Глеб Павловский
В деле ЮКОСа отвратительное впечатление создается некачественной правовой технологией.
Фото Reuters
1. Что неожиданно в событиях на Манежной 11 декабря? Мощная оборонительная реакция реального общества, столько раз объявлявшегося «рыхлым» и даже вовсе отсутствующим. Недооценивались его солидарность, готовность при нападениях на себя отвечать ударом на удар при симпатиях обывателей. Свора кавказских бандитов имитировала драку с целью грабежа, но, как выяснилось, не на тех напала. Погиб Свиридов, и цепная реакция активизировала ресурсы самозащиты – самые неполиткорректные. Шокирует явление фанатов с их исконным расизмом? Но те и у себя дома на каждом матче демонстрируют крайние виды неполиткорректности. Ксенофобия вмонтирована в основание фанатского сознания, ведь фанат – тот, кто горячо любит свое, чтобы еще более горячо ненавидеть чужое. Что здесь нового? Реальность: якобы «аморфное» общество оказалось системой живых сред и социальных сетей, готовых к самообороне. Но все это было и до того, как обнаружилось на Манежной. Не это ли самое Медведев назвал ватной ситуацией – когда всем все известно, но не вытесняется, не цепляет, не осознается как политическая реальность?
2. Отвратительное впечатление создается некачественной правовой технологией. Ясно, что ЮКОС действовал вне «правового поля», но доказать это юридически не удается. И не в силу коварства ЮКОСа, а в силу путаницы обвинения в том, где именно оно находится, это правовое поле? Даже приговор суд поленился изложить и разъяснить в СМИ, никто не понимает, в чем его суть.
Жертвой оказываются, с одной стороны, живые люди, Ходорковский с Лебедевым, с другой, что политически катастрофично, – реформы уголовного и исправительного законодательства, проводимые синхронно процессу. Обвинительное ожесточение вокруг ЮКОСа исключает простейшую политическую возможность – именно к нему применить те самые смягчения, на которых успешно настоял Медведев и которые юридически он закрепляет в те же самые дни. Но раз их нельзя применить в самом известном деле, никого уже не волнует, будут ли они вообще применены. Реальные интересы общественности отключаются от всего этого сектора реформ. Политика гуманизации уголовного и пенитенциарного законодательства из-за дела ЮКОСа, с одной стороны, и юридического невежества либералов – с другой, не формирует никакой политической коалиции в поддержку! Но у реформ, которые проводятся без сторонников, нет и будущего, даже если они стали законом.
3. В прошлом году Химки вдруг стали притчей во языцех. Дело Бекетова было поднято, концы потянулись в химкинскую администрацию и к придорожным бандитам. Туда же, по подозрениям некоторых, неумолимо скользило дело Кашина. После атаки «антифа» на администрацию – маршем Пушкинская площадь–Химки – мэр Химок зашатался, а Евгения Чирикова превратилась в политика национального масштаба. Ее несомненный успех – тактика балансирования между прессой, несистемной оппозицией и властями, синхронизованное с «антифа».
Но местный вопрос попадает в повестку большой политики там, где это нужно, последней и по ее правилам. Выгода – та, что ваш вопрос при этом решается одномоментно, росчерком высочайшего пера. Однако ваш риск – в том, что решают совершенно другую проблему, например проблему Лужкова, и тогда ваш местный лесок является наценкой на первую. Как только главное решено, наценку могут найти чрезмерной. Сняв Лужкова и завещав на будущее дебаты по аналогичным проектам, Кремль, разумеется, про Химки забыл.
4. Квачков – один из самых непонятных людей России. Этот человек в будто съехавшей набок и там приклеившейся офицерской фуражке уличает власти одновременно в «сегрегации», «фашизме» и «жидомасонстве». Он то ли попытался убить Чубайса (в чем оправдан), то ли просто мечтал убить (в чем признавался не раз). То ли содействовал попытке неприцельной стрельбы по Чубайсу, то ли сочувствовал ей. В заявлении перед арестом полковник зовет к «боям», рисуя оргтехнические схемы сопротивления из военно-популярной литературы. Еще один спикер апокалипсиса, неудавшийся в роли его технолога. Его россказни конгениальны «лимонкам» старика Буковского, образы обеих истеричны и беспроглядно черны. У таких людей непременно находят ржавый обрез без курка и арестуют за это – что, кажется, и случилось.
