Трудно строить будущее, не веря в него (часть 2)

Стабильность оказалась не тождественна надежности. Никто не верит, что завтра вдруг все не кончится.
Фото Алексея Калужских (НГ-фото)

Что можно? Все!

Можем ли мы сказать, что отцы-основатели действующей российской системы имеют четкие принципы, на которых зиждется их мировосприятие и ради которых они даже готовы поступиться собственными должностями? Видим ли мы что-либо за пределами призывов к сильному государству, мировому лидерству и модернизационному прорыву? Практика показывает, что российская система, идущая – в силу исторических традиций и особенностей – сверху, от элиты, не имеет единства даже по базовым ценностям.

Что же в этой ситуации требовать от общества, если ему, с одной стороны, перестали диктовать, какие ценности считать подлинными, как было в Советском Союзе, а с другой – не предлагают сформировать новую систему ценностных ориентиров? Общество умиротворяют, обещая светлое завтра, если основываться на публичных выступлениях лидеров, и развлекают, превращая в маргинальную толпу, если основываться на телепродукции.

Все подвержено конъюнктуре сегодняшнего дня. В обществе нет согласия по таким понятиям, как частная собственность, свобода слова и выражения, не говоря уже о налогах, тарифах и качестве рабочих мест. В обществе нет даже осознания важности этих тем и понимания, почему они столь важны (см. таблицу 5).

Более того, ничего подобного и не прививается. Насколько неприкосновенна частная собственность? Как далеко позволить критиковать власть и обернется ли это благом или хаосом? Все ли равны перед законом или одни равнее? Как защитить слабого, не располагающего ни деньгами, ни влиянием? Наконец, что страшнее – посадить одного невиновного или не посадить одного виновного? Именно отношение к подобным вещам составляет основу тех систем, которые считаются цивилизованными. Россия, невзирая на заверения в особости, стремится быть похожей на них, но не желает формировать основы, которые проложат ей этот путь.

Оттого программы партий не идут дальше обещаний светлого завтра, притом легкого и не требующего непопулярных шагов, а лидеры видят свое предназначение в борьбе за власть, но не за избирателя. Они не ощущают избирателя, не формируют его и не заинтересованы в его появлении, потому что осознающий свои интересы избиратель будет голосовать не за сакральные символы, а за конкретные цифры налогов, кредитов, протяженность дорог и число детских садов. Как это и происходит в западных демократиях, на которые с презрением призывают смотреть российских граждан.

Невыносимая стабильность

Помимо появления целых поколений «полых людей», выражаясь словами Томаса Элиота, не имеющих никаких принципов, что само по себе опасно для любого социума, отсутствие ориентиров несет другие, латентные, но оттого не менее опасные в будущем последствия.

Первое – искаженная реальность. Поскольку система не обладает встроенными или внешними индикаторами для замера своей эффективности, она не может оценить правильность собственных представлений о реальности, а следовательно, действий. Тот факт, что лидеры стали всматриваться и реагировать на блогерские сообщения, ничего не меняет. Даже самый яркий и своевременный ответ не приводит к изменению ситуации, потому что меняется она не чатами, а свободными выборами, широкими дискуссиями и оперативной реакцией властей, когда становится очевидно, что предпринимаемые шаги неэффективны.

Это означает, что в долгосрочном плане принимаемые решения могут все более искажаться, а следовательно, оборачиваться все более тяжелыми последствиями для страны. Их можно было бы проигнорировать, переложив на плечи будущему поколению политиков и администраторов, не будь ситуация столь статична, что исключает приход нового поколения в обозримой перспективе. Что, следовательно, несет угрозу не будущим деятелям, а настоящим.

Второе возможное последствие – непродуктивность энергии общества. Свойства российского народа, описанные Бердяевым, явственно проступают до сих пор. «Русский народ, – писал философ, – как будто бы хочет не столько свободного государства, свободы в государстве, сколько свободы от государства».

Эти вековые привычки чревато ломать или игнорировать. Но им нельзя и потакать. Их надо направлять. Именно этот принцип – преодоление косности через высвобождение позитивной энергии – заложен в работах прогрессивных мыслителей. Социальный психолог Эрих Фромм описал его так: «Функция социального характера состоит в том, чтобы формировать и направлять человеческую энергию в данном обществе, дабы обеспечить его непрерывную деятельность».

