Юрий Коргунюк
Беда российского парламента не в партийности, а в неудобных позах по отношению к обществу.
Иллюстрация Марины Образковой
Институт партий никогда не испытывал недостатка в критике, причем критика эта началась задолго до того, как собственно партии стали реальными политическими игроками. Создатели Конституции США приходили в ужас от мысли о том, что будущие представительные органы окажутся во власти партий. Произведения ранних классиков теории партий Моисея Острогорского и Роберта Михельса, по сути, являются памфлетами, обличающими партии за попытки навязать большинству волю меньшинства.
Все это так. И тем не менее: один из отцов-основателей США Томас Джефферсон впоследствии возглавил «первую» Республиканскую партию (не путать с партией Авраама Линкольна), а резкие антипартийные инвективы не помешали Острогорскому стать кадетом и даже избраться от Конституционно-демократической партии в Думу. Почему это стало возможным? Вероятно, потому, что выяснилось – как бы ни справедлива была критика в адрес партий, но сравнимого по эффективности инструмента контроля над властью у общества нет.
Неизбежность партий
Принцип разделения властей подразумевает, что представительная власть контролирует власть исполнительную. Но в том-то и дело, что не структурированный по фракционно-политическому признаку парламент бессилен перед бюрократией и быстро становится декоративной деталью в государственном механизме. Чтобы противостоять хорошо организованному чиновничеству, депутаты и сами должны быть сплочены, и основой их сплочения должны служить не ситуационные факторы, а четко обозначенные стратегические цели. Осознание этой необходимости привело к созданию сначала парламентских фракций, а затем, по мере расширения избирательного права, и политических партий в современном смысле слова.
Показательно, что чем более централизованным было государство, тем больше внутреннее устройство партий приближалось к модели бюрократической иерархии. Так, в США, где государству изначально была свойственна относительно рыхлая структура, политические партии тоже получились децентрализованными. И напротив, первая в мире массовая партия – Социал-демократическая партия Германии – появилась именно в стране, славящейся мощной и развитой бюрократией.
Естественно, что превращение партий в копии государственной машины неминуемо меняло их отношения с обществом: вместо того чтобы отстаивать интересы последнего, они то и дело пытались навязать последнему свою волю. Если общество было слабым, такие попытки оказывались успешными. И подобная опасность будет сохраняться до тех пор, пока продолжает существовать разрыв между политикой и жизнью общества. Но было бы наивным полагать, что этот разрыв можно ликвидировать простым устранением со сцены политических партий.
Господство партий или бюрократии?
Между тем именно тезис о партиях как источнике всех наших бед лежит в основе рассуждений Ю.Голика и Л.Карапетяна. Со многим в их статье можно согласиться. Так, я вполне разделяю возмущение по поводу предложения перейти к выборам представительных органов исключительно по партийным спискам. Но не из-за его несоответствия Конституции РФ, а по причине его лицемерности. Российская бюрократия сначала основательно зачистила политическое поле, укомплектовала федеральный и региональные парламенты своей карманной «партией власти» и лишь затем сделалась истовой поборницей партийности – а прежде, в 1990-х, когда Госдума служила штаб-квартирой оппозиции, исполнительная власть добивалась перехода к мажоритарной системе. В сегодняшних условиях утверждение партийного принципа равнозначно укреплению политической монополии бюрократии – в замалчивании этого обстоятельства и состоит лицемерие «партизаторов» представительных органов.
Ю.Голик и Л.Карапетян игнорируют тот факт, что отличительным признаком российской политики является монополия бюрократии. И вопреки утверждениям уважаемых авторов, рисующих партии злым гением отечественной истории, эти образования никогда не играли в жизни нашей страны сколько-нибудь решающей роли. Во всяком случае, они никогда не были серьезным конкурентом бюрократии, которая самостоятельно, без чьего-либо прочего участия определяла государственный курс и формировала правительство. Партии от этого процесса были отстранены; точнее, у них просто не хватало сил для того, чтобы заставить чиновничество считаться с собой. Даже установление в стране однопартийного режима было обусловлено не силой, а слабостью партий. Большевики пришли к власти не на свободных и честных выборах – они захватили «бесхозный» госаппарат и, используя его репрессивные возможности, сначала устранили конкурентов, а затем установили тотальный контроль над обществом. Победили они не потому, что были партией, а потому, что стали бюрократией.
Свое бессилие партии продемонстрировали и в постсоветский период. Контролируя в 90-х парламент, они оказались неспособны заставить исполнительные органы сделаться действительно исполнительными, а в 2000-е и вовсе попали под контроль администрации – президентской в Центре и региональной на местах.
Так что восставать сегодня на засилье партий – все равно что бороться с куклами, а не с кукловодом. Беда российской политики не в чрезмерном влиянии партий, а в их призрачности, в том, что они являются инструментом не общественного контроля над властью, а властного контроля над обществом.
О средствах и целях
Неверно диагностировав старую российскую болезнь, Ю.Голик и Л.Карапетян предлагают и негодное от нее лекарство. Переход к мажоритарной системе, возможно, и сделает политическую жизнь беспартийной, но не сделает ее подконтрольной гражданам. Вспомним – до 2004 года выборы в законодательные собрания субъектов Федерации проводились по мажоритарной системе, но это не помешало региональным баронам подчинить большинство из них своему влиянию. Введение пропорциональной системы имело цель перенаправить это подчинение в пользу федерального Центра, но самые непотопляемые главы регионов по-прежнему держат в руках как заксобрания, так и местную «Единую Россию». Переход к выборам по одномандатным округам если кого и усилит, так это региональную бюрократию, а вовсе не граждан. Того ли хотят авторы статьи? Сильно сомневаюсь.
Начинать, как мне кажется, нужно с уменьшения степени вмешательства администраций разного уровня в сферу публичной политики – вплоть до отмены закона о политических партиях, который нужен исключительно бюрократии, устраняющей с его помощью конкурентов. Необходимо вернуться к реальным выборам (причем неважно – по пропорциональной, мажоритарной или смешанной системе – лишь бы они были честными и свободными), ввести уголовное наказание за использование административного ресурса, возвратить наконец гражданам их конституционные права, включая право на создание добровольных автономных политических объединений, то есть политических партий.
Но вот чего совершенно точно не следует делать – так это уничтожать условия для деятельности партий в надежде на то, что, оставшись один на один с государственной машиной, депутаты непонятно откуда обретут волшебную силу и примутся совершать подвиги, сравнимые с геракловыми. В одиночку в политике не делается ничего, а любое объединение в политических целях в конечном итоге приводит к созданию партий.
Другими словами, партии нужны прежде всего самому обществу. Бюрократия прекрасно организована и без них.
