Юрий Коргунюк
Устойчивое развитие страны невозможно без возвращения государственным институтам их изначальных функций.
Фото Александра Шалгина (НГ-фото)
Развитая демократическая система по определению предполагает наличие оппозиции, причем как системной, готовой к сотрудничеству с правящей партией в рамках прописанных законом процедур, так и антисистемной, «непримиримой». От последней тоже не гарантирован никто – благополучная Западная Европа в 1960–1970-е годы пережила целую волну террора со стороны всякого рода «красных бригад» и «ячеек Красной армии».
Однако ситуация, при которой вся оппозиция объединяется на основе противостояния существующему режиму, возникает исключительно по вине самой власти. Она порождена действиями группы людей, которые, волей судеб оказавшись во главе страны и монополизировав в своих руках властные рычаги, пытаются отсечь конкурентам любую возможность прийти к власти. В таких условиях различным отрядам оппозиции не остается ничего другого, как забыть о былом противостоянии и сплотиться в борьбе за элементарное выживание. Не имея возможности полноценно участвовать в политической жизни, они вынуждены бороться за то, чтобы им такую возможность предоставили.
Споры о путях дальнейшего развития общества отходят на второй план, актуальной остается единственная задача – борьба за право заниматься политической деятельностью. Начиная с середины 2000-х годов мы видим в рядах антирежимной оппозиции людей, которым вообще-то нечего делать в одной компании, – сторонников Эдуарда Лимонова, с одной стороны, Бориса Немцова, Михаила Касьянова и Владимира Милова – с другой. Такое могло произойти исключительно стараниями власти, загнавшей всех в угол. Ведь для режима Касьянов такой же враг, как и Лимонов, а может быть, даже похуже, поскольку в отличие от последнего на практике продемонстрировал способность управлять государством.
Известные слова Владислава Суркова о том, что несогласные подготовили выход на Манежную площадь националистов, свидетельствуют в первую очередь о том, что власть и впрямь не различает внутри оппозиции никаких оттенков. Для нее одинаково неприемлем любой, кто оспаривает ее политическую монополию, – как леворадикалы с националистами, так и либералы c правозащитниками.
Показательно, что, как только власть немного ослабляет гайки, единый оппозиционный фронт немедленно рассыпается. Стоило разрешить 31 октября митинг на Триумфальной, как между правозащитниками и сторонниками Лимонова тут же пролегла трещина. Достаточно было нехитрого маневра со стороны власть имущих, и сразу стало ясно, кому на самом деле дорога 31-я статья Конституции, а кому хочется поиграть в революцию – с прорывами милицейского оцепления, выходами на проезжую часть и прочими маленькими развлечениями из репертуара 90-х. Обнаружилось, что правозащитникам с Лимоновым не больно-то и по пути и вместе они оказались исключительно благодаря внешнему давлению.
Самое грустное, что ситуация, при которой оппозицию объединяет прежде всего противостояние власти, в нашей стране не исключение, а скорее правило. Так было в начале ХХ века, когда только издание Манифеста 17 октября 1905 года внесло раскол в ряды оппозиции, и кадеты, перед этим говорившие: «У нас нет врагов слева», в декабре того же года приветствовали подавление московского восстания леворадикалов.
Так было и до августа 1991 года, когда борьба против КПСС сплотила в рядах «Демократической России» весьма разношерстную публику. Устранение «руководящей и направляющей» с политической сцены немедленно привело к тому, что некогда единая «ДемРоссия» в считанные месяцы рассыпалась в мелкую труху, а на смену противостоянию «за КПСС – против КПСС» пришло размежевание по линии «за рыночные реформы – против рыночных реформ». Разумеется, в 1990-е годы исполнительная власть тоже усиленно пыталась вторгнуться в пространство публичной политики – формировала с этой целью «партии власти», создавала привилегии для избранных участников выборного процесса. Тем не менее высокий уровень политической конкуренции сводил эти усилия на нет и не позволял существенно повлиять на главную повестку дня.