Сегодня энергия российского общества направлена по большей части на собственное выживание или оцепенение. Но она не исчезает, она уходит в свисток, маргинализируется или принимает латентные и вместе с тем разрушительные формы. От пьянства до социального равнодушия, от вызывающего гламура до информационного слабоумия, поскольку, увы, лишь так можно окрестить множество телепродукции.

С таким населением процветающего государства не построить. Как считают исследователи, заинтересованность человека в качестве общественного развития порождается «владением собственности, экономическим соперничеством и участием в деловых начинаниях». Инициатива и свобода действий помимо ответственности порождают требования к социальным структурам, уважение к себе и заинтересованность в понятном будущем. Заметим, осознанная заинтересованность в его формировании, а не пассивное принятие спущенной сверху неизбежности.

Сегодня же стабильность оказалась не тождественна надежности. Никто не верит, что завтра все внезапно не кончится, не исчезнет занимаемая позиция, деньги, возможности. Это, в свою очередь, порождает ощущение временщичества, а значит, нужно все успеть сегодня: обеспечить семью, укрепить бизнес, насладиться удовольствиями. Все живут или выживают, будто перед апокалипсисом.

Поскольку в жизни наблюдается больше имитации, чем реальных дел, то как по вертикали, так и по горизонтали исчезают последние признаки социального доверия (см. таблицу 4, график 1). На протяжении лет социологи фиксируют невероятное для западных демократий падение доверия к любым институтам, формам добровольного сотрудничества, друг к другу. «Люди оценивают человека по двум критериям: полезен и опасен, – полагает социолог Борис Дубин. – Если он не отвечает ни одному из них, интерес к нему мгновенно пропадает».

При этом налицо другой парадокс: никому не веря и ничего не ожидая, в том числе от государства, российские граждане год от года укрепляются в мысли, что государство им «должно» (см. таблицы 1, 3). О необходимости единых «правил игры» говорят лишь 28% (см. таблицу 2), хотя это уже не 19%, что были в 2001 году. Как можно объяснить эти цифры? Очевидно, двояко: с одной стороны, государство действительно «умиротворило» население и убедило не вмешиваться, а ждать, когда оно обо всем позаботится. Но, с другой стороны, эти цифры и особенно рост по некоторым показателям могут означать, что жизнь людей ухудшается или не меняется к лучшему, на что они надеялись все последние годы, и никакого «достойного уровня существования» нет. Оно остается в пожеланиях, неизбывных мечтах, но не происходит в реальной жизни.

И то и другое одинаково прискорбно для государства, поскольку налицо увеличивающийся разрыв между реальностью, которую способна обеспечить и поддержать власть, и ожиданиями, которые она своими заявлениями во многом и порождает. Остается надеяться, что этот лаг не достигнет критических величин, за которыми в России обычно следуют социальные потрясения.

Сила и слабость

Есть ли опасность в обозримом будущем? Вероятнее всего, нет, если только что-нибудь непредсказуемо-взрывное не спровоцирует выплеск накопившегося раздражения.

Если российскому политическому классу придется выбирать между лояльностью и продуктивностью, вряд ли выбор будет сделан в пользу последнего. Во-первых, истеблишмент уже не очень хорошо представляет себе острую в этом необходимость, а во-вторых, страна приближается к отметке, за которой обрываются все разговоры о большей свободе. Через несколько месяцев система должна выстроить себя под задачи избирательного цикла. Зимой 2011 года – выборы в Думу, весной 2012-го – выборы президента. И тот, кто придет, будет править 6 лет.

С одной стороны, это означает, что ни о каком «воздухе» в системе в ближайшие месяцы говорить не приходится – она не захочет позволить этого, поскольку верх возьмет страх о неконтролируемой ситуации, непредсказуемом электоральном поле и, следовательно, непонятном парламенте. С другой стороны, президентский кандидат, кто бы им ни был, особенно если для него это будет первый срок, должен будет выйти к избирателю – даже если это снова больше напомнит плебисцит, – с набором лозунгов. Не шагов, увы, в нынешней конструкции это невозможно. Но это лицо должно иметь как минимум привлекательный набор призывов; этот политик должен что-то пообещать гражданам, поддержав их надежду.

Здесь у класса принимающих решения есть козырь. Дихотомия русского сознания позволяет раздваивать восприятие властвующих. «Доминирующая в умах большинства конструкция взаимоотношений власть–масса внешне напоминает пирамиду: максимум власти для всех находящихся внизу концентрируется в высшей точке, на вершине, которая увенчана фигурой единственного и безальтернативного первого лица, – считают авторы исследования «Постсоветский человек и гражданское общество». – Важно, что такой «царь горы» символически олицетворяет власть, но необязательно практически осуществляет ее. При подавляющем большинстве одобрявших Путина на посту президента доля людей, сдержанно оценивающих конкретные достижения в разных сферах, всегда оставалась значительной. Иными словами, образ первого лица во многом строится независимо от тех или иных ветвей действительной власти, от мотивов и поведения их конкретных представителей».

