Производство по-прежнему будет иметь значение и в XXI веке.
Фото с сайта maximidia.com.br
Визит в Москву и публичная лекция Эдварда Люттвака – человека, известного в качестве одного из главных экономических и политических стратегов США, очевидно, подхлестнут спор о том, каким будет глобальный капитализм XXI столетия и кому в нем суждено обрести (а кому потерять) лидерство. Для меня как экономиста Эдвард Люттвак прежде всего выступает автором довольно известной книги «Турбо-капитализм», вышедшей на излете 1990-х годов, в которой было совершенно верно подмечено неизбежно нарастающее в эпоху постиндустриализма экономическое неравенство между людьми и государствами, равно как и явная неизбежность перехода от «геополитики» к «геоэкономике».
С обеими этими гипотезами сегодня мало кто спорит – вопрос скорее состоит в том, какие выводы в наши дни можно из них сделать. В 1990-е годы, когда очарование высокими технологиями казалось всеобщим, доминировало представление, что западный мир вступает в период «неограниченного богатства». Казалось, что Запад гарантирует себе особые позиции в мировой экономике своим технологическим лидерством. Во многом это было иллюзией: подобное представление основывалось на сочетании западных технологий и периферийного индустриального производства, с одной стороны, и рынка развитых стран – с другой. Иначе говоря, если в Америке создавалась новая технология, производство на основе которой организовывалось в Корее, а потреблялись созданные товары относительно узкой прослойкой глобального высшего класса, Соединенные Штаты присваивали непропорционально большую часть добавленной стоимости. Сегодня положение изменилось: индустриальные страны (прежде всего Китай, Бразилия, Мексика и государства Юго-Восточной Азии) повысили уровень жизни своих граждан так, что стали крупнейшими рынками для технологических товаров относительно высокого качества.
В такой ситуации эти страны объективно перестает заботить (и вполне обоснованно) соблюдение авторских и лицензионных прав, а сэкономленные ими средства идут на развитие собственного технологического сектора. Кроме того, индустриальные страны стали способны насыщать своими товарами рынки сырьевых государств, чего не могут сейчас сделать западные державы. Статистика показывает, что с 1985 по 2008 год темпы экономического роста индустриальных стран, заимствующих технологии у постиндустриальных, превышают темпы роста этих последних в 2,3 раза. Это значит: по мере роста глобального благосостояния спрос на промышленную продукцию будет и далее расти, а мощь индустриальных стран – увеличиваться.
Экономическое неравенство, о котором в свое время писал Люттвак, также будет способствовать упрочению позиций индустриальных держав. За период с 1995 по 2007 год рост реального благосостояния американского среднего класса был лишь на 19% обеспечен увеличением номинальной заработной платы и на 73% снижением цен на товары и услуги, производимые на аутсорсинге, а это значит, что «развитый» мир в наши дни очень крепко сидит на крючке у мира «развивающегося».
То, что мы переживаем сегодня, – это возвращение назад из иллюзорных пространств постиндустриализма. Сегодня лидерство в экономике знаний не гарантирует ни исключительного богатства, ни устойчивого развития. Промышленный сектор попытались списать тогда, когда ясно обозначилась ограниченность спроса на его продукцию в Европе и Америке – но сегодня этот спрос растет в остальном мире, который занимает все большую часть глобальной экономики. А прежние центры все меньше могут похвалиться чем-либо, что они могут предложить еще «непостиндустриализировавшейся» части человечества.
«Постиндустриализм» 1990-х был забеганием вперед. Теперь Западу придется снова конкурировать в сферах, которые он считал практически «закрытыми». Лидерство первой половины XXI века будет лидерством индустриальным. Мир не вышел из массового общества эпохи модерна. Если кому-то мало экономических доказательств, пусть попытаются вспомнить, удалось ли хоть одной «постиндустриальной» стране выиграть военный конфликт даже с «доиндустриальной» типа Афганистана и Ирака. Мир высоких технологий может уничтожить мир низких. Но справиться с ним и управлять им он уже не может.
В то же время Люттвак прав, считая перспективы сырьевых экономик не слишком блестящими. То, что произошло на рынке сырья в последние годы, еще четче отражает взлет и обрушение постиндустриальных иллюзий. В конце 1990-х, когда полностью виртуальная экономика казалась западным аналитикам столь же близкой, как коммунизм – делегатам ХХII съезда КПСС, цены на нефть достигали исторических минимумов.
В начале 2010-х, когда становится ясно, что глобальный индустриальный ренессанс – это всерьез и надолго, стоимость ресурсов приближается к рекордным значениям. Но и то и другое ни в малейшей мере не контролировалось и не инициировалось сырьевыми экономиками. При этом первое просто обрекало их на бедность и зависимость от развитых держав, которые их кредитовали. Второе обогатит их без серьезных усилий со стороны элит и народа и сделает «вагонетками», «прицепленными» даже не к постиндустриальным, а к индустриальным странам (особенно в условиях, когда западный мир все больше будет переходить к использованию новых возобновляемых источников энергии и сокращению материалоемкости).
Мой прогноз на ближайшие полвека таков.
Китай, страны ЮВА, Бразилия и Мексика станут наиболее самодостаточными и устойчиво развивающимися экономиками мира.
США и Западная Европа сохранят лидерство в уровне и качестве жизни, а также останутся технологическими лидерами – но прежде всего в технологиях, на которые в остальной части мира найдется лишь ограниченный спрос.
Сырьевые же экономики станут богатыми рантье – своего рода «привилегированными акционерами» глобальной экономики: с дивидендами, зато без права голоса. Все их «новые шансы» сводятся к тому, чтобы ожидать своей участи не в ужасах конца 1990-х, а кайфуя под капельницей «сырьевого наркотика».
Все, что можно пока увидеть, не свидетельствует ни о том, что у Запада есть оригинальная стратегия «нового постиндустриального скачка», ни о том, что сырьевые страны намереваются превратиться в индустриальные (не говоря уже о большем).
В общем, какая бы игра ни велась в современном мире – геополитическая или геоэкономическая, главным вопросом остается то, кто будет в ней ведущим, а кто – ведомым: ведь о равенстве вполне можно забыть – и это тоже мысль Эдварда Люттвака.