма кредитов, полученных государством от передачи федерального имущества в залог, равняется сумме «временно свободных средств» федерального бюджета, размещенных Минфином в банках, которые и стали победителями в залоговых аукционах.
Легко представить, сколь гнетущим было воздействие итогов приватизации и административного предпринимательства – этих последствий бесконтрольности со стороны государства и зияющих брешей в законодательстве. Разительный контраст между официальным морализаторством и реальной практикой подрывал систему моральных ценностей общества. И подменял ее другой, в которой не получить взятку, не украсть, не использовать служебное положение в корыстных целях считалось благодушием простофили.
Укрепление государства, дальнейшее повышение его эффективности невозможно без реальных подвижек в борьбе с коррупцией. Без доведения ее по крайней мере до уровня, не угрожающего национальной безопасности. Между тем коррупция, как грипп, порождает все новые штаммы, а мы со своей «вакцинацией» опаздываем. Почему? Да потому, что методика борьбы с коррупцией является, по сути, реактивной. Ведь что такое коррупционер в обычном понимании? Это бюрократ-неудачник, схваченный за руку. Успешному же чиновнику вовсе не обязательно быть коррупционером в тривиальном смысле этого слова. Он может получить гораздо больше выгоды, в принципе не нарушая закона. Достаточно просто не экономить на общественных ресурсах. Чем масштабнее какие-то гранты или программы, тем легче чиновнику получить свой «кусок пирога». Смысл каждый раз один – присосаться к бюджету. Так что тривиальная коррупция, когда бюрократу дают «на лапу» за то, что он и так должен сделать, – лишь вершина айсберга. Нужно проникнуть в особенности экономического поведения бюрократии в целом, уяснить ее «рентоискательный инстинкт». Эту павловскую рефлексию подавим тогда, когда поставим государственный аппарат под гражданский контроль, когда он будет подотчетен обществу.
Тоник для бюрократа
Характерный признак, по которому можно определить, кто сильнее – общество или бюрократия, – это наличие или отсутствие института независимого внешнего контроля за деятельностью органов власти.
Конечно, универсальный внешний контроль за исполнительной властью осуществляется парламентом. Это величайшее изобретение цивилизации. Счетная палата же – единственный прописанный в Конституции контрольный орган – контролирует власть в той мере, в какой это касается государственных средств и собственности. Прежде всего эффективности их использования и его соответствия национальным приоритетам. И в этом ей все больше ассистируют субъекты гражданского общества. Ибо деятельность высшего органа государственного финансового контроля постепенно дополняется общественным контролем. Это и СМИ, и Общественная палата, и Ассоциация юристов России, и Российский союз налогоплательщиков. И если миссия Счетной палаты, в числе прочего – конструктивное оппонирование исполнительной власти, то в случае с ее «ассистентами» – сами граждане оппонируют власти в интересующей их сфере.
Для России институт государственного аудита является относительно новым. Новизна эта носит концептуальный, мировоззренческий характер. Речь идет о признании права общества требовать от государственной бюрократии подотчетности и прозрачности. По-своему внешний аудит призван поддерживать государственный аппарат в «тонусе». То есть путем информационного воздействия, опосредованного общественным мнением, «принуждать» аппарат к исправлению недостатков функционирования органов исполнительной власти.
Очевидно, что публичный контроль за деятельностью органов исполнительной власти по управлению национальными ресурсами является одним из инструментов укрепления государства и подавления мздоимства бюрократии. И реальное функционирование связки «общественный/государственный аудит» и есть важнейший способ реализовать фундаментальное положение Конституции о социальной ориентации российского государства. Это тот путь, на котором государство действительно будет приближать страну к справедливости, а отношения между ее гражданами и властью – наполнит нравственностью.
Призывы к усилению нравственности в рамках отношений государства к своим гражданам и наоборот – не самая, скажем так, разительная черта президентских обращений к нации во все времена. За исключением, пожалуй, одного. Того, знаменитого: не спрашивайте, что Америка сделает для вас, спросите, что вы сделаете для Америки. Теперь к нему добавилось другое, российское. Затрагивающее, возможно, самый чувствительный нерв нашего бытия. И ставшее, может быть, духовным стартом нынешнего президентства.
Вот почему обществу и государству необходимо действовать так, чтобы в их новой попытке создания системы контроля граждан за собственным государством добиться торжества надежды над опытом.