Людям нужен царь, символ, и к нему не станут относиться как к менеджеру. Однако не стоит забывать и о другом: система, даже на ручном режиме, настолько разболтана (это видно по усиливающимся вспышкам недовольства и разной реакции на них), что ей требуются какие-то подпорки. Допустим, подпорками послужат гарантии того, кто придет, – он пообещает элите шесть спокойных лет. Но и этого недостаточно. Элите, как и населению, требуются ясные призывы и привлекательные ориентиры. Недаром некоторая расплывчатость возникла уже на последних годах президентства Путина, когда тезис о восстановлении силы был исчерпан, а новый не рожден.

Нужны наборы идей, этаких реперных точек, которые заставят избирателя не просто покорно прийти на участки, но и вдохновиться обещанным. По-видимому, социальная апатия и жесткость действующих социально-политических конструкций, особенно ориентированных на выборные периоды, позволят пройти электоральный цикл в той или иной мере спокойно. Россия не Америка, где даже промежуточные выборы в парламент способны полностью изменить политический ландшафт и заставить действующую команду спешно менять тактику на будущее.

Но вопрос – что дальше? Построенная система не сможет найти внутри себя силы переродиться. Начать воспитывать гражданина, новое поколение людей, ответственных за себя и страну. Потому что над системой все время довлеет страх: в призыве к ответственности граждане усмотрят намеки на то, что пора брать власть в свои руки и решать накопившиеся проблемы способами, им доступными и понятными. То есть – учитывая русскую историю – бунтом, неповиновением, дубиной.

┘Однажды французский аристократ сказал Александру Герцену: «Вы, русские, или совершеннейшие рабы царские, или┘ анархисты. А из этого следствие то, что вы еще долго не будете свободными».

Сны и огороды

Что касается самих граждан, то они вряд ли подойдут в ближайшее время к состоянию, описанному Вашингтоном, то есть дойдут до осознания необходимости исправлять свои ошибки. Для этого у людей нет ни опыта, ни сил, ни исторических параллелей. Страх 1990-х доминирует в сознании, периодически умело подпитываясь напоминаниями извне, и большинство не хочет возвращаться туда. Следовательно, будет социальная летаргия, покорность, уныние и неверие. И качественного будущего это не сулит.

Каждый будет вырабатывать собственные критерии смысла и норм и мотыжить свой «огород». Возникнет – если не иссякнет экономическое благосостояние – еще большее расслоение, а значит, одни будут все больше маргинализироваться, а другие – все дальше отрываться от понимания российской реальности. Как не знают ее уже сегодня дети тех, кто имеет возможность отправить своих отпрысков за границу. Даже если они пребывают в России, они в ней не живут. Они временно в ней находятся. Чтобы потом снова улететь в Швейцарию, Англию, Италию жить...

Это поведение отражает ту самую неуверенность в завтрашнем дне на родине, о которой уже было сказано. «Мы должны верить тому, о чем рассказываем детям», – говорил романтик Вудро Вильсон. Ничего подобного не наблюдается в российском истеблишменте. Политический класс, господствующий в стране, сам в страну не верит, видя в ней средство извлечения прибыли, утешения собственного самолюбия, если речь идет о карьере, и развлечений, непозволительных в странах протестантской или католической этики.

Другие, не обладающие такими возможностями, еще более углубятся в частные второстепенные интересы, как это уже происходит. Блоги будут искрить воплями и визгами про власть и беспредел. Но никакого отношения к реальности это также иметь не будет, потому что никому не будет дела друг до друга. Заскорузлости и перекосы изведут систему изнутри и снаружи, но и это она при определенных популистских действиях, финансовых средствах и предупреждениях сможет выносить достаточно долго. Стагнация идей станет очевидной, если не сказать вызывающей, но этот факт будут тщательно игнорировать, делая вид, что мысль и прогресс бьют ключом.

Страна будет погружаться в мертвецкий сон, «не видя пред собой ни цели, ни пути┘». Пока ее вновь не разбудит кто-нибудь железной рукой. Или пока она сама не решится что-то изменить в себе.