Михаил Виноградов
Оказалось, что у молодежи есть своя стилистика, эстетика и повестка дня протеста.
Фото Розы Цветковой
«Оккупай Абай», Баррикадная, Арбат. Эти и последующие точки сбора столичной молодежи выявляют новые моменты в протестном движении – отнюдь не менее яркие и содержательные, чем акции на Болотной площади и проспекте Сахарова.
Самая заметная новация – автономная политическая активность молодежи. Хотя к памятнику Абая и скверу на Баррикадной ходили представители всех возрастов, основной движущей и организационной силой стали студенты. Речь идет вовсе не об обособлении молодых людей от общего протестного движения – допускаю, что участники «гайд-парков» охотно присоединятся к будущим массовым акциям. Тем не менее обнаружилось, что у молодежи имеются собственная стилистика, эстетика, повестка дня протеста. Не случайно приход участников «писательской прогулки» к памятнику Абая не вызвал серьезного увеличения численности лагеря. Два потока не смешались и даже не обнаружили большого количества общих тем. В глазах среднего возраста и «ветеранов» участники «Абая» предстали искренними, но не имеющими стратегии и не слишком политически подкованными протестующими. Молодежь, в свою очередь, тоже не почувствовала за героями «прогулки» особой энергетики и пассионарности.
Нельзя сказать, что молодежь в прошлые годы была полностью пассивной в политическом плане. Просто еще недавно казалось, что в линейке основных запросов (потребление, общение, признание, образование) потребительский идеал затмит собой все прочие. Как выяснилось, это не вполне так. Самой активной и продуктивной частью агитаторов и вовсе оказались левые, раздававшие брошюры с критикой массовой автомобилизации и поддержки государством богатых. Уровень потребительских настроений молодых людей оказался заметно ниже рядового обывателя, любящего порассуждать о «проплаченности» протестов и невозможности принудить молодых людей к каким-либо бескорыстным действиям.
Вторая находка – удачно выбранный формат. Несмотря на внешнюю хаотичность и даже абсурдизм подчеркнуто полицентристской среды, оказалось, что именно данным образом молодежи удобнее всего выразить себя. Достаточно посмотреть видеокадры из Петербурга, Красноярска, Новосибирска и других городов, чтобы убедиться: такой формат подхвачен и вошел в моду. Возможность присоединиться к любой из многочисленных лекций и дискуссий (а при желании и инициировать свою), поиграть в «мафию», послушать музыку, поучиться актерскому мастерству, принять участие в лекциях по истории революций и сталинских высоток, самому стать лидером микросообщества, а еще лучше – неспешно передвигаться от одного «кружка» к другому, выбирая самый интересный, – все это оказалось крайне притягательно. У участников появляется чувство общности, не сопровождающееся необходимостью подчиняться кому-то из самопровозглашенных лидеров.
Есть еще одно объединяющее начало. Скептически-пренебрежительное отношение к существующему политическому строю и олицетворяющим его «национальным лидерам» сочетается у протестующих с завышенными представлениями о возможностях нынешней власти и государства в целом. Это относится и к экономике (именно государство большинство ораторов считают главным виновником упадка образования и социальной несправедливости), и к политике, и к репрессиям. Как следствие, эмоциональная потребность в противостоянии тупой агрессии «всесильного» репрессивного аппарата стала для участников «Абая» и «Баррикад» мощным моральным стимулом.
Оценить масштаб протестов середины мая довольно сложно. Актив составлял от нескольких сот до пары тысяч человек. Но люди все время подходили, и вполне вероятно, что через эти точки прошли десятки тысяч москвичей. А не самые популярные до сих пор Чистопрудный бульвар, сквер на Баррикадной и вовсе игнорируемый большинством столичных жителей Арбат – более комфортным местом для публичного пространства, чем предлагаемая для Гайд-парка «намоленная» лоялистами Поклонная гора имени архитектора Церетели – заброшенное пыльное место, продуваемое всеми ветрами.
Майские события показали, что протестно настроенные «дети сентября» являются в молодежной среде существенно более самоорганизованной и пассионарной силой, чем молодежные лоялисты, ограничившиеся привычным троллингом в Интернете, попытками микропровокаций и контридеей создать «альтернативную» партию. У социологов пока нет единого мнения о том, есть ли у власти возможность для перелома ситуации. До недавних пор считалось, что молодые люди (от школьников до 25–30-летних) являются в большей степени опорой власти – совместно с возрастной категорией «50+», в то время как 30–40-летние рассматривались как основные носители протестных настроений. Лояльность старшего возраста объяснялась восприимчивостью к риторике об «угрозе дестабилизации», в то время как молодые люди формировались при участии госпропаганды нулевых и воспринимали существующий в политике порядок вещей как естественный и относительно приемлемый. Однако к 2011–2012 годам ситуация, похоже, изменилась. Одной из причин этого могло стать «старение» аудитории государственной пропаганды. Ее архаизирующаяся эстетика ориентировалась на все более «советскую» аудиторию с ее склонностью к завышенной оценке собственной истории страны, с нетерпимостью к «альтернативным» формам поведения, избыточностью регламентации самых разных сторон жизни, отсутствием иммунитета к абсурдным инициативам. Чем больше (особенно в 2011–2012 годах) ключевой аудиторией государства становился «усредненный лоялист» (провинциал 55+, бюджетник или пенсионер, предпочтительно – женщина), тем ярче становился контраст с представлениями молодых людей об оптимальной жизненной стратегии. Контрпропаганда против «Абая» и «Баррикад» через предъявление репрессивно настроенных «местных жителей» (метко обозначенных хэштегом «#бабкаповызову») и эстетически близких к ним политиков типа Канделаки, Стебенковой и Яровой лишь усугубляла взаимное отторжение.
Тактика по периодическому выдавливанию молодежных лагерей с площадей создает своеобразное раздвоение. Конечно, реальный «Абай» – это причудливое сочетание ярких и маргинальных персон, увлеченно обсуждающих тривиальные темы, нередко зацикливающихся на одних и тех же сюжетах, обилие странных и не слишком привлекательных людей, что, впрочем, серьезно смягчается общей пассионарностью, искренностью и «европейской» атмосферой. Чем более жесткой оказывается реакция власти, тем тверже в общественном сознании утверждается «другой Абай» – акция морального и эстетического противостояния «злу» в лице не слишком адекватной власти, из прочих форм коммуникации с протестующим выбирающей автозак. Такую тактику государства сложно назвать однозначно перспективной и выигрышной.