Однако, начиная с президентских выборов 2000 года на первый план вновь медленно, но верно стало выходить противостояние по линии «за власть – против власти». Причем чем больше закручивались гайки, чем ниже опускался уровень политической конкуренции, тем менее значимыми становились различия внутри оппозиции и тем шире становилась пропасть, отделяющая власть от невласти. Разногласия между различными политическими силами, конечно же, никуда не делись – они просто постепенно лишились политического смысла. Какой толк отстаивать собственный проект развития страны, если никакой возможности реально воплотить его в жизнь все равно не существует? Именно на этом фоне яростный леворадикал Лимонов вдруг превратился в несгибаемого поборника либеральных принципов и главного защитника 31-й статьи Конституции, а отставные правительственные чиновники Немцов, Касьянов и Милов – в его политических союзников. Стоит этим людям обрести элементарный доступ к парламентской трибуне, и от их былого союза не останется и следа, а на первый план выйдут содержательные разногласия.
И дело здесь отнюдь не в безответственности оппозиции, как пытаются доказать кремлевские идеологи. Просто невольно оказавшиеся в рядах «непримиримых» политики отлично понимают, какие слова и действия в сложившейся ситуации имеют смысл, а какие нет. Если ты отстранен от принятия реальных решений, глупо принимать участие в обсуждении их технических деталей, зато вполне естественно – толкать в массы популистские лозунги и кормить потенциальных сторонников несбыточными обещаниями.
Изоляция от участия в политике всех не принадлежащих к узкому кругу «профессиональных управленцев», то есть бюрократии, искони являлась главной причиной пресловутой «политической безответственности» российской интеллигенции. А за что ей, простите, было отвечать? Предоставьте сначала возможность участвовать, и только тогда требование ответственного поведения наполнится реальным содержанием. В противном случае оно будет сильно смахивать на издевательство.
Претензии правителей на всевластие, на политическую монополию – это и есть ярчайшее проявление безответственности, которая в конечном итоге приводит к утрате адекватного представления о ситуации, да и просто почвы под ногами. Подобно тому как это произошло на рубеже 1916–1917 годов с Николаем II и его женой, от которых под впечатлением непрекращающейся министерской чехарды отвернулись даже великие князья, начавшие склоняться к мысли о неизбежности уступок думской оппозиции.
Сегодняшняя власть, по-видимому, тоже мало задумывается о том, что своими действиями она лишает себя почвы под ногами. По ее мнению, демонстрируя силу, она спасает государство и общество, на деле же – способствует образованию единого оппозиционного фронта и пилит сук, на котором сама и сидит. Возможно, сук и впрямь очень прочный, и, чтобы допилить его, понадобится какое-то время. Но терпение и труд все перетрут.
Отличие сегодняшних власть имущих от последнего императора заключается только в том, что царская фамилия искренне верила в самодержавие как единственно возможную форму правления в такой стране, как Россия, тогда как нынешние, судя по всему, не хотят ни с кем делиться властью из вполне прагматических соображений. Ведь те, кто придет им на смену, вряд ли станут закрывать глаза на их былые прегрешения, особенно в случае появления в стране действительно (а не на словах только) независимого суда.
В любом случае сколько-нибудь устойчивое развитие страны невозможно без демонтажа так называемой вертикали власти и возвращения государственным институтам их изначальных функций, отнюдь не сводящихся к обслуживанию интересов отдельных правящих персон.
К сожалению, на пути такого возвращения слишком много препятствий. И едва ли не главное из них – отсутствие у большинства населения потребности в политическом участии. Ведь такое участие подразумевает интерес к вещам, которые непосредственно тебя не касаются. Когда человек с головой погружен в ежедневную борьбу за кусок хлеба, ему некогда смотреть на звезды. А потребность в политическом участии сродни желанию взглянуть на небо, оторвав наконец голову от кормушки. У нас же этой потребности, похоже, лишена даже правящая элита, которой, кроме всего прочего, явно не хватает и чувства собственного достоинства – уж слишком подобострастно она демонстрирует готовность бежать по первому свистку туда, куда ей укажут сверху.
При таком состоянии политической элиты трудно ожидать появления «ответственной», цивилизованной оппозиции. Ведь подобная оппозиция – это своего рода садовая культура, которую нужно годами лелеять, взращивать, поливать, пропалывать. Сама по себе на заросшем бурьяном пустыре она не вырастет. Необходима селекция, необходимы садовники, обладающие соответствующим инвентарем, в роли которого и выступают разного рода общественные и политические институты. И предназначение этих инструментов – прежде всего в отсеивании сорняков от культурных растений. Наши же садовники, похоже, куда больше заинтересованы в культивации бурьяна.