5. Опыт либералов в несистемной оппозиции печален. Им не удалось заинтересовать правовой тематикой свою же молодую аудиторию. «Бедолагам нужны герои» (Брехт). Конечно, все заметили метания запутавшихся между манифестантами и аппаратной неразберихой «момента» судей и милиционеров. Их действия часто сомнительны юридически. Но не меньшие сомнения вызывает Немцов, то заверяющий в легальности, то зовущий отправиться с Триумфальной маршем на Кремль. И надо же какое совпадение – такой марш уже объявлен пролимоновскими активистами. Из всех видов действия выбирается провокативное – и желательно бесполезное. Например, «марш на Кремль». К чему – на Кремль, когда ясно, что не пустят ниже клуба Night Flight? И с кем идти, собственно?
Экзальтированная молодежь ищет «героев», и фотоотчет сопляков о том, как на Симферопольском они вывешивали мегапортрет Немцова с Лимоновым – «Слава героям!», – смотреть интереснее, чем ждать обжалований задержаний «героев» в суде. Комичность героизации б. вице-премьера с б. поэтом перестала схватываться. Борис Немцов, одноразовый «узник совести», фантазийно приравнивается к людям класса Лю Сяобо, китайского политзэка, десятилетиями гниющего в тюрьме без надежд и Интернета. В условиях игрушечного апокалипсиса «гибель свободы, гибель России» расписывают за капучино в душистом «Старбаксе», иногда жалуясь официанту на плохой Wi-Fi.
Немцов готов создавать трудности не только милиции, но и Медведеву. В его лице мы имеем дело со спойлером – кандидатом, выдвигаемым без шансов на успех, чтобы отнять голоса у реального кандидата. Немцов пытается работать на электоральном поле Медведева, не имея ни одного предложения ни по одной из тем медведевской повестки. В политике вечно приходится ожидать трюков. Медведева как кандидата в президенты ждут бесчисленные грязные трюки со стороны аппаратных недоброжелателей. У него масса скрытых врагов, которые не смеют выступить прямо. Что они станут делать? Они будут, во-первых, создавать кризисы, дискредитирующие Медведева как человека власти, а с другой стороны, выпускать тучи спойлеров на электоральное поле среднего класса. Кто процент, кто полпроцента. Курочка по зернышку клюет...
***
Я бы предложил гипотезу, что эти события в этой их псевдосвязи – не имеют между собой ничего общего. Хотя каждое по-своему индикативно, демонстрируя пронзительное неумение политики справляться с простыми задачами из-за неспособности называть вещи их именами. Может, потому нельзя справиться, что не вышло назвать?
Утверждают, будто эти события связаны между собой как приметы апокалипсиса. Утверждают настойчиво и так часто, что считают бесспорным. Разница между событиями смазалась, они слипаются в одну русскую сказку – о зверской власти, которая что-то над кем-то учиняет. Люди, не знающие что же делать, провоцируют себя «сделать хоть что-нибудь». Провокация начинает казаться разумным способом «прояснить» политическую сцену. Заодно и избавиться от личных «соплей и сомнений», а также от колеблющихся и маловеров.
Философия провокации – презумпция злонамеренности политического противника. Злая воля «преследователей свободы», с одной стороны, и бессилье «героев» – с другой. Приводят что-либо из списка ужасов наугад – русский народ порабощен «Кавказом». Владимир Тор почти уже в кандалах, орды фашистов наседают на мирные виллы Рублевки. «Предчувствия гражданской войны» и другие краденные у Сальвадора Дали картины. В этом дремучем мифологическом лесу – при множестве реальных брешей в броне государства, вечно озабоченная «путинской властью» оппозиция комически мажет. Несистемная оппозиция весьма педантична в своей единственной роли мазилы. Но и власти не удается опереться на то именно общество, которое она же сформировала! Власть отчуждена от того, что могло бы быть ее социальной опорой. Она плавает над своей социальной базой, занятая самою собой и фантазмами «немцоквачкова», столь же реальными, как и «черножопые жидонацисты» мазилы-полковника. Социум прочен, но лояльность ему сегодня выглядит экзотично.
Власть прячет свои государственные мотивы, выставляя на публику наименее убедительное – свои технологии и нестойкие антипатии. На этом «основании» и общественность махнула рукой на политическую гигиену – не все ль равно, с кем идти на «благое дело»? Одни присоединяются к Квачкову, другие категорически возмущены Немцовым, но не его политикой, а собственными мифовоспоминаниями о 90-х, третьи требуют поддержать «своих», исподволь сами превращаясь в фанатов.
Но гражданам, которым не оставлено шанса разумно оценить какие-либо, даже разумные действия власти, приходится самим искать для себя некий частный мотив. Государство упускает возможность предложить им такой мотив. В итоге из обращения устранена только одна позиция – конституционная.
